Рейхсколдун

Катя непонимающе посмотрела на немку, пожала плечами и взяла из ее рук книгу. На черной обложке мелькнули вытесненные золотом латинские буквы «Liber AL vel Legis» и русский перевод: «Книга Закона». Выше чуть более мелкими буквами было вытеснено имя автора «Алистер Кроули». Катя наугад открыла книгу и прочла первые попавшиеся строки:

«Это будет единственным твоим доказательством. Я запрещаю споры. Завоёвывай! Этого достаточно. Я облегчу тебе извлечение из дурно устроенного дома в Победоносном Граде. Ты сам доставишь её с почестями, о пророк, хоть это тебе и не по нраву. Тебя ждут опасности и заботы. Ра-Гор-Ху с тобою. Поклоняйтесь мне огнём и кровью; мечами и пиками поклоняйтесь мне. Да препояшется жена мечём предо мною, пусть льётся кровь во имя моё! Попирай Варваров; нападай на них, о воин, я дам тебе есть от плоти их!».

— Руководствуясь законом военного времени, именем Верховного главнокомандующего, генерального секретаря ЦК ВКП (б) Иосифа Сталина и от всего советского народа, я объявляю приговор народных мстителей фашистским захватчикам и их прихвостням, — невысокий щуплый человечек в засаленной гимнастерке с каким-то крысиным лицом обвел всех присутствующих торжествующим взглядом. — Смерть фашистским гадам! — неожиданно громко выкрикнул он — Лютая смерть предателям! — он небрежно махнул рукой нескольким крепким парням. Те без лишних слов ухватили одного из пленных: молодого парня в серой форме солдата Вермахта, связанного добротными толстыми веревками — только ноги ниже колен оказались свободными. Подхватив его с двух сторон мужчины протащили его к края поляны где другие молодые ребята, перекидываясь смешками и сальными шутками притягивали к земле верхушки двух молодых сосенок. К их вершине были привязаны длинные канаты, продетые под стволом огромной, поваленной бурей, сосны. Виток за виток прокручивая канаты вокруг толстых сучьев, мужчины заставляли деревья пригибаться все ниже и ниже. Когда вершины сосенок коснулись земли, к ним был подведен пленный и грубо повален на землю. Бородатый мужик с рябым лицом и сальными черными волосами ловко захлестнул веревочные петли возле лодыжек солдата, после чего выпрямился и, осклабившись, махнул рукой остальным. Двое партизан ударили острыми ножами по туго натянутым верёвкам. Тут же высвободились верхушкисосен, упруго взлетев вверх, раздался нечеловеческий крик. Вниз по листьям струилась кровь, сыпались внутренности, кишки вывалились и растянулись вниз едва ли не до земли. На нескольких молодых деревцах стоявших рядом тоже болтались разорванные пополам человеческие тела — предыдущие жертвы.

Щуплый человечек рассмеялся тонким голосом и посмотрел на выстроившихся вдоль поляны связанных пленных — не менее десяти человек еще осталось. Большинство из них были русскими, хотя были и немецкие солдаты. Командир партизанского отряда «Кама» Федор Медутин мог быть доволен — недавний рейд оказался весьма удачным. Несколько партизанских отрядов действовавших в лесах между Ижевском и Воткинском объединились для того, чтобы атаковать окрестные деревни, крестьяне которых в последнее время совсем разуверились в возможность победы РККА, впадая в самый злостный коллаборационизм. В помощь «народным мстителям» втайне через Урал был переброшен, вооруженный до зубов, отряд бойцов из НКВД, под руководством легендарного комбрига Павла Волюпенко. Партизанские отряды свалилась как снег на голову сжигая деревни, вырезая местное население, не особенно выделяя правых и виноватых. Лишь в одной из деревень им было оказано более-менее серьезное сопротивление — где находился на постое небольшой немецкий отряд. После короткого, но ожесточенного боя партизаны одержали победу, деревня сожжена, немногие оставшиеся в живых немцы и полицаи захвачены в плен. Торжествуя победу Медутин приказал своим бойцам отходит на базу — расположенный среди густых лесов и топких болот схрон «Камы» считался почти неприступным укрытием. Вместе с ними отступили и бойцы из других партизанских отрядов, пожелавших пока отсидеться в безопасности — до тех пор, пока обозленные немцы и полицаи не перестанут рыскать по окрестностям. Пленных требовали порешить на месте, однако Медутин решил иначе. Он считал себя образованным человеком и счел, что «народный суд» над захватчиками должен походить на то, как в глубокой древности такие же непокорные лесные жители карали тогдашних захватчиков с запада и их местных пособников.

Федор кивнул партизанам и те сноровисто выхватили из шеренги пленных очередного бойца — на этот раз явно русского — курносого, с льняными волосами и веснушчатым лицом, в слишком большой для него форме — советской, но со снятыми знаками различия и нашивкой «Polizei». Он испуганно вскрикнул и что-то залепетал обращаясь к своим палачам, но те даже не посмотрели на него — о чем можно говорить с без пяти минут покойником. Медутин даже не стал произносить положенный спич — уже и так все было ясно, да к тому же многие из бойцов потеряли интерес к кровавой потехе. Некоторые из них уже играли в карты у входа в землянки, кто-то дегустировал трофейный шнапс, пулеметчик Иван Куликов — высокий красавец с черными «цыганскими» кудрями и перекошенной на бок фуражкой, склонившись к уху радистки Дуньки Патрикеевой, что-то шептал ей на ухо. Дебелая деваха в растрепанной форме краснела и хихикала в кулачок.

Тем временем бойцы уже подтащили молодого полицая к краю поляны принявшись снова пригибать к земле стволы сосенок. Чернобородый партизан связывая пленного, немного отступил назад и не глядя наступил на ветку которая с хрустом переломилась. Медутин еще как-то мимоходом отметил — почему треск сломавшейся ветки получился таким громким? Но не успел он удивится как партизан, вдруг выпустил из рук веревку и застыл на месте, потом закачался и рухнул на землю, словно поваленное дерево. В груди у него зияла круглая дырка из которой толчками выплескивалась кровь.

Лес будто взорвался — со всех сторон прицельно застрочили короткие злые очереди, расстреливавшие партизан почти в упор. Отчаянно матерясь те пытались отстреливаться, но не видя врага, в суматохе палили в белый свет как в копеечку. Иные из них, пьяные ранили своих же, другие в панике пускались бежать в близкий лес, но падали в жидкую грязь не успев сделать и несколько шагов.

Отрывистый лающий голос с ненавистным немецким акцентом выкрикнул из-за деревьев:

— Руссиш! Прекфратить окхонь!

— Русские не сдаются! — зло выкрикнул Медутин — и наугад выстрелил в сторону говорившего. Почти сразу же его лицо как будто взорвалось, из затылка выплеснулись красные струи вперемешку с кусками кости. Почти сразу же из-за деревьев стали появляться зловещие фигуры в серой форме, косящие словно траву деморализованных гибелью командира партизан. Многие из них уже бросали оружие и подымали руки вверх. Подоспевшие немцы сбивали их прикладами на землю и кидались к следующему противнику.

Через несколько минут все было кончено. Из почти полутора сотен партизан уцелела едва ли треть, кое-кому все-таки удалось ускользнуть в суматохе. Немцы распутывали пленных, остальные держали под прицелом пленных выстроившихся в шеренгу и угрюмо глядящих на врагов. Солдаты смотрели на пленных бесстрастно, но рядом с ними ухмылялись молодчики с нашивками в виде двух скрещенных гранат. Выглядели они не как солдаты и даже не как полицейские — какая-то дикая банда, каждый второй из них смотрелся живым подтверждением теорий Ломброзо. Остальные солдаты старались даже не смотреть лишний раз в сторону этих людей, которых они считали всего лишь отборными головорезами, а то и попросту выродками. И для подавляющего большинства солдат батальона «Доктор Дирлевангер» подобная оценка была вполне справедлива. На их лицах сейчас отражались все мыслимые и немыслимые пороки. Плюгавый тип с жидкими черными волосами, сладострастно причмокнул губами, ткнул в бок высокого верзилу с черепом неандертальца и показал ему на дрожащую радистку. Тот покачал головой и, осклабившись, произнес какую-то фразу, тыкая пальцем в сторону кудрявого пулеметчика. Оба мерзко заржали, а парень залился краской от стыда, ярости и страха. Смех подхватили и остальные дирлевангеровцы, остальные солдаты невольно отстранились от них, словно боясь запачкаться.

— Прекратить — раздался повелительный окрик и каратели замолчали, ворча как побитые псы. К пленным подходила странная троица резко выделявшаяся среди прочих немцев. Отдавший приказ был высоким светловолосым мужчиной с погонами гауптштурмфюрераа, брезгливо смотревший на солдат с нашивками с гранатами. Рядом с ним шел худощавый шатен в черной форме СД. Тонкие усики и поблескивающие стекла очков делали его необычайно похожим на Генриха Гиммлера.

Самым колоритным был третий — огромный угрюмый мужик с тронутыми сединой темно-русыми волосами. Его одежда была словно взята из из середины прошлого века — серая сорочка с небрежно накинутым поверх нее зипуном и штанами перехваченные пояском — гашником. Не хватало только лаптей, чтобы мужик выглядел как классический русский селянин, но обут он был в новенькие кожаные сапоги — явно трофейные. Еще одним современным элементом в его внешности был висевший в ножнах на поясе длинный изогнутый наподобие ятагана нож с гравировкой «Grаwiso»- переделанный «сербосек» [11] , подарок одного из усташей воевавших на Восточном фронте.

11

Сербосек (хорв. Srbosjek, дословно — Серборез) — клинок на грубой кожаной рукавице. Применялся хорватскими усташами. Имел рукоятку, надевавшуюся на руку. «Серборезы» не имели устоявшейся формы, она могла варьировать от переделанной косы до качественных фабричных клинков длиннее 30 сантиметров. Выпускался с 1926 года немецкой фирмой «Золлинген» под названием «Нож для снопов» (Garbenmesser).

Новый вариант «сербосека» был разработан после проведения хорватским правительством Анте Павелича специального конкурса по вопросу: какой нож следует изготовить, чтобы палачи могли убивать людей как можно быстрее и при этом как можно меньше уставали.

Партия «серборезов» была изготовлена в ходе Второй мировой войны фабрикой в германском городе Золинген по специальному заказу хорватского правительства. Ножи из этой партии использовались для массового убийствасербовв концентрационном лагере Ясеноваци других местах^. Такой нож имел надпись «Gr"awiso» на кожаной части ножа, и поэтому иногда его называют «нож грэвизо».

Гауптштурмфюрер посмотрел на изуродованные куски тел все еще болтающиеся на веревках свисающих с деревьев потом перевел, на кровавые ошметки валяющиеся на траве и перевел взгляд на пленных:

— Кто приказал это сделать? — спросил он на ломаном русском. Тон его был спокойным и от самого этого спокойствия многих партизан бросило в дрожь. Кто-то из них молча кивнул на мертвое тело Медутина.

— Кто у вас был главным после него? — рыкнул немец.

Раздалось шушуканье, но никто из партизан так и не назвался. От айнзатцкомманд всего можно было ожидать: партизанский командир мог им понадобиться как для того, чтобы расстрелять на месте, так и для того, чтобы забрать его в штаб, а остальных расстрелять. Гауптштурмфюрер Вольфганг Рихтер, конечно легко мог выбить признание из красных бандитов, но он решил пойти немного иным путем.

— Герр Шернер, вот и работа для вашего подопечного — обратился он к шатену в очках. — Пусть русский колдун укажет нам командиров этой сволочи.

Шернер кивнул и повернулся к крестьянину — Пожалуйста Ермил. Тот кивнул и не спеша, вразвалку подошел к пленным. Колючие серые глаза так и впились в испуганные лица партизан, словно буравчики ввинчиваясь в каждого из них. Старый Ермил, колдун из Якшур-Бодьи, неторопливо прошелся вдоль всей колонны, потом вдруг обернулся и обвиняюще ткнул пальцем в одного из пленных.

— Этот — комиссар, первым помощником был у того живореза — он небрежно кивнул в сторону трупа Медутина. — Этот — он показал еще на одного — другими партизанами командовал, что вместе с этими на дело шли. Тот рябой — командир разведвзвода. Вон те двое — он показал на третьего и шестого в колонне справа — вообще неместные, из-за Урала их Совдепия забросила.

По враз побелевшим лицам указанных колдуном людей стало ясно, что он угодил в точку. Немцы тоже явно были поражены, кто-то из них выругался, еще кто-то забормотал молитву, но осекся под взглядом своего командира. Тот хоть и тоже был впечатлен, стараясьсохранять спокойствие, обратился к Ермилу.