Резервный день

– Постой, Скоморох, – загремел Дэн. – Может это тебе померещилось?

– Да! Привиделось? – это Злата. (Я же говорю: Злата – дрянь.)

– Н-не знаю, – заканючил Макс.—Я в стену впечатался, очнулся, встрепенулся, кинулся и – сдачи дал. Девочку побил.

Дети стали смеяться над Максом, как он «встрепенулся». Он же всё показывал. Дурак, идиот.

– Что ты скажешь, Дедушка? Что будем с ним делать? Может быть, в детскую комнату милиции его сдать? – Злата надела диадему набекрень, косо-косо, и подмигнула мне. Дура, стервозина.

Дэн молчал. Стоял понуро. Отпустил посох, серебристый, в золотую спираль . Посох… падал, падал… Падал, падал… Падал. Упал? Не упал. Почти упал. Макс посох поймал, подцепил у паркета. Тут я посмотрела на пол, заметила, что паркет у меня под ногами весь поцарапанный. («Надо шкурить и лачить, занозу на таком паркете недолго получить», – так мне Дэн потом сказал).

Макс заблеял, давясь от смеха:

– Нет, дедушка, не отправляйте меня никуда! Вы не найдёте второго такого весельчака!

– Найдём дедушка, ещё как найдём, – сказала Злата.—Всё , Скоморох, твоя песенка спета. Ты под стражей. Эй, стража! Отрубить ему голову!

Гробовая тишина, дети – с открытыми ртами. Кто прыгал, так и остались в воздухе висеть…

А Дэн вдруг говорит:

– Никакой стражи. Не будем ради Нового года отправлять дело в милицию. Простим его, внученька, – и на меня все трое многозначительно посмотрели.

Сразу стало спокойно – все дети на паркет прилунились. Стоят, в мою сторону вслед за Дедушкой и Снегуркой обернулись…

Почему фотоаппараты на шею вешают? Чтобы они у вас из рук не выскользнули, когда вас унижают, припоминают дела давно минувших дней, на родителей намекают, так ещё интермедии разыгрывают! Я тогда поверила Дэну, что он не знал весь текст утренника. Но теперь сомневаюсь. Я никому теперь не верю! И вам советую не верить никому!

Я отдала Корнелию Сергеевичу камеру – он меня что-то спросил – я что-то ответила про живот… болит живот… Ничего… Всё нормально. Я ничего.

Блинчики, блинчики…

Выпекаем сладко

Блинчики, блинчики

Вот квашня, вот кадка.

Я шла по коридорам, высоко подняв голову. Поворот. Мимо входной двери и поста охраны, мимо уборщицы, мимо каких-то пятен-лиц вдоль стен и, дальше, мимо – кабинета директора.

Слёзы потекли из глаз – я ненавижу, я никогда не плачу. Поворот. Понеслась по лестнице (хорошо, что мама запрещает высокие каблуки), срывая снежинку с груди ( у нас все старшеклассники нацепляют на одежду снежинки – продаются в ТРЦ, перламутровый пенопласт, девятнадцать-девяносто девять)– блузка чуть треснула, будто взвизгнула от боли. От дырочки вниз повисла нитка. «Порвала блузку!» – я, рыдая, заперлась в туалете.

Блузку мы купили в Москве с большой скидкой. Ценник был 15 тысяч, но мама говорит, что это всё обман, что цена со скидкой – это и есть настоящая цена, а цена без скидки – воровство и грабёж. Если ты сам покупаешь – воровство. Если к тебе пристанет продавец – грабёж. Но: к моей маме не пристанешь особо. Она сама так пристанет, что взвоете. А я с такой мамой живу. Жила… И вот дожила. Всё из-за неё. Всё из-за меня. Нет! Не из-за меня! Это я! Я – из-за неё!

Если бы тогда я проигнорировала выходку Златы и Макса на утреннике, если бы не побежала прочь? Всё равно, рано или поздно мы бы с Дэном начали общаться. Моя обида на них и его жалость ко мне в тот день стали всего лишь катализатором 15 наших отношений. Просто за счёт утренника всё ускорилось. Просто если бы я не любила Дэна, я бы не встала перед ним колени. Просто, если бы ему было на меня наплевать, он не побежал бы меня искать по школе.

15

Катализатор – вещество, при котором химическая реакция протекает быстрее

Я заперлась в учительском туалете и ревела. Я молча ревела. Чтоб уборщица не услышала. Она подслушивает часто, и подсматривает. И вот я давлюсь слезами, нитку с блузы оторвала, на палец накручиваю. Стук в дверь. Но я не очень испугалась (да я и всегда в учительский туалет ходила). Бывают такие ситуации. Я состроила просящее лицо, приготовилась сказать: «Живот».

«Врать всегда надо уверенно, – говорит мама. – Без вранья не выживешь. Недаром есть святая ложь, ложь во спасение».

Стук. Я открыла, говоря уже «жи…» И увидела красный халат и синтетическую бороду. Слёзы опять полились, я начала плакать громко, в голос, и всхлипывать.

Дед Мороз сказал:

– Арина! Ну что ты! Зачем?

И обнял меня. Прижал!

Я хотела сказать, какой он подлый, какой он злопамятный и мстительный, я хотела закричать, что прошла уже целая вечность – семь лет, а он до сих пор мстит, я хотела припомнить ему все обиды-неприятности, которые преследовали меня после того инцидента, но почему-то обняла в ответ и рыдала, рыдала, рыдала, произнося следующие междометия: «у», «и», «у-гу», «в-в-ви-и», частицы: «да», «ну», «если», местоимения: «я», «ты», «они» и наречия «подло», «низко», «вопиюще». «Вопиюще» – причастное наречие.

Дэн поднял с кафеля снежинку, аккуратно заколол снежинкиной булавкой дырку на блузе, и сказал:

– Так было?

– Меня мама убьёт.

– Тебе пятнадцать, Арина, не пять. Мама тебя не убьёт, если ты перестанешь её бояться.

– Я не боюсь. Мне просто жалко вещь.

– Вещь? А себя тебе не жалко?

– Нет, – ответила я честно. – Так мне и надо. Всё правильно. Я за всё наказана. Я виновата, Дэн. Прости меня за то, что было. Семь лет я мучаюсь. Вроде забылось. Ты вернулся, и эти четыре месяца… Это был ад. Мне снятся ужасы, я постоянно вспоминаю детство.

И я встала перед ним на колени.

Я заметила, даже нет, запомнила это состояние: состояние абсолютного счастья. В шикарной блузе – дырка, я на коленях, и – спокойна, и – счастлива, потому что – так мне и надо. Я счастлива, потому что Дэн пришёл меня утешать и не боится, что его выгонят из женского, да ещё учительского туалета, потому что, хоть он и гад, и они, парни, все – гады, но и я – гадина: тогда, во втором классе, Дэн из-за меня сильно пострадал. И вот он меня первый обнял, он первый мирился. Я тогда чётко поняла, что он – сильный, а я – слабая. «Сильный не может быть подлым», – подумала я тогда и встала на колени. Какая я была глупая. Где-то по литре 16 прочитала о доброте и прощении, и поверила. Добрый может простить – может! – но он может и сам стать подлым. Подлым может стать кто угодно – это я теперь знаю точно.

16

Литра (шк. слэнг.) – урок литературы

– Арина! Пошли! Посидишь в зале. Сейчас третьи-четвёртые классы придут, – он меня не поднимал с колен, он просто уговаривал.

Я взяла Деда Мороза за рукавицу – тогда он потянул меня вверх. Я так и держала его за рукавицу, а не за руку, пока мы шли по коридору. Поворот. Мы шли, и мне было наплевать на сплетни уборщицы, на лица, уже не смазанные, а вполне чёткие, смотрящие на нас со всех сторон. Лики отличников со стенда, в том числе и наши с Дэном, осуждающе вперились, впились в нас – я теперь точно знаю: они предостерегали меня тогда от опасностей и этой беды. Но я была счастлива, я стала в тот момент свободна от мамы. Мне было комфортно. (Как бы написать точнее?) Мне было – летяще. Невесомость души.