Резервный день

Папа кивнул:

– Никто никогда не следит за детьми в раздевалке. Ты бы посмотрела сколько дел в детской комнате: «избиение в раздевалке». Но в основном в раздевалке бассейна. А чтобы во Дворце Спорта так навскидку не вспомню. Тренер, Инга, виноват. Тре-нер.

Папа замолчал.

– Что же нам делать, – мама опять чуть плакала. – Одна группа по гимнастике для их возраста. Где нам с осени заниматься?

– Может, в бассейн отдадим? – сказал папа.

Я вздрогнула: я боялась воды.

– В бассейне – грязи много. Там острицы могут быть! – стала запугивать мама.

– Аришка же воды боится! – засмеялся Илька из своей комнаты.

– Значит, остаёмся в гимнастике?

– Нет! – закричала я.

– Ладно, – вздохнул папа. – Ещё три месяца в запасе всё лето. Узнаю, какие есть занятия.

– Может, танцы? – предложила мама.

– Я же давно говорил: танцы, – закричал Илька. – Они так классно танцуют на всех праздниках и даже на улице первого сентября и девятого мая. Вальсы и танги.

– Танго!

– Ага. А ещё рок-н-ролл.

– В Военном городке рядом, – сказала мама, – а на танцы – пилить в центр города, – мама рыдала, потом высморкалась и сказала: – Было бы фигурное катание, отдала бы в катание.

– Подумаем. Время есть. А теперь послушай, Ариша, что я тебе скажу…

И папа сказал. Рассказал.

О том, что семь лет – это вполне себе «взрослый возраст». О том, что люди не рождаются на свет плохими, но бедность, несправедливость и обиды делают их злыми и жестокими. И эти злые и жестокие постоянно портят жизнь тихим и добрым. Поэтому надо учиться защищаться: словесно и физически. Надо обязательно научиться давать резкий, неожиданный (если получится) жёсткий, злой, бешеный отпор. Это иногда может спасти жизнь. Особенно девочке или девушке. Злые и жестокие очень любят нападать на хороших и добрых, особенно на аккуратных девочек и девушек.

– Есть такие как Илька: им не надо ничего объяснять, – сказал папа. – Они сами делают всё правильно: дают сдачи, ругаются, к ним перестают лезть. Это гены, это воинственный настрой.

Илька вышел из комнаты, присел ко мне на кровать довольный-предовольный, гордый-прегордый:

– Да. Я такой.

– Знаю, что такой. До меня доходят сведения, – и папа похлопал Ильку по плечу.

Мама испуганно спросила:

– Ильгиз! Я же почти не бываю в твоей школе. Всё с Ариной, с Ариной. Значит, и у тебя драки есть? И тебя обижают?

– Бывает, – уклончиво сказал Ильгиз.—Но я мужик. Папа всегда говорит, что мужик должен всё решать самостоятельно.

– Вот, – продолжил папа. –А есть люди такие как ты и как я… каким я был в детстве и юности… Им тяжело среди драчунов, они теряются и не могут ответить на оскорбление. Я поэтому и пошёл после армии в школу милиции, а потом в юридический. Чтобы пресекать зло если не на корню, то хотя бы не дать расцвести ему буйным цветом.

Дальше папа стал объяснять, что всё очень просто. Прежде всего и перво-наперво – уверенность в себе. Надо быть уверенным в себе, даже если боишься. Это самое главное. Надо чётко определиться для себя: я никого не трогаю, ни к кому не пристаю, но умею постоять за себя. Надо убедить себя: передо мной – враг, агрессор, насильник, хулиган, передо мной – зло, а не человек.

– Одним словом – нагнетатель, – закончил ночную «лекцию по психологии самообороны для детей» папа.

– Нападатель?

– Нет: нагнетатель. Он нагнетает атмосферу. Он грозен, может оказаться и властной сильной личностью и самым мелким никчёмным существом…

– Да. Вспомни, Ариша, своего любимого Гауфа. Крошка Цахес – существо уродливое, странное и очень агрессивное, – встряла мама.

– Не перебивай! – остановил папа маму. – Нагнетатель портит тебе настроение одним своим присутствием… Нагнетатель может начать травлю себе подобного. По законам общества в группе не может быть двух лидеров, но может быть сколько угодно жертв. Лидер-нагнетатель чаще уничтожает себе подобного, нагнетатель-трус уничтожает и слабую, как он сам, жертву и сильного.

Мама слушала папу, открыв рот. И Илька тоже. Мне кажется, я уверена, что именно тогда что-то поменялось в характере мамы. Стало две мамы: та, которая была раньше – активная, отзывчивая, переживающая за меня, растерянная, если меня обижают, и новая мама – уверенная, что она просто даёт отпор, освобождает пространство от нагнетателей…

Мама втолковывала мне, объясняла папины слова:

– Смотри: ты любила гимнастику, ты добросовестно занималась и почти не плакала от боли, ты была лучше всех. Но ты разлюбила ходить на тренировки. Ты никого не трогала, и страдаешь, и мы, может быть, бросим секцию.

– Может быть? – испугалась я.

– Не может быть, а точно, – Илька погладил меня по плечу. – Мы обязательно бросим!

– Да, Инга. – сказала папа. – Илька прав. Вопрос с гимнастикой, при данном стечении обстоятельств, решённый, я думаю.

– А те, кто мучил тебя, – продолжила мама, – напротив: чувствуют себя прекрасно. Это неправильно.

– Мама! – перебил Илька. – У неё всё было нормально. Потом ты докопалась до этих чипсов. Арину сделали второй, и начали смеяться и подтравливать после чипсов.

И мама заорала:

– Не встревай!

Дальше они ругались по-татарски. А мы с папой молчали и смотрели. Смотрели и хлопали ушами… Папа тихо и от этого страшно приказал:

– Хватит!

Мама опомнилась. Илька по инерции продолжал бурчать что-то непонятное, певучее.

– Это в конце концов стыдно, товарищи полиглоты! – как бы извиняясь за тихий, но приказной тон, сказал папа. – Переведите, в конце концов!

– Да что тут переводить. Стыдно-то как, Ильгиз! – мама решила всё свалить на Ильку: –Восемь лет как только по-русски все вокруг тебя.

Маму уже было не остановить: Ильгиз весь в своего деда. И обидчивый, и мстительный, и постоянно отношения выясняет.

– Я действительно, Ильгиз, тебе мало времени уделяю, почти не уделяю. И три тройки у тебя в году… Но я очень занята. Эти травы отнимают массу времени, это – моё призвание. Поэтому и ты, и Ариша страдают. Я не могу, никогда не могла, заниматься только детьми! Ариша младше. Ильгизчик, ты должен понять. Ты самостоятельный, здоровый. Ты – сам справишься. Это гены, папа правильно говорит. Аришенька же – девочка, она теряется.

Ильгиз сидел красный, он вспотел:

– Да уж – теряется. Носишься с ней как с… торбой. Зачем ты её всё в мирошевский лес таскаешь? Может, ей во дворе как мне охота побегать? Ты её спросила?

– Я не хочу во дворе! – закричала я. – Что ты, Илька! Я боюсь. Там одни дураки. Они мячом могут в лицо… Я хочу гулять в поле. Я на поле, Илька, бегаю—собираю зверобой.

– Вот и хорошо, Арина, что бегаешь … – мама торжествовала.

– Инга! Дай ребёнку свободу выбора! Не таскай её за травами, – попросил папа.