Ревизор: возвращение в СССР 32
Шрифт:
— Ещё бы, — мрачно поддакнул Гончарук, — второй секретарь горкома! Недавно все ходили слухи, что снимут его вот-вот. А теперь другое говорят — что отбился! Представляете, какие там товарищи против него играли, а все равно слились. Что ему после этого какая-то там милиция… Да он сберкассу пойдет грабить, они в сторону отвернутся…
Володин кашлянул, пытаясь отогнать от глаз эту сцену. Что ляпнул Гончарук, то ляпнул. Все мысли из головы вылетели… А что он сказать-то сам хотел?
— И что мы дальше будем делать? — с недоумением посматривал на начальника Белов. — Что нам осталось-то?
— Тут уже даже риск не окупается, — задумчиво проговорил Гончарук, глядя на Володина. — Овчинка выделки не стоит. Я выхожу из игры.
— Конечно! — воскликнул Белов. — У тебя, небось, уже места в матрасе не осталось? Деньги пихать некуда?
— А ты мои деньги не считай, — мрачно взглянул на него Гончарук. — Радовался бы лучше, что со мной больше делиться не придется. Или, вообще, спасибо бы сказал…
— А… Спасибо! — так и сделал Белов, сообразив, наконец, что ему это откровенно выгодно.
— Товарищи, а можно к моему вопросу вернуться? — взял слово Некрасов. — А то вы сейчас все разбежитесь кто куда со своими матрасами, а я выйду и получу хрен с маслом! Я хочу гарантий!
— Каких? — устало посмотрел на него Володин.
— Мне будет гораздо легче сидеть, если получу деньги вперёд, — решительно ответил тот.
— А как ты это себе представляешь? — удивлённо посмотрел на него Белов. — Мы же не знаем, сколько тебе дадут…
— А это не важно, — с нажимом произнёс Некрасов. — У меня должна быть подстелена соломка на случай, если я выйду, а меня тут никто не ждёт. На работу нормальную с судимостью-то не устроиться.
— Хорошо. Что ты хочешь? — напряжённо спросил Володин.
— Я хочу получить тридцать тысяч до суда, — оглядел тяжёлым взглядом всех Некрасов.
— Да что ты с ними делать-то будешь? — тут же возмутился Белов. — У тебя их конфискуют тут же!
— А это не твоё дело! — перегнулся к нему через стол Некрасов.
— Тихо! — шлёпнул по столу рукой Володин. — Нас трое, — посмотрел он на Гончарука и Белова. — Завтра с утра с каждого по десять тысяч и закрываем этот вопрос.
— Согласен, — кивнул Гончарук.
— Ладно, — недовольно ответил Белов.
— И завтра я звоню Захарову насчёт тебя, Дим. И останется только решить вопрос с Быстровой, — зловещим тоном произнёс он.
Первая половина вторника получилась суматошной. Возил детей и Ирину Леонидовну к стоматологу. Коляска очень выручила. Мы детей из неё практически не вынимали. Очередей не было, как в обычных районных поликлиниках. В памяти всплыло, как в прошлой жизни метался между кабинетами, занимая заблаговременно очередь, но в кремлёвской поликлинике это оказалось ни к чему.
Мы с Ириной Леонидовной ездили от специалиста к специалисту и за час их всех обошли. Единственное, у стоматолога пришлось поработать арлекином, а то дети рот не хотели открывать. Показал там целое представление. Наша няня и немолодая уже стоматолог сами смеялись не меньше пацанов.
Привёз их домой как раз к первому дневному сну, а сам поехал в Комитет по миру.
Наши уже собрались и радостно поприветствовали меня. Сегодня была смена Булатова,
Сандалова и Тании.— Ну что? Всё в сборе. Едем? — с деловым видом осмотрел нас Ильдар.
— Едем, — развёл я руками, — вписались уже, назад дороги нет. Сегодня нас немного. Может, на машине поедем?
— Давай! — охотно согласился Ильдар.
— Кстати! Товарищи! Чуть не забыл, — шлёпнул я себя по лбу. — В газету на моё имя пришло коллективное письмо из того детского сада, где мы поварих отлавливали.
— Правда, что ли? — спросил Булатов, но заинтересовались все.
— Уволили их. Новые повара в саду, готовят вкусно. Написали, мол — большое всем родительское спасибо!
Попрощались с Марком, не рассчитывая сегодня уже возвращаться, и я повёл всех к машине. Доехали быстро, такое удовольствие кататься по Москве без пробок!
Завод «Красный металлист» занимал приличную территорию. Вызвавшийся нас проводить охранник с опаской поглядывал на нас. А я оглядывался вокруг. Старые приземистые корпуса завода говорили о его долгой истории. Здесь было бедненько, но чисто. Старые кирпичные здания были тщательно покрашены в какой-то матово-красный цвет. Территория сплошь заасфальтирована. Если и лежали поддоны под открытым небом, то аккуратной стопкой. Чувствовалась рука крепкого хозяина.
Охранник целенаправленно привёл нас в приёмную директора завода, где нас уже ожидало человек пять. Начали знакомиться. Директор завода Симонов решил лично принять участие в этой встрече, что говорило о серьёзном настрое руководства. Сразу представился журналистом, чтобы не удивлялись, что я пишу всё время что-то в блокноте. Сам уволенный Черкашин оказался высоким, крепким мужиком лет тридцати пяти — сорока, со здоровым цветом лица и близко не напоминавшим пьющего человека.
На встречу с нами пришли ещё председатель месткома, начальник отдела кадров и начальник цеха.
— Прошу, товарищи, проходите ко мне в кабинет, — довольно сдержанно пригласил нас Симонов.
Мы расселись, Ильдар зачитал письмо Черкашина и особо выделил его просьбу о восстановлении на работе.
— Послушайте, ну это уже ни в какие ворота! — не выдержала начальник отдела кадров Стрельникова. — Прождать целый год и только потом заявить о своём несогласии с увольнением? Все сроки пропущены!
— Подождите, Вера Георгиевна, — остановил её директор. — Товарищ Черкашин был уволен по статье в марте семьдесят второго года. Сейчас на дворе май семьдесят третьего. Спрашивается, где был товарищ Черкашин всё это время? И почему завод должен теперь восстановить его с оплатой всего периода вынужденного прогула?
— Хороший вопрос, — заметил я, записывая за директором и посмотрел на Черкашина в ожидании ответа.
— А я не в мае начал просить! — сильно нервничая, ответил тот. — Я ещё в январе первый раз пришёл.
— В марте вас уволили, и вы до января следующего года ждали? — уточнил Ильдар, переглянувшись со мной.
— А я только в декабре перед самым Новым годом приятеля с завода встретил, и он мне рассказал, что Мурзина уволили за пьянку. Я сразу и пошёл на завод.
— Мурзин — это мастер нашего цеха, — объяснил начальник цеха Вдовин в ответ на наши недоумённые взгляды.