Резидент, потерявший планету

За женщиной никто не следил и никто не знал, что, доехав до ближайшей станции, она села в ожидавшую ее машину и сказала сидевшему в ней Мюри:

— Вы можете доложить в Таллинне, Пауль, что мальчики вполне освоились со своей ролью. «Заслон для Роотса» они будут имитировать тщательно.

— Диск у вас потребует более веских доказательств их преданности лесному братству.

— Точно. Он стал до чертиков подозрителен. Скажу, что братья выгнали из дому Олава за то, что тот посватался к партийной. Мать и впрямь не жалует невестку. И что-то надо ответить Бриджу. Он бьет тревогу.

5 июня 1950 года в Стокгольм пришла открытка:

«Вессарт — Бриджу. Физик (Казеорг), добрый человек из Вастселийна (Рудольф Илу) и все три брата (Оясоо) в вист играют бесподобно (поддерживают нашу игру). В последней партии передернул карты Диск (намек на его провал в беседе с братьями Оясоо, возможную перевербовку) и заставил братьев выйти из-за стола. Улыбка пытается спасти положение».

Адрес резидента

Элегантный, улыбающийся Отто Сангел легкой упругой походкой подошел к столу секретаря, извлек из портфеля коробку шоколадных конфет, пододвинул ее молодой женщине, изогнулся в молчаливом вопросе.

— Вы меня балуете, как и прежде, — улыбнулась секретарь. — Ваш преемник в отъезде, он разрешил вам посмотреть отчеты, но в кабинете сейчас телефонный мастер.

Мельком взглянув на монтера, возившегося в углу со шнуром, Сангел подошел к шкафу, достал с полок несколько папок, разложил их на письменном столе и углубился в работу. Он не заметил, как телефонист перешел на другую сторону комнаты и оказался у него за спиной. Почувствовал Сангел что-то неладное, лишь услышав почти над головой щелчки, какие издает спуск затвора фотоаппарата.

— Что вы делаете? — воскликнул он в ужасе.

Монтер, человек уже не первой молодости, но с ясным открытым взглядом, аккуратно положил фотоаппарат в свою сумку с инструментами, сел напротив архитектора и невозмутимо ответил:

— Согласитесь, товарищ Сангел, должны же мы когда-нибудь узнать, что вы выдираете из подписанных вами же бумаг.

— Кто вы? — голос архитектора снизился до шепота.

— Я мог бы сказать, что представляю ревизионное управление, но это ни к чему. Вами усиленно интересуются по меньшей мере две иностранные разведки, и согласитесь, это могло обеспокоить наши органы безопасности. Капитан Анвельт, к вашим услугам.

Архитектор на минуту задумался, как видно, пришел в себя.

— Меня оболгали. Мне нужны были цифры…

— Цифры вашей ошибки, которая обернулась пособничеством кулакам?

— Вот и вы тоже, — обиженно загудел Сангел…

Анвельт дал ему выговориться, раскрыл свой блокнот:

— Если бы мы считали вас врагом, товарищ Сангел, меры были бы приняты, наверное, более крутые. Но вы очень мягко квалифицируете свои промахи в кредитовании новоземельцев. Среди друзей и знакомых вы распустили слухи, что вас упрекают за гуманность. Естественно, это вызвало интерес к вашей особе у иноразведчиков.

Сангел вяло промолвил:

— Поверьте… Я сам хотел убедиться, что был неправ.

— А вы передавали кому-либо из чужих эти материалы?

— Ни одной секретной бумаги — никому.

Архитектор начал багроветь.

— Вы правы в другом… Однажды мое брюзжание по поводу снятия с поста заместителя председателя, мои обиды кто-то записал на магнитофонную пленку. Мне передали, что мои слова могут быть напечатаны на Западе.

— Как вам об этом стало известно?

— Мне сообщил об этом по телефону незнакомый голос. Я стал нервничать, понаделал глупостей…

Прощаясь, Анвельт предупредил:

— Мы можем с вами остаться по одну сторону баррикады, а можем оказаться на разных ее сторонах. Все зависит от вас.

Докладывая об этой беседе заместителю министра, Анвельт с легкой досадой заметил:

— Он не все, конечно, рассказал. Ни слова об Иваре Йыги, но я не настаивал. Как мы и договорились, Павел Пантелеймонович, важно было убедиться, что в нем что-то проснулось.

— Талантливый человек, хороший архитектор, — с сожалением заметил Пастельняк, — а вот споткнулся и никак не может прийти в себя. Дадим ему шанс подняться, капитан.

Отпуская Анвельта, приказал:

— Как только вернется из Тарту Мюри — ко мне его. Дешифровщики прочли уже два отзыва с этими, как выразился Пауль, элементарными ошибками. Оказалось, что «стрельчатые окна 1410 года» прочитываются как «противник двинулся по следу переселенной уборщицы». Так и до резидентши скоро доберемся.

Но первым до резидентши довелось все-таки добраться другому человеку.

Как-то вечером, сидя в ресторане, Ивар Йыги вдруг почувствовал на своей спине колючий взгляд. Сделал резкий поворот, засек легкое движение мужчины, сидевшего у ближнего столика, невольно вгляделся в его спутницу, женщину в летах: дородную, с высокой прической, сказал себе, что где-то ее видел, прикрыл на мгновение глаза…

И только позже он вспомнил, что не эту женщину, а очень похожую на нее, годившуюся ей в младшие сестры, с таким же профилем древней римлянки, с таким же лбом, нависшим над глазницами, и несколько утяжеленным подбородком, он встретил, поднимаясь по лестнице к бухгалтеру Яласто. Ему бы и в голову не пришло, что женщина идет от него, если бы Диск не обронил мимоходом: «Им бы обеим, сестрам Мартсон, за морем отсиживаться, а они в Таллинне, ослицы, дефилируют». Потом об одной из Мартсон он услышал от Альвине Лауба, при случае запросил на нее досье у Бриджа и узнал, что обе сестры давно бы сбежали в Новую Зеландию или на острова Океании, не окажись сын одной и муж другой в английской тюрьме. «Интеллидженс сервис» решила воспользоваться с помощью обыкновенного шантажа услугами сестер Мартсон. Но если младшая, Ээва, была в чести у эсэсовцев, то роль старшей, Лонни, оказалась несколько скромнее, она занимала всего лишь должность стенографистки в фашистском директорате Хяльмара Мяэ. Младшая была объявлена военной преступницей, старшую власти не преследовали.

А все же почему сверлил Ивара взглядом ее спутник? Этот эпизод вызвал в нем неясные ассоциации. Кто-то уже разыскивал довоенные афиши циркача Йыги…

Дождавшись ухода интересовавшей его пары, Ивар незаметно последовал за нею. Они вошли в трехэтажный дом неподалеку от церкви Олевисте. Постояв напротив и дождавшись, пока зажглись два окна на втором этаже, он отправился к себе.

С самого утра Ивар помчался за цветами и привез букет Эстер Тийвел по случаю дня ее рождения. У калитки он встретил Сангела.

— Я знал, что вы не преминете поздравить Эстер, — заговорил Сангел. — Всего два слова, Йыги. Вы очень обязали бы меня, вернув мне переданные вам снимки. Я хотел бы расторгнуть наш уговор.

Ивар как-то странно посмотрел на него:

— Снимки уже не у меня, Отто. Но дело, как я понимаю, не только в них. Есть еще, простите, проклятое интервью, есть несколько цифр — скажем мягко — трудностей роста кооперации.

Отто кивнул.

— Я знал, что вы так скажете. Я догадывался, что вы не очень-то сын Эстонии и будете меня бессовестно шантажировать. Но несколько дней назад я почувствовал, что есть ценности подороже личного благополучия.