Резанов и Кончита. 35 лет ожидания

– В самом деле? – удивленно спросил Резанов, для которого эта простая мысль оказалась совсем новой и неожиданной. Пожилая женщина посмотрела на него снисходительным взглядом.

– Вот будет ему лет пять-шесть, тогда придется и свечу зажигать, и спать с боем укладывать, – сказала она, снова улыбаясь. Николай еще раз покосился на дверь и тоже едва заметно улыбнулся в ответ – перед глазами снова промелькнуло воспоминание из детства, когда его собственная няня, отправив спать его сестер, пыталась загнать в спальню их с Сашей и Митей. А они спорили и уговаривали ее дать им еще немного поиграть, не обращая внимания на сердитый вид няни и обещания сурово их наказать. Боже, как давно это было!..

– Вы устали, идите ложитесь, – заботливо сказал он старой Наталье. Та с благодарностью кивнула и поспешно юркнула в детскую – должно быть, и правда очень хотела спать после тяжелого дня, но ничем не показала этого графу. Хотя он весь день провалялся на диване в своем кабинете, в то время как она возилась с его сыном, а кроме того, наверняка еще и помогала остальной прислуге и врачам. Виновато опустив голову, Резанов зашагал по коридору назад и вернулся в свой кабинет. Взгляд его упал на висевшее на стене большое зеркало – одну из немногих его слабостей, про которую он теперь совсем забыл – и Николай остановился перед ним, вглядываясь в свое плохо различимое в полумраке комнаты отражение. Это был и он, и не он. Одежда на нем после долгого неподвижного лежания на диване смялась, всклокоченные волосы торчали в разные стороны, похожие на пучки соломы. Резанов подошел вплотную к зеркалу, чтобы рассмотреть еще и свое лицо, и скривился еще сильнее. Ну и вид, лицо совсем бледное, глаза запавшие, под ними огромные синяки!.. Хотя, может, это ему просто в темноте так кажется?

Николай бросился к столу, схватил тяжелый медный подсвечник и долго не мог зажечь торчащие в нем короткие огарки свечей. Наконец сумрак в комнате рассеялся, и Резанов снова вернулся к зеркалу, уже догадываясь, что и при свете не увидит в нем ничего утешительного. Зеркало же лишь равнодушно подтвердило все его опасения.

На кого он стал похож, как мог в таком виде ходить по дому и показываться на глаза слугам?! Хорошо еще, что на улицу в таком виде не вышел, а ведь мог бы! А если бы Анна пришла в себя, если бы ей захотелось его увидеть, если бы она позвала его?!

Резанов в панике заметался по кабинету, потом хлопнул себя по лбу и бросился в свою спальню. Там он первым делом распахнул шкаф, затем вернулся к двери и запер ее, опасаясь, как бы кто-нибудь из домашних не увидел его за самостоятельным одеванием, снова подскочил к шкафу и снова вернулся к двери, чтобы отпереть ее, испугавшись еще больше, что Анна пришлет за ним именно в тот момент, когда он будет занят и не сможет сразу бежать к ней, отошел на середину комнаты, постоял там некоторое время и бессильно опустился на кровать. Переодеваться сейчас было нельзя, оставаться в прежнем неподобающем виде – тоже. И что в такой ситуации ему делать, он не знал.

Но ему все же удалось удержаться от того, чтобы снова не впасть в прежнее оцепенение. Николай встал, подошел к тумбочке, зажег свечу и аккуратно причесал растрепанные волосы, как мог, расправил одежду и снова вышел в темный коридор. Спальня Анны находилась в самом дальнем его конце, под ее дверью виднелась узкая полоска неяркого света. В соседней комнате держали новорожденную девочку, и пока там было темно. Это немного успокоило Николая – темнота и тишина в комнате его дочери означали, что с ней все хорошо, что она здорова, спокойно спит и ни в чем не нуждается. Если бы с ней, с этой крошечной девочкой, которую он еще ни разу не видел, но которая, без всякого сомнения, должна была быть в точности похожа на Анну, тоже что-то случилось, Резанов бы этого не пережил. Впрочем, он не был уверен, что переживет, даже если потеряет только Анну…

Постояв некоторое время под дверью жены, он осторожно, на цыпочках отошел от нее подальше и принялся медленно расхаживать по коридору то в одну, то в другую сторону. В доме было уже совсем тихо, все или спали, или молча лежали в своих комнатах, пытаясь заснуть, несмотря на царившую вокруг тревогу, и скрипевшие под ногами Николая половицы заставляли его испуганно вздрагивать. Но оставаться на месте или тем более пойти в свою спальню он тоже не мог – там ему стало бы еще хуже, и он наверняка снова погрузился бы в то безразличное ко всему состояние, в котором провел предыдущие несколько дней. Заснуть он тоже не смог бы, хотя и не спал толком две или даже три ночи, а о том, чтобы уйти бродить на улицу, не могло быть и речи – Резанов чувствовал, что его в любую минуту могут позвать к жене. Оставалось одно: мерить шагами длинный коридор, стараясь ступать как можно тише, и надеяться, что скрипучий пол никого не разбудит.

Он вновь попытался вспомнить, как на свет появился их с Анной первенец. К тому времени оба уже потеряли всякую надежду иметь детей и ни разу не поднимали этот вопрос в разговоре. А потом, на очередной прогулке по набережной, Анна вдруг еле слышным шепотом сообщила Николаю самую главную новость в их жизни… И спустя девять месяцев Резанов с изумлением понял: все его страхи о том, что жена станет дарить всю свою любовь не ему, а ребенку и что их жизнь изменится в худшую сторону, были напрасными. Да, их жизнь изменилась, но она стала еще счастливее и радостнее. А любви в ней стало еще больше – ведь теперь в их семье было не двое любящих людей, а трое!

Вот только потом Анна стала мечтать о других детях. Она безумно любила сына, но ей очень хотелось еще и девочку. И как Резанов ни опасался за ее хрупкое здоровье, после рождения Пети пошатнувшееся еще сильнее, не уступить жене в этом страстном желании он не смог. Зато теперь настало время жалеть об этом…

Сколько времени он так расхаживал по дому, вспоминая счастливое прошлое, Николай не знал. Несколько раз с нижнего этажа доносился бой часов, но он не обращал внимания на то, сколько времени они пробили. Иногда из комнаты Анны доносились какие-то тихие шорохи или шаги сиделки, и Резанов замирал возле ее двери, готовый вбежать туда в любую минуту. Но потом все шорохи стихали, и он так и не решился войти, боясь побеспокоить ослабевшую жену еще сильнее.

Наконец Николай почувствовал, что устал от этой монотонной ходьбы и его потихоньку начинает тянуть в сон. Он снова заглянул к себе в кабинет, посмотрел на часы и некоторое время с удивлением таращился на качающийся маятник: был уже пятый час утра. Надо было все-таки немного поспать, а днем встать не слишком поздно и хотя бы ненадолго зайти в канцелярию, где за прошедшую неделю, наверное, накопилось огромное количество дел. Вот только кого теперь попросить, чтобы его разбудили, ведь все домашние уже давным-давно спят?

Решив, что, скорее всего, он и так не сможет спать долго и проснется сам, Резанов отправился в спальню, но не успел даже открыть ее дверь. В том конце коридора, где находилась комната Анны, вдруг что-то громко стукнуло, раздался чей-то приглушенный крик и по коридору застучали чьи-то каблуки. Николай обернулся и со всех ног бросился навстречу несущейся к нему сиделке:

– Что..? Что… случилось?

Он уже знал, что она ответит, и поэтому не стал дожидаться, когда девушка переведет дух и сможет объяснить ему, что происходит – он просто бросился ей навстречу, промчался мимо нее и влетел в спальню жены, уже не опасаясь зашуметь и потревожить ее сон. Сиделка вбежала в комнату вслед за ним, но остановилась на пороге, а потом неслышно отступила назад, в темноту коридора, догадавшись, что в эту последнюю минуту супругам надо дать возможность побыть наедине.

– Николай, это вы? – донеся из угла слабый, едва слышный голос Анны, и Резанов, замерший на мгновение посреди комнаты, одним прыжком оказался рядом с ней. Пламя стоящей на тумбочке свечи бешено заплясало.

– Анюта, я здесь, я с тобой! – зашептал Николай, хватая худенькую и теперь уже по-настоящему прозрачную руку жены и прижимая ее к своему лицу. – Аннушка моя…

В полумраке, с трудом разгоняемом маленьким огоньком единственной свечки, почти невозможно было разглядеть бледное лицо лежавшей в постели молодой женщины. Но Резанову и не надо было ничего видеть, чтобы понять: она доживала последние минуты своей жизни. И если до того, как его позвали к ней в спальню, у него еще оставалась слабая надежда, что супруга поправится, то теперь с верой в лучшее пришлось распрощаться. Анна умирала.