Ричард Длинные Руки - фюрст

И жуткое и чудовищное в том, что нас даже не пробует затянуть водоворотом. Дыра в океане есть, вода туда стекает свободно, но водоворота нет как нет, хотя такое немыслимо!

Ордоньеса трясло с головы до ног, он перекрестился дрожащими пальцами, посмотрел на небо в грозных тучах и перекрестился еще раз.

— Господи, — проговорил он колеблющимся, как дерево на ветру, голосом, — что это?

Я пробормотал:

— Хочешь, чтобы я ответил за него?

— Да, сэр Ричард, вы ж то ли его любимчик, то ли Сатана под личиной…

— Боюсь, — сказал я медленно, — эта дыра в океане одна из причин…

Он ждал, но я молчал, стараясь сформулировать то странное чувство, что возникло при виде этой чудовищной трубы.

— Каких? — спросил он осторожно.

— Император Герман, — объяснил я, — изволили подарить мне эти острова… как думаете, почему?

Он ответил злобно:

— У самого руки коротки!

— Отчасти верно, — согласился я. — Хотя вы же доплыли… Возможно, император пару раз уже обломал зубы, даже не добравшись до высадки на берег?.. Стимфалийские птицы, големы на берегах, эта вот дыра, еще что-нить, на что мы еще не наткнулись… А эскадры у него наверняка бывали побольше…

— Тогда почему посылает вас? — спросил он враждебно. — Вот гад!

— Нас ему не жалко, — согласился я. — Если погибнем — одной угрозой меньше… С другой стороны, возможно, на самих островах существует угроза побольше…

— Хочет столкнуть две беды? — спросил он.

— Это только предположение, — предупредил я. — Возможно, на островах от Древних какой-то гадости больше, чем в других местах? И это опасно для Юга… впрочем, и для Севера, но Юг хотя бы догадывается, что отсюда может выползти…

Он еще раз перекрестился, очень необычный для него жест, я подумал, что я в этом отношении еще пиратистее, перекрестился размашисто и сказал громко:

— Господи, избавь нас от… сам знаешь от чего, тебе виднее. Аминь!

Ордоньес посмотрел с подозрением, что-то не замечал за мной набожности, но смолчал, а с клотика раздался ликующий вопль:

— Других дыр не видно!

— Слава Господу, — сказал Ордоньес с чувством, но креститься не стал, будет слишком, Господь и так все видит и слышит, не глухой. — Знаете, ваша светлость, я напросился с вами на легкую прогулку, но, поверите ли, теперь даже ночью спать ложусь одетым и с мечом в руке!

— Ну это вы уж слишком, — мягко упрекнул я. — Не каждый же день будет попадаться всякое…

— Хорошо бы, — сказан он, — но только статуя скоро зацветет! Там уже почки набухли. И еще… веточки начинают лезть прямо из обшивки. Если такое же и на днище, то это замедлит движение… а потом, не знаю, но корабль может и вовсе рассыпаться…

Сперва это выглядело как облачко, показавшееся из-за горизонта. Облачко на бесконечной голубой глади. Попутный ветер гнал корабль резво, клочок белого тумана на зеленоватой воде моря разрастался, я успел заметить, что он не меняет формы.

Я посмотрел на сияющую синь, солнце уже опускается к грани между небом и землей, одинокое облачко начало розоветь в ожидании заката, море медленно засыпает, ветер почти утих.

— Я буду в каюте, — сказал я Ордоньесу. — Если что, кричите.

— Да уж, — ответил он с сарказмом, — конечно, сразу «караул», а как же.

В каюте я снова развернул карту, кое-что дополнил, память услужливо раскрывает все, что видел, теперь бы понять, что увидел и что из увиденного может во что вылиться.

Что острова не под единым правлением, это уже известно, хотя и непонятно. Мне кажется, обязательно сильный правитель должен попытаться подгрести все под свою руку. И если этого все еще не произошло, то нечто более сильное, чем его воля и армия, сдерживает экспансию…

В дверь послышался стук, я поморщился, крикнул:

— Ну?

Голос мой прозвучал грозно, так что если кто-то сунулся с пустяком, то испугается и уйдет, за дверью в самом деле в нерешительности посопели, затем донесся робкий голос:

— Ваша светлость, команда волнуется…

— Войди, — велел я.

Вошел незнакомый матрос, поклонился непривычно низко, почти как придворный, а не как гордый пират.

— Ваша светлость, — повторил он, — статуя…

— Что, — сказал я, — сошла с носа и гуляет по палубе?

Он испуганно всхрюкнул:

— Гуляет?.. Нет, ваша светлость, еще не… а что, может?

— Ну да, — ответил я, — сколько ей еще стоять там, прикованной… Так что с нею?

— Веточки, — выдохнул он, — уже зацвели…

Холод прокатился по моему телу, но я сказал натужно беспечно:

— А что за цветы?

Он дернулся.

— Цветы?.. Да кто их… белые какие-то…

— Пчелы летят?

— Ваша светлость, — проговорил он в испуге, — какие пчелы тут, среди моря…

— Морские, — ответил я. — Столько плаваешь и не встречал еще? Морских коров видишь каждый день, а пчел… Темнота! Цветы хорошо пахнут?

— Н-н-не знаю, — проблеял он. — Не нюхал. Никто не подходит близко.

Я поднялся, отодвинул стул.

— Пойдем. Я как раз случайно хороший гербист. Это не по гербам, а по всякой и даже разной растительности знаток, умелец и вообще еще тот, понял?

— Да, ваша светлость, ага, хоть и не понял, но вы уж взгляните как бы сами и даже лично…

На палубе такой легкий ветерок, что почти штиль, небо вместо невинной голубизны уже зрело-синее, торжествующее, весь запад полыхает в несказанной пышности божественного заката, облака уже не облака, а плотные воздушные горы, хребты исполинские, внушающие оторопь и смирение…

На палубу, мачты и даже на море пал багровый отблеск пылающего неба, только статуя «Богини Морей» вся зеленая, окутанная множеством мелких веточек.

Я подошел вплотную, на веточках в самом деле начали распускаться крупные белые цветы, чистые и невинные, запах тоже чистый, без примеси сладости или чувственности.

— Хороший знак, — воскликнул я с чувством. — Что вы за люди, почему всегда толкуете себе на беду? Господь нас любит и посылает нам одобрение!

Юрген выдвинулся из толпы матросов.