Рейнтри: Инферно
Шрифт:
Она отказывалась быть жертвой. Ему это нравилось. Даже если с ней приключалась беда — вроде него, например, — она яростно отказывалась демонстрировать ранимость, не желала вызывать и тени жалости или сомнения в том, что она нисколько не слабее Кинг-Конга. Она не пыталась защищаться — предпочитала атаковать свирепой храбростью и острым язычком, не говоря уже о случайных апперкотах.
Он обошелся с ней жестко. Во многих смыслах. Он не только напугал ее и ожесточил — он унизил ее, сорвав с нее одежду и осмотрев так, как того требовала ситуация. Если бы она только вела себя более податливо… Но она не хотела, и он не мог ее в этом винить.
Степень же облегчения, испытанного им, когда он не обнаружил искомого, удивила даже его самого. Ему тут же захотелось заключить ее в объятия, утешить, но хотя тогда пришлось бы внушить ей не причинять ему вред, иначе она наверняка попыталась бы выцарапать ему глаза, а уж если вспомнить о других соблазнительных частях его тела, то о них ему и подумать было страшно. В тот момент ей ничего от него не хотелось, кроме того, чтобы он исчез.
Страшно подумать, как она росла. Ей следовало тренироваться, контролировать и развивать свой дар. Учиться защищать себя. В ней таился самый большой запас неосвоенной энергии, а с ней и огромный потенциал как для нападения на других, так и для того, чтобы самой стать жертвой нападения.
Теперь, размышляя об этом, он все больше приходил к выводу, что она не столько предсказательница, сколько ясновидящая. У нее не было видений, как у его кузена Эко. Она просто «знала» определенные вещи — например, какая выпадет карта, выдаст ли монеты тот или иной слот, сколько стоит ее новая обувь… Почему она решила играть в казино, вместо того чтобы просто купить лотерейный билет, он не знал, хотя, возможно, она просто по велению инстинкта предпочитала оставаться незаметной. Разумеется, она могла выиграть любую денежную сумму, поскольку дар ее имел явную склонность к цифрам.
Но прежде всего, помимо вышеперечисленного, он видел перед собой два неоспоримых факта.
Она раздражала его до ужаса.
И он хотел ее.
По идее, одно должно было исключать другое, но не исключало. Даже раздражая его, а происходило это нередко, она вызывала в нем смех. И он не только желал ее физически, но и хотел, чтобы она приняла как данность свою собственную уникальность. Приняла его со всеми его недостатками, приняла как защитника и наставника, чтобы он мог научить ее управлять своим даром и контролировать его. А она это делать отказывалась, что в итоге вновь приводило его к тому, что она его раздражала.
Звонок в дверь ознаменовал прибытие новой обуви Лорны. Оставив ее одну закипать от злости, он пошел к двери, где его ждал один из сотрудников отеля с коробкой в руке.
— Простите, я опоздал, мистер Рэйнтри, — сказал юноша, вытирая пот со лба. — На шоссе была авария, возникла пробка…
— Ничего страшного, — сказал Дантэ, и парень немного успокоился. — Спасибо, что привезли.
Поскольку он не прекратил платить сотрудникам зарплату, то решил, что вполне может использовать их по мере необходимости.
Он взял коробку с собой, в кухню, где по-прежнему стояла приросшая к полу Лорна.
— Вот, примерьте их, — сказал он, протягивая ей коробку.
Она злобно буравила его взглядом, не принимая подарка.
Он ее не винил.
Достав ботинки из коробки
и вынув комки бумаги из мысков, он встал на одно колено. Он ожидал, что она упрямо откажется поднимать ногу, но она позволила ему поднять ее, провести рукой по ее обнаженной ступне, дабы на ноге не осталось песчинок, и обуть в мягкий черный ботинок. Он повторил процедуру со второй ногой, затем, не поднимаясь с колена, поднял голову и посмотрел на нее:— Подошли? Нигде не жмет?
Ботинки во многом походили на прежние — это он знал: простые, черные, на плоской подошве. Но на этом сходство кончалось. Эта пара была сделана из качественной кожи, с хорошим амортизатором и прочной конструкцией. На предыдущей паре подошва была тонкой, а швы кое-где уже начинали лопаться. В ее карманах находилось более семи тысяч долларов, а ботинки стоили пятнадцать. На что бы она ни тратила свои деньги, одежда в список покупок не входила.
— Обувь ничего, — неохотно ответила она. — Но на сто двадцать восемь долларов не тянет.
Он тихо рассмеялся, поднявшись и посмотрев сверху ей в лицо, вновь очарованный ее упрямством. Она принадлежала к числу тех женщин, которых красили личные качества, а не внешность. Это не значит, что она не была хорошенькой — была. Не яркой и не красавицей, а просто приятной на вид. Но ее самомнение, нахальный, полный сарказма ротик, и глаза, велящие тебе отправиться в ад и обратно, — во всем этом буквально светилась жизнь. Под одно определение Лорна Клэй точно не подходила — тихоня.
Ему следовало бы освободить ее, предоставить свободу действий, но поступи он так, она бы ушла. И покинула бы не просто его дом, но и Рино — он знал это наверняка, и уверенность в этом пугала его.
Дантэ прекрасно справлялся со своей ролью в мире людей, но он являлся драниром клана Рэйнтри, и в его царстве ему подчинялись. Драниром он был вот уже семнадцать лет, с тех пор как ему исполнилось двадцать, но даже прежде обычной жизни не знал. В его жилах текла королевская кровь. Он был принцем, прямым наследником, а затем стал полноправным властителем. Слово «нет» он слышал нечасто, да и, услышав его от Лорны, не слишком расстроился.
— Вы можете идти куда угодно в пределах этого дома, — сказал он и тихо добавил, что в случае опасности внушение утрачивает свою силу. В случае пожара он предпочитал, чтобы она могла спастись. После ночных событий такие мысли его не покидали.
— Почему я не могу уйти?
Она смотрела на него пронзительным, ледяным взглядом карих глаз, но, по крайней мере, не пыталась его ударить, ущипнуть или пнуть ногой.
— Потому что вы убежите.
Она не отрицала. Просто прищурилась:
— Так что же? Меня не разыскивают ни за какие преступления.
— А то, что я чувствую за вас ответственность. Вы многое должны узнать о своем таланте, и я могу научить вас.
Эта причина казалась ему не хуже других и звучала вполне логично.
— У меня нет…
Начав было говорить, что у нее нет никаких талантов, Лорна запнулась и сделала глубокий вдох. Глупо отрицать очевидное. Когда он впервые заговорил об этом в своем офисе, отрицать она стала все, и немедленно. По крайней мере, теперь она начала принимать то, чем являлась.
Почему она столь решительно отрицала свои способности? Он подозревал почему, но не хотел проявлять любопытство, пока говорить не пожелает она сама.
Мгновение спустя она упрямо ответила:
— Я сама за себя отвечаю. Ваше милосердие мне не нужно.