Резкий поворот

Интерлюдия Странные связи

Интерлюдия. Странные связи.

Дверь лавки громко хлопнула, выпуская на улицу рыжего и конопатого юношу, а также аппетитный запах колбас, копченостей и жареного мяса. Обычным свежим парным мясом в этом месте не торговали, только разнообразными изделиями из него…Вкусными, но несколько дороговатыми. Особенно для тех, у кого своих денег по идее нет и даже быть не должно. Впрочем, было не исключено, что уже в скором будущем все станет иначе, так как хозяин-то у заведения сменился. Точнее, хозяйка. И двух её подручных тоже след простыл.

— Значит, уехали… — Пробормотал себе под нос Григорий Сидоров, которого, впрочем, все обычно звали просто Гришкой. Несмотря на то, что за последние месяцы парень порядочно вытянулся и окреп, благодаря неостановимому как само время процессу взросления, тщательно распланированным наставниками физическим нагрузкам и неожиданно щедрым харчам, которые подавали в церковном приюте на завтрак, обед и ужин, любому было бы ясно — этот человек еще совсем недавно был ребенком, а потому не заслуживает зваться полноценным мужчиной…Хотя уголовную ответственность сей юноша уже может нести как взрослый и при необходимости будет отправлен судом хоть на каторгу, хоть на виселицу. Или окажется забритым в солдаты. Да и вообще у некоторых молодых да ранних, которых оженили родительской волей или по залету, в эту пору уже двое-трое своих собственных ребятишек пеленки пачкают, а может, вообще по лавкам скачут. — Эх, плакало моё свидание с Катькой…И с таким трудом выбитая скидка на залежалый товар, который уже вот-вот начнет портиться, тоже плакала…Похоже, мясо нам теперь придется видеть только в супе и по большим церковным праздникам вроде окончания поста…

— Радуйся, что хоть там его видеть будем, — буркнул его приятель по фамилии Иванов, что не стал заходить внутрь лавки. Блондин, чьи родители были рыбаками и пали от рук японских солдат, решивших отобрать у тех и лодки, и сети, и жизни заодно, всегда старался поддерживать оптимизм в их маленькой компании сирот. Однако сейчас было заметно — улыбается он скорее по привычке, через силу. — С учетом того, как на продукты цены выросли из-за войны, тут бы хоть от голода пухнуть не начать…

— А я вот не понимаю, — почесал в затылке Петров, внимательно зыркая то вправо то влево из-под густых черных бровей и зябко ежась. Его мама была холопкой родом откуда-то с южных границ Возрожденной Российской Империи и порядочно попутешествовала по стране вместе со своими постоянно меняющимися хозяевами и малолетним сыном, прежде чем буквально за пару недель сгореть от лихорадки. Вероятно, тоже самое должно было случиться и с её ребенком, который тоже заболел…Но отнесенный в государственную лечебницу мальчик выжил. И оказался никому кроме сердобольных монахов не нужен, поскольку его владелец решил, что дешевле отказаться от раба в пользу церкви, чем счет за его лечение оплачивать. — Почему у нас-то цены на жратву растут, если тут посевов никто не разорял, поскольку и посевов как таковых нет? Те поля, которые есть, нужны скорее чтобы к стенам ни одна тварь под прикрытием деревьев не подкралась, чем для реальной пользы. Люди же живут охотой, рыбалкой и огородиками мелкими что хозяева восстановили давно…

— Ну, местные этим может и живут, но дичи в окрестных лесах уже даже им не хватает, за ней аж черти куда топать приходится. А всякие пришлые вроде нас питаются чем подешевле, хлебом например…Только вот муку-то для него доставляют как раз оттуда, где англичане с османами резвились, а крестьяне либо бежали из своих деревень и потому сеять и жать не могли, либо оказались в рабстве и теперь батрачат на хозяев где-то далеко, либо вообще погибли. — Тяжело вздохнув и пнув грубым деревянным ботинком подтаявший сугроб у крыльца мясной лавки, Сидоров понуро отправился в сторону церковного приюта, перепрыгивая через регулярно встречающиеся лужицы, покрытые тонкой корочкой льда. Если бы не покрывающий улицы Буряного слой камня, то им бы пришлось продираться через непролазную грязь, а так — ничего страшного даже несмотря на все старания матушки-природы. Погода стояла такая, что за одни сутки снег мог выпасть, растаять, замерзнуть и опять растаять…Впрочем, ничего действительно удивительного в этом местные жители не видели. В Сибири подобное бывало периодически: осенью и весной. А иногда, в особо холодные и неприятные для людей годы, даже летом. — Да еще демоны эти и всякая прочая пакость, что непонятно из каких щелей лезет…Трудно в таких условиях хлеб растить. И рыбаки с охотниками теперь возвращаются без добычи в два-три раза чаще, чем раньше. Или не возвращаются вообще…

На некоторое время троица воспитанников сиротского приюта умолкли, каждый думая о своем. Вот только если Иванов и Петров, скорее всего, с тоской вспомнали слегка заветренные копчености, на которых еще и плесени как таковой появиться не успело, то Сидоров думал совсем о другом. О девушке. Очень удивительной девушке с очень красивым голосом, а также гладкой кожей, сияющими каким-то внутренним светом глазами, пухлыми алыми губами, грацией кошки и нечеловеческой силищей. Впрочем, последние два своих качества Екатерина, если конечно это было её настоящее имя, старалась прятать ото всех. Причем удавалось ей вполне неплохо. Даже сам Гришка мог бы ничего не заметить, если бы не перевернул один раз прилавок, заваленный колбасами, беконом, грудинкой и парочкой тяжелых окороков…За что ему потом пришлось долго извиняться и даже оказаться неплохо так побитым, ибо красавица не поверила, что это была лишь досадная случайность. И правильно сделала. Обладатель рыжих волос и многочисленных веснушек специально толкнул ту груду мяса прямо на пол, который из-за прилипшего к обуви снега будет грязным, сколько его не чисть. Впрочем, платить за испорченный товар или помогать с его приведением в порядок ему тогда не пришлось. Поскольку падающие копчености оказались вовремя пойманы. Все двадцать с лишним штук. В том числе и два массивных окорока, которые кто-то с телосложением Екатерины определенно не мог удержать парой тонких изящных пальчиков.

— Все сходится. Этих женщин в мясной лавке было трое, каждая невысокая и изящная. И тех вроде бы тоже женщин, причем таких же миниатюрных, кто ворвался в подвал, где демоны чуть не устроили прорыв и почти успели побаловать себя юным сиротским мясом, тоже трое было. — Размышлял бывший уличный воришка, а ныне подающий большие надежды воспитанник сиротского приюта при церкви. Скорее всего, он бы подавал надежды еще большие и давно стал бы официальным послушником, если бы рассказал святым отцам о своих выводах…Но его особо никто о произошедшем тогда и не расспрашивал, поскольку в оборот взяли наставника сопровождавшего группу подростков. Вдобавок в тот злосчастный день Гришка очнулся самым последним. Те, кто расправился с суккубой и её то ли призывателем, а то ли приспешником, усыпили Григория надежно. Усыпили, а не убили, хотя он видел их. И потому бывший уличный воришка молчал. Из чувства благодарности. А также самосохранения, ведь те, кто выпотрошил не самую слабую демоницу легко и небрежно, его бы вообще могли в единый миг тонкой стружкой настрогать. Ну и не сильно-то он любил монахов, которые бывшему карманнику первое дело прописывали розги, чтение молитв и прочие показания чаще чем всем остальным, причем нередко абсолютно безосновательно и незаслуженно. Так, для порядку…- Все трое уехали вчера. Не ставя никого в известность и за один день, ибо позавчера вечером мы еще с Катькой у речки целовались…И большая часть Полозьевых куда-то слиняла тем же днем. Вместе с ними, не иначе. После того как прибыл и убыл корабль от Коробейникова, набитый сокровищами, которые в Индии этот чернокнижник награбил…

Тяжелый и плотный снежок, внутри которого была коварно спрятана прочная ледышка, влетел ему точно в лоб, самым радикальным образом прерывая выстраивание логических цепочек. И вообще чуть не сбивая с ног и оставляя о себе на память не только боль, но и здоровенную кровоточащую ссадину.

— Эй, вы, голыдьба беспризорная! — Обратился к троице воспитанников сиротского приюта парень лишь лет на пять их старше, бывший явно не местным. Слишком большая для его роста и то же время слишком залатанная в дюжине мест сразу одежда, слишком неаккуратные шрамы на лице, которые бы в Буряном ему подправил чуть ли не любой санитар по первой просьбе, слишком большой нож на поясе в слишком изукрашенных дешевым бисером ножнах…Причем примерно в таком же стиле был одет еще десяток юношей, окружавших своего заводилу, и ни одного знакомого лица в этой толпе не было. — Вы почему это ходите без спроса по нашей улице? За такое платить надобно…

— Опять банда каких-то крыс с пароходом приехала, разнюхала, кто тут самый беззащитный и думает, что они тут могут стать главными падальщиками подворотен и помоек, — вздохнул Петров, разочарованно качая головой… И не глядя отбивая еще один снежок, также нафаршированный тяжелым и прочным куском льда. Подобным снарядом, если правильно попасть, вполне можно было бы выбить глаз или проломить височную кость. — Эй, убогие, вы бы прежде чем рот на кого попало разевать навели бы справки. Наш приют — он не для певчих мальчиков или сидящих по конторкам дьячков, он для будущих воинов церкви. И вы бы передохли как вши в бане, если бы вас хоть пару дней гоняли также, как нас!

— Да ты похоже не понял, карапуз жопоголовый… — Выхватил из чехла на поясе большой и зазубренный нож, который больше смахивал на короткий меч, главарь шагнул вперед под смешки и улюлюканье своих приспешников. А за ним потянулись и остальные уличные шакалы, в свою очередь обнажив кинжалы и клинки, может не столь внушающие и вычурные, но не менее смертоносные. А потом все они вдруг резко остановились, с удивительной синхронностью выпучив глаза. Поскольку прямо на них смотрели пистолетные стволы. Числом три штуки. По одному на каждого из воспитанников сиротского приюта церкви, которые очень много сил потратили на то, чтобы обзавестись подобными игрушками. Маленькими, убогонькими, побитыми жизнью, но все-таки рабочими.

— В общем, так, упырья отрыжка, либо ты со своими подпевалами топают сейчас с нами к ближайшему патрулю стражи, либо я прострелю тебе колено. — Улыбнулся Григорий тому, кого он даже до своего попадания в приют не стал бы принимать всерьез. Ибо честному карманнику с идиотами, которые ножами размахивают посреди бела дня и людной улицы — не по пути. Собственно Сидоров ничуть бы не удивился, если бы его пистолет и пистолеты двух его друзей оказались далеко не единственным оружием, которое целилось сейчас в уличных бандитов. И, вероятно, самым плохоньким и мелокалиберным. Все-таки в этом городе не было такого дома, где не лежал бы маленький арсенал на случай очередного нашествия сибирских монстров или кровожадных дикарей. Тем более, практически в каждом здании имелись бойницы, позволяющие стрелять наружу из безопасного укрытия даже женщинам и детям. — И тогда ты все равно туда же пойдешь. Вернее попрыгаешь на одной ноге, поскольку вторая у тебя ходить уже не будет. Никогда.

— Думаешь на понт меня взять, крыса церковная?! — Глаза молодого бандита, внезапно понявшего, что он пришел с ножом на перестрелку, забегали туда-сюда…А потом грохнул выстрел, и начинающий главарь с воем покатился по земле, баюкая раненную ногу. Колено у него, правда, уцелело, но вонзившаяся лишь чуть ниже свинцовая пилюля определенно могла бы и голень на куски раздробить.

— У меня палец на спусковом крючке дернулся, — хмыкнул Иванов, даже не стараясь придать своему голосу убедительности. — Но в барабане еще два патрона есть. Кто хочет тоже стать инвалидом?