Рейд в опасную зону. Том 1

— Молодец, — выдыхаю, подтягивая его ближе. Теперь только вниз.

До укрытия осталось метров двадцать, но они превращаются в бесконечность. Сзади снова слышится выстрел, пуля ударяет в камень рядом с моей головой. Я падаю, прижимаясь к земле.

Сашка откатывается в сторону.

— Быстрее, ползи! — кричу Шохину.

Он уже почти уходит за камень, когда слева появляется ещё одна тень. Я вскидываю автомат и стреляю. Падаю на бок, успеваю перезарядить.

Последние метры мы просто катимся вниз, прижимаясь к земле. Вдруг слышу, как за спиной что-то громко трещит. Слышу топот. Но моджахеды по какой-то причине рванули в противоположную сторону.

— Думаешь, оторвались? — спрашивает Шохин, с трудом переводя дыхание.

— Пока, нет, — отвечаю.

В этот момент воздух разрывают выстрелы. Звук близкий, как будто стреляют почти над ухом.

Я посылаю в преследующих нас бандитов пулю за пулей.

И тут вижу рядом с одним из моджахедов взлетают осколки пород скал. Один из них успевает поднять руку вверх, показывает остальным что-то наверху — над ними. И тут он ловит мою пулю в грудь и падает на землю.

Вскидываем головы и мы, смотрим в небо.

Выдыхаем, вернулись наши вертолёты и заново обстреливают позиции противника ракетами. Взрывы гремят один за другим, земля дрожит под ногами.

Наблюдаю в бинокль за врагом.

Бандиты спешно бросаются к пещере. Но их зажало между скалами. Вертолеты развернулись в воздухе и ударили НУРСом прямо в расщелину между скалами.

Моджахедам пришёл конец. Никто не ушел от возмездия…

Поздно вечером усталые с серыми лицами возвращаемся к себе.

Луна висит над лагерем. Здесь, в холодной ночи, запахи копоти и крови смешиваются воедино.

Машина, натужно рыча, останавливается у края лагеря.

Я взваливаю на себя Сашку.

— Товарищ лейтенант, помочь? — обращается прапорщик Шамиль.

— Я сам. Ты помоги Симонову, он тоже ранен, — киваю на бойца.

Добираюсь до медсанчасти, передаю Шохина санитарам.

— Иди, развались где-нибудь. Только не забудь про завтра — напутствует меня Сашка.

— Не забуду, — бурчу я.

Конечно, выполнять просьбу Шохина я не собираюсь, но не хочу расстраивать его.

Завтра ему скажу после его операции. Пулю пусть вытащат сначала.

Вваливаюсь в палатку. Брезент хлюпает, пропуская холодный воздух, будто напоминая, что ночь ещё не закончилась. Внутри полумрак. Тусклый фонарь качается в углу, разбрасывая пятна света на серый, застиранный полог. И тут я вижу её. Машу.

Зачем она здесь?

Маша поднимает глаза и слегка кивает.

— Живой? — спрашивает без лишних эмоций, словно подтверждает для себя что-то очевидное.

— Как видишь, — отвечаю я, разминая пальцы, скользя взглядом по её фигуре. Лицо Маши остаётся спокойным, но в этом спокойствии что-то неестественное.

Плюхаюсь на свой тюк, стягиваю с себя ботинки и замираю, не зная, как начать разговор. Она выжидает, будто проверяя, насколько долго я выдержу молчание.

Но я спешу выгонять Озерову из своей палатки. Она пришла сама.

— Ты всегда такая? — наконец произношу я, усмехнувшись уголком губ. — С виду спокойная, а на деле — загадка?

Маша вскидывает бровь, будто его вопрос удивил.

— А ты всегда такой? С виду герой, а на деле — любопытный?

Делаю вид, что её ответ застаёт меня врасплох. Я, потирая подбородок, улыбаюсь.

— Просто решил узнать. Ты тут для того, чтобы спасать людей или для чего-то ещё?

Её глаза, серые при свете фонаря, вспыхивают на миг сталью. Она медлит.

— А ты как думаешь? — отвечает коротко.

Подаюсь вперёд, желая поймать её взгляд, который тут же метнулся в сторону, как у оленя, заметившего хищника.

Она прищуривается, и холодок подозрения колет где-то в груди. Её спокойствие слишком… кажется выгодным, но только для нее самой.

Когда она стала такой? Или была?

Если я не начну идти с ней на контакт, то так и не пойму.

— Думаю, надо бы разобраться, — говорю, зевая и растягиваясь на спальном месте. — Завтра же ты, кажется, будешь свободна?

Она фыркает.

— Посмотрим.

— Тогда зачем пришла? — грубо бросаю я.

Не отвечает.

Палатка окутывает тишиной. Только дыхание Маши и моё собственное сердцебиение, заполняют пространство.

Наконец, она поднимается и молча уходит.

Приходила зачем?

Убедиться, что с поля боя я вернулся живой. Волновалась за меня? Или как?

А вдруг это она — человек Хищника? В таком случае ждала моей смерти.

Хотела убедиться.

Эта мысль стучит где-то на границе сознания, пока я засыпаю…

Во сне вижу её. Машу.

Она в моей палатке. Зачем она приходит ко мне снова и снова?

Вспоминаю сквозь сон слова Сашки Кочетова о том, что в прошлой жизни Глеба Беркутова, она была сильно в него влюблена. И он тоже отвечал ей взаимностью.

Вглядываюсь в нее внимательно.

Нет, ничего не чувствую. Может, я очерствел в боях. Но не испытываю к ней никаких эмоций.

Она сидит на своём месте — неподвижная, будто вырезанная из мрамора. Только этот мрамор пахнет йодом и лекарствами. Её руки сложены на коленях, Лицо подсвечено тусклой лампочкой.

Я замираю. От усталости? Нет. Это что-то другое. Необъяснимое. Непривычное. Я рассматриваю её, стараясь понять, что именно в ней притягивало прежнего Беркута.

Это точно не красота, хотя красивая она, конечно. Глаза — серые, холодные, как утренний туман. Усталые. Будто эти глаза видели слишком много и теперь оценивают меня, слизывают взглядом.

И тут меня накрывает.

Неожиданно для себя я понимаю, что хочу её. Это желание почти животное. Оно тянет меня к ней, заставляет присмотреться к линии шеи, запястьям, волосам, которые выбились из косы. Эти мелочи цепляют, как крючки.

Стоп! Что ты делаешь, Беркут? — Контролирую себя даже во сне.

Я сглатываю, отгоняю эту мысль.

Она враг! Возможно. А если нет?

Но как можно доверять тому, кто так ловко скрывает эмоции? Всё в её облике словно натренировано быть «правильным». Спокойным. Даже слишком.