Рейхсколдун
Шрифт:
— Ну ты не сравнивай — недовольно протянула Фрейя — ваших костоломов и наших ребят, — Катя иронически заломила бровь — ну все-таки — уже не так уверено произнесла девушка — они не такое зверье как ваши жидо-большевистские гоблины.
— Они не мои! — зло сказала Катя, сверкнув зелеными глазами на подругу. Та, продолжала, словно и не заметив своей бестактности:
— И потом просто так его в подвалы не затащишь — сама знаешь какой он «герой» — Фрейя ожесточенно сплюнула. — Сам фюрер вручал ему Железный крест в рейхсканцелярии.
Катя хотела было сказать, что фюреру нужно получше смотреть кому он вручает награды, но вовремя прикусила язык — такая вольность была бы уж чрезмерной. — Нужны были железные доказательства — и благодаря тебе их удалось раздобыть. Матерый зверь, под подозрение попал только месяц назад. Расслабился, видать, когда собирался за Урал бежать.
— Чего он вообще там забыл? — пожала плечами девушка —
— Фанатик — пожала плечами Фрейя — к тому же у большевиков вся его семья — успел завести, как ни странно. Вот он и служил тут — не на страх, а на совесть. Сколько немецких солдат верных фюреру и Рейху погибло из-за этого жидовского прихвостня — Фрейя в сердцах выругалась — А сколько бы жертв было еще!? Ведь этот унтерменш был не один, ты знала?
— Да он чего-то говорил про Пермь — задумчиво произнесла Катя. — Первый советник генерального комиссара, надо же.
— И не только он — возмущенно произнесла Фрейя — ведь он пользовался полным доверием комиссара, он занимался подбором кадров в городскую управу и другие органы местного самоуправления, он формировал местные отряды самообороны. Можешь представить кем он их укомплектовывал?! А ведь Пермь — это последний наш форпост на Востоке, за Уралом уже большевики. Эта красная свинья говорила о том, что сталинские орды сейчас готовят там новое наступление силами сразу двух армий, пока наши основные силы скованы под Уфой и Оренбургом. К наступлению планировалось устроить целую серию диверсий в городе. Пермь свалилась бы в руки красным как спелое яблоко, там и дальше на Запад — сколько еще германских жизней пришлось бы положить прежде чем красный потоп был бы остановлен. Уже сейчас фон Барнхельм шлет срочные телеграммы генеральному комиссару Перми с требованием немедленно разоружить эти отряды. Но мы хорошо почистим это болото — Фрейя хищно улыбнулась. — Завтра же туда отправят сразу пять команд айнзатцгруппы В под командованием бригадерфюрера Фридриха Кемпке, в помощь ему придадут татарско-башкирский легион «Булгар».
А что будет с этим…Поляковым?
— Перед смертью его ждет несколько неприятных моментов — усмехнулась Фрейя — его отдадут солдатам Оскара Дирлевангера. Кстати они тоже будут участвовать в чистке Перми и всей округи.
Катя хищно усмехнулась: да уж «достойное» завершение карьеры большевистского шпиона. Солдаты зондер-батальона СС «Доктор Дирлевангер» представляли собой причудливую смесь из политических заключённых, пациентов психиатрических лечебниц, выпущенных из концлагерей гомосексуалистов, а также «обычных» преступников, чьими статьями были, в основном убийства, разбой и изнасилования. Кроме немцев в батальоне хватало и восточных «добровольцев» — русских, украинцев, татар: чтобы служить в «Дирлевангере» требовалась не чистота арийской крови, а лишь некоторые специфические черты характера. По части расправ и пыток над пленными «дирлевангеровцы» не знали себе равных, а уж их извращенная фантазия вызывала омерзение даже у карателей из других отрядов. Да пермским большевикам тоже придется нелегко.
— Да жестоко, я знаю — продолжала Фрейя — но что делать — такие болезни лечатся только кровопусканием и прижиганием, а иногда и более…сильнодействующими средствами. Ведь такие вот ублюдки как этот советник — Дмитрий Князев, дискредитируют саму идею сотрудничества с местными. С какой неохотой фюрер согласился на создание хоть каких-то государственных образований на территории бывшего СССР — ты сама это знаешь. И вот из-за какой-то фанатичной большевистской свиньи высокие чины в Берлине, которые не знают и не понимают того, что происходит на Востоке решат, что мы слишком церемонимся с восточными народами и прикажут нам закручивать гайки. А это грозит обернуться крахом всей нашей восточной политики, чего и дожидаются сталинские гиены. Да я сама не одобряю, то что на войне приходится использовать ублюдков вроде Оскара Дирлевангера, но…
— Ты что передо мной оправдываешься что ли? — яростно перебила ее Катя, сверкнув глазами, — Так не стоит — в том, что большевиков нужно резать и жечь меня убеждать не нужно. Я наоборот считаю, что вы слишком снисходительны к бывшим коммунистам. У нас есть хорошая пословица, знаешь, может? Про лес и волка? Ага, знаешь! Так вот, красным верить — самое последнее дело. Большевики всегда врут, они не могут иначе, если они перестанут лгать — вся Совдепия полетит к чертям собачьим. Дирлевангеровские садисты ипедерасты — это не самое страшное наказание, которого заслуживает краснопузая мразь. Я думаю, что в Перми большевиков гораздо больше, чем вы предполагаете, но это ваше чистоплюйство…эээх- она с досадой махнула рукой — опять многих провороните, упустите, затем опять
расхлебывать будете. Чтобы победить их надо и действовать как они в Гражданскую. У меня дядька воевал, рассказывал — клизмы из толченого стекла, гвозди вместо звездочек в лоб, раненых офицеров поджаривали на медленном огне…Разве ваши хваленые гестаповцы на это способны?— Катя — растерянно произнесла Фрейя, смущенная таким яростным напором- ну это уже чересчур…
— Чересчур? — словно выплюнула рыжая красавица — А когда к нам в деревню энкавэдэшники приходили — это чересчур? А когда всю семью раскулачивали? Первая категория- расстрел на месте. Мать беременной была — ей в живот стреляли, чтобы «кулачонка убить». Отцу глаза выкололи, руки отрубили по локоть, фонарь горящий на шею повесили и пустили идти в ночь — чтобы тренироваться в стрельбе. Он буквально шел на выстрелы — хотел чтобы его быстрее пристрелили — эти сволочи нарочно мазали. Меня насиловали пятеро — мне только двенадцать исполнилось. Потом ножом пырнули и живьем в общей могиле закопали — думали там и сдохну. Закопали, правда, плохо — пьяные были. Дышать я могла. Но все равно если бы меня дядька не нашел, в лес не унес где и выходил — там бы я и померла. А как весь хлеб отбирали, скот уводили, как целые деревни от голоду помирали!? Я тогда и собачатину и крысятину ела и лягушек, змей, кого угодно. Человечину и ту попробовала…Твари и мрази краснопузые, никакой пощады…
Она рывком отвернулась от Фрейи, ее плечи вздрагивали от сдерживаемых рыданий. Фрейя поняла, что сейчас Катю необходимо чем-то отвлечь — слишком легко от таких вот воспоминаний она впадала в самую жуткую депрессию, начинала пить, ведя себя совершенно неадекватно. К счастью Фрейя хорошо понимала, как именно сейчас можно, заглушить тяжкие воспоминания Кати. Она сняла с себя черную пилотку, распустив длинные светлые волосы тяжелой волной упавшие ей на плечи. Затем расстегнула блузку и небрежно бросила ее на спинку стула, начала снимать юбку и туфли, за которым настал черед и нижнего белья. Теперь Фрейя предстала в своей первозданной наготе, как нельзя лучше соответствуя выбранному ею имени — словно и вправду на землю спустилась германская богиня любви, красоты и магии. Высокая голубоглазая немка обладала почти идеальным телом: большая грудь, узкая талия, длинные стройные ноги, упругие округлые ягодицы. Под ухоженной алебастрово-белой кожей перекатывались сильные мышцы. Само воплощение германской женственности и красоты, которую восхваляли эсэсовские пропагандисты, но в ней было еще и то, что нацистская пропаганда всячески ретушировала — откровенная, бьющая в глаза какая-то особая «нордическая» чувственность. Катя бросила на нацистку любопытный взгляд, но тут же отвернулась, делая вид, что все еще дуется.
Призывно округлив алые губы Фрейя опустилась на колени рядом с кроватью и легко поцеловала изящную ступню Кати, даже замурчав от удовольствия — настолько нежной и бархатистой была ее кожа. Рыжая ведьма обиженно дернула ногой, но это не остановило белокурую красавицу, она продолжала целовать ноги Кати, словно выпрашивая прощение за неосторожные слова. Она посасывала нежные пальчики ножек, то чувственно и страстно, то лишь касалась их губами, щекотала ступню язычком. При этом она лукаво посматривала в лицо Кати, надеясь поймать ее взгляд. Ей это удалось: игривые голубые глаза встретились с обиженными зелеными и Катя не выдержав, улыбнулась. Ободренная Фрейя стала подниматься выше, залезая на кровать и целуя ноги Кати, особое вниманиеуделяя внутренней стороне бедер. Девушка нетерпеливо ухватила эсэсовку за волосы и заставила ее приподняться выше. Фрейя зарылась лицом между раздвинутых бедер Кати, которая забросила ноги на плечи блондинке и немного сжала ей шею.
— Давай девочка, моя- шептала она — нежнее, ааа…
Фрейя припала губами к её пышущей жаром промежности, задыхаясь от волнения лизала её начисто выбритый лобок, медленно спуская язычок к заветной щелке, чувствуя как дрожит под ее губами податливая плоть. Наконец Катя забилась в сладких конвульсиях подступившего оргазма, разжав ноги, чтобы дать Фрейе продолжить ласки. Немка поползла вверх по её пульсирующему телу, ласково целуя плоский живот, проникая языком в аккуратный пупок затем выше, к маленьким холмикам её грудей и начала покусывать, лизать, посасывать затвердевшие от возбуждения соски. Катя застонала от удовольствия, подтянула голову немки на уровень лица ей в глаза опьяненным взглядом ближе и слилась с ней в долго жадном поцелуе.
Позже они уже лежали в постели, уставшие и довольные, голова Кати лежала на груди Фрейи нежно гладившей ее длинные рыжие волосы.
— Лисенок, мой лисенок — шептала Фрейя в ухо девушки. — Красивый лисенок, но злой! Шерстка дыбом, глаза сверкают, рычит, клычки скалит — не подходи — укушу.
Катя рассмеялась и игриво куснула розовый сосок немки.
— Ты же всех ненавидишь, не только комиссаров — осторожно произнесла Фрейя — русских, удмуртов, красных, белых. Правда ведь лисенок?…