Ричард Длинные Руки – барон

Граф Мемель оглянулся на брата Кадфаэля с книгой в руках.

– А не может ли это быть, как сказал бы наш ученый монах, чудом?

Граф Эбергард отмахнулся с великолепной небрежностью джентльмена.

– Если бы чудеса существовали, они бы перестали быть чудесами! Чудо только потому чудо, что не происходит в действительности.

– А как быть с чудесами, – спросил граф Мемель и снова покосился на брата Кадфаэля, – которые описаны в церковных книгах?

Граф Эбергард с брезгливостью пожал плечами.

– Чудо – событие, описанное людьми, услышавшими о нем от тех, кто его не видел. Ну какие могут быть комментарии от просвещенных людей?

Они раскланялись, весьма довольные друг другом и интеллектуальной беседой. Кони идут ровно, деревья проплывают медленно и спокойно, а рыцарь впереди уже машет руками, впереди снова зеленый простор, холмистая равнина изредка ощетинивается небольшими рощами.

Я посматривал на багровеющее небо, солнце начинает сползать к горизонту, наши тени удлинились, мир начал принимать несколько чужой облик, словно мы очутились на другой планете.

Граф Эбергард пустил коня рядом, сказал бесстрастно:

– Я еще не поздравил вас, сэр Ричард, с великолепным выстрелом.

– Спасибо, – ответил я вежливо, – но, как я догадываюсь, в вашей среде считается позором, если рыцарь берет в руки лук?

Он ответил так же бесстрастно, глядя перед собой:

– Я полагаю, что никому не удается объять все. И не случайно рыцари совершенствуются в ударах конным строем, а простолюдины – в умелой стрельбе из лука. Требовать, чтобы и без того загруженные тяжелым учением рыцари умели еще и хорошо стрелять, – это понизить общий уровень боевой подготовки.

– Справедливо, – согласился я.

Он поглядывал на меня искоса, но я молчал, и он добавил словно нехотя:

– Видимо, у вас просто больше сил, если вы сумели освоить и такие дисциплины. Возможно, вы умеете пользоваться еще и вашим молотом, который с вами неразлучен…

Пахнуло холодком тревоги, я ответил сдержанно:

– Возможно.

– У него коротковата ручка, – заметил он.

– Это просто память, – ответил я. Он вскинул брови в немом вопросе, я пояснил: – Память о наших предках, что переходит из рода в род. Вот сейчас досталась мне. Как сувенир.

Он некоторое время ехал молча, затем обронил вполголоса:

– Сэр Ричард, совершенно случайно я один из немногих на земле, кто видел изображение такого молота в древнейших книгах. Я тогда был ребенком и часто играл в библиотеке нашего придворного мага. У него была одна стариннейшая книга, которую он очень ценил. Знаете, что в детстве запомнится, ничем не сотрешь… И сейчас как будто вижу странные руны на молоте… Вы уверены, что не прикидываетесь простолюдином?

Я засмеялся.

– Сэр Эбергард, давайте оставим этот разговор. В моем королевстве, как вы видите, и рыцарей воспитывают иначе, и понятия о простолюдинстве несколько иные!

Он сдвинул плечи, но ничем больше не выразил отношения к моему увиливанию, а через минуту заметил:

– Кони идут хорошо, а местность здесь ровная. К тому же полнолуние. Полагаю, можно ехать не останавливаясь. На отдых остановимся, когда больше сил не останется.

Я спросил коротко:

– Опасаетесь?

– Да, – ответил он просто. – Сто всадников, в сутках пути… Если будут гнать коней, как гнали предыдущие, то к утру могут обрушиться на наш лагерь. Конечно, если они будут гнать всю ночь, а мы разляжемся на отдыхе, не нуждаясь в нем… остро.

Я кивнул.

– Понимаю, сэр Эбергард. Так гибли и прославленные полководцы, которые из жалости давали отдохнуть усталым бойцам. А потом тонули при отступлении, кто в Иртыше, кто в Урале… Будем ехать!

Глава 14

Усталые рыцари рассуждали на все лады, как доберутся до постоялого двора и, наконец-то нажравшись горячего, завалятся в теплые чистые постели. Кто-то свернул разговор на аппетитных служанок, таких же лакомых, как молодые цыплята на вертелах, разговор оживился, пошли смешки.

Сэр Смит наклонился с огромного коня и шлепнул Кадфаэля по спине.

– Еще не передумал оставаться в монахах? Только кивни, возьму оруженосцем!

Дилан захохотал:

– И в первой же гостинице расстанешься с целибатом!

Кадфаэль стыдливо отвернулся. Сэр Смит захохотал:

– А что я вам расскажу!.. Умер папа римский и попал в рай. Ну, к такому человеку и отношение особое, сам Господь спрашивает, не желает ли чего, а папа и говорит, что хотелось бы прочесть самый первый вариант Библии, а то до его времени дошли только копии копий, где масса ошибок, искажений и позднейших вставок… Его тут же отвели в райскую библиотеку, а через часок оттуда плач, крики, стенания. Спрашивают, в чем дело, а папа отвечает со слезами в голосе: «В оригинале – ни слова о безбрачии!»

Кадфаэль смолчал, сэр Смит повернулся ко мне.

– Не правда ли, он многое теряет?

– Наверное, – согласился я. – Вообще-то знаю такую ветвь христианства, где безбрачия нет. Там священники имеют жен, коров, коз, свиней и овец, двор полон кур и гусей. У таких пастырей головы забиты домашними проблемами: как удачно выдать замуж дочку, как не пускать сына по кабакам, отвадить кузнеца ходить к его жене, самому сходить к жене дьячка…

На лице Кадфаэля проступила неуверенная благодарность, а рыцари, как ни странно, притихли и вроде бы даже задумались.

Солнце опустилось и выглядывает из-за крон, даже сквозь них, из-за чего весь лес стал оранжевым. Даже толстые, потрескавшиеся от старости стволы покраснели, а земля под ногами стала темно-багровой. Я посматривал по сторонам, дивясь чуду преображения в единый миг из буйного зеленого рая, шумного и стрекочущего, в это тяжелое умиротворение. Листья разом перестали шелестеть, ибо целиком из золота, не пошелестишь, птицы послушно укладываются в гнезда с этим последним лучом, что сейчас скользит вверх по стволам деревьев, в последний раз вспыхивают верхушки, особенно ярко в быстро темнеющем мире, и все разом погружается в ночь для леса. Это для нас еще сумерки, а для птиц – темная ночь.

Пес выбежал с перемазанным яичным желтком носом, облизался смачно, пересчитал нас, как овец, и снова нырнул в чащу.

Ночь наступает издалека непривычно тихая, темно-лиловый купол выгнулся, как свод исполинского храма. Зажглись первые звезды, в сердце торкнулось чем-то знакомым. Не в расположении звезд, конечно, я не степняк, чтобы запоминать, какие они и где, в самой конструкции: свод, звезды… Как-то в детстве, прячась от дождя, забежали в церковь. Помню, как поразил этот исполинский свод с нарисованными звездами и летающими ангелами. Тогда долго не мог понять нелепости и цели этой гигантской конструкции, ведь все здания понятно для чего, а для чего церковь? И вот теперь вижу над головой тот же свод, те же звезды…