Ричард Длинные Руки - фюрст
Шрифт:
— Все хорошо, — успокоил я. — Морского воздуха выходил откушать. Бдите дальше, враг не дремлет!
И ушел к себе, а по дороге мелькнула ослепительная мысль: ну что за дурак со всеми этими плаваниями! Зачем ихтиандрить, мог же в птеродактиля прямо с палубы. Моей массы как раз хватит, доски останутся целыми, масса моего тела — масса птеродактиля, никакого мусора ни до, ни после.
Но я, как все герои, не могу прямо вот так, а должен зигзагами, с трудностями, что сам себе и создавал. Почему умная мысля приходит опосля?
Заснуть не успел, только сел на койку и снял сапог,
На темной палубе мечутся матросы, послышался властный голос Ордоньеса. Я увидел, куда они тычут пальцами, и кровь застыла в жилах.
На высоко поднятом носу корабля, где на фоне рассвета покачивается украшенная рыцарскими щитами надстройка, мерно двигается огромная трехметровая и бесформенная фигура, похожая на огра, облепленного массой роящихся пчел. Доски трещат под ее весом, одним ударом могучей длани сбила штурвал, с коротким звоном туго натянутой струны лопнула стяжка бугшприта, и тут только я понял, что это статуя Морской Девы сошла с места!
— Вот и ягодки, — послышался за моей спиной потрясенный голос, — дождались…
Я торопливо двинулся вперед, матросы расступились, ноги мои подрагивали, но я заставил себя взбежать по ступенькам наверх. Статуя, не обращая на меня внимания, двигалась медленно и неуверенными рывками, толстые, как бревна, руки застыли у груди, но, когда подошла к бортику, кулак правой метнулся вперед.
Толстые доски затрещали и разлетелись щепками.
— Остановитесь, леди, — велел я. — Извольте назваться. Я — эрцгерцог Ричард. А вы кто?
Она ударила снова, еще часть бортика разлетелась вдрызг. Я сказал громче:
— Остановитесь, иначе моя светлость изволит применить грубую и нецивилизованную силу!
Кто-то из матросов охнул, остальные молчали, потрясенные таким святотатством. Морская Богиня наконец повернулась ко мне и, не отвечая, замахнулась снова.
Я увернулся легко, кулак просвистел мимо с такой силой, что статуя качнулась. Воспрянув духом, я сказал громче:
— Кто бы ни руководил вами, неразумная женщина, он пожалеет! Мы доберемся и до него, ибо нельзя женщин использовать так примитивно и не по назначению…
Статуя сделала ко мне шаг, развела руки, пытаясь сгрести в объятия. Мне все больше казалось, что некто незримый руководит ею, как огромной куклой, слишком уж неверные движения, раскачивающаяся походка, на ногах едва держится, хотя корабль покачивается едва-едва…
Я отступил к самому борту в том месте, где он сломан. Статуя подошла вплотную, снова тупо развела руки. Я поднырнул под правую, выскользнул сзади и, как только начала поворачиваться, с силой толкнул в спину.
Огромная и тяжелая, она лишь качнулась, я ударил плечом, и она накренилась, даже вскинула руки, словно намеревалась ухватиться за воздух…
Все охнули, когда она исчезла. Послышался сильный всплеск, я склонился над бортом, статуя вынырнула из волн, но сейчас это только огромное толстое бревно с множеством веточек.
На мостик взбежал Ордоньес, в руке меч, следом притопал Юрген, злой и готовый к бою.
— Пусть кто-нибудь посмотрит
за нею, — велел я, стараясь, чтоб не видели, как меня всего трясет. — Все-таки мы на якоре.Ордоньес громыхнул:
— Я готов сняться хоть сейчас!
— Уже рассветает, — успокоил я. — Все хорошо, адмирал. Буржуазное излишество, так мешавшее команде, с корабля убрано с Божьей помощью. В этом есть указание перста Божьего и Его благословление, чтобы корабли на верфях Сен-Мари строили без этих языческих штучек!
Он сказал в нерешительности:
— Но как же это совсем без…
Я удивился:
— Как вы стали пиратом, дорогой адмирал? Вы живете по шаблонам, как прирожденный царедворец!
Он пробормотал:
— Сколько я видел кораблей… и сколько топил… все были украшены от бугшприта до киля… Может быть, вместо Морской Богини поставить Деву Марию?
— И ее не надо, — твердо сказал я, — и все. Зато никто не скажет, что нам помогла святая Богородица! Все будут знать, что победы — наша заслуга!
Ордоньес промолчал, а Юрген сказал нетвердым голосом:
— Ну вообще-то да, хотя и тревожно… Всегда как-то с Морской Богиней по морям хаживали… С другой стороны, вон как озверела!
— Женщины, — сказал Яков, — они такие. Тихая-тихая, улыбается и глазки строит, а потом раз…
Мишель пробормотал:
— Может, и лучше, когда без них. А то надеешься, что поможет, а она тебе пинка в зад…
Холодный рассвет окрасил небо на востоке. Ордоньес с неудовольствием посмотрел на все еще сверкающую луну.
— Ладно, пора, Юрген, с якоря сниматься!
Тот повернулся к матросам и заорал так, будто они находятся за несколько миль отсюда:
— На шпиль! С якоря сниматься!
Яков, его помощник, выкрикнул браво:
— Есть сэр!.. Эй там, на шпиль, с якоря сниматься!.. Быстрее, быстрее, лодыри!
Матиус Хельм хоть и простой баннерет, да еще на службе некого захудалого и мелкого, как городская муха, эрла, который сам вассал непонятного мне стекъярла, все же умен, наблюдателен и умеет делать выводы, как надлежит наследнику трона.
Встретив меня, поклонился изысканно и обронил:
— Позвольте выразить свой восторг, ваша светлость, вашим необыкновенным конем…
Я спросил настороженно:
— А что в нем необыкновенного? Ест да спит…
— Точно, — согласился он, но в голосе прозвучат неясный намек. — Ест да спит в трюме, словно понимает, что сейчас не его время. Не ржет, не пугается, не бьет копытами в стену, ни на что не обращает внимания, копит силы… Идеальный конь! Как, впрочем, и собачка…
Я развел руками.
— Вы меня удивляете, баннерет. Собачка уже всех достала. Кок ругается, уже начал запирать от этого милого песика все припасы, иначе тот сожрет все и еще попросит.
Он кротко улыбнулся.
— Все же уверен, ни за какие деньги не продадите.
— Верно, — подтвердил я. — Они друзья, а друзей разве продают? А так самые обыкновенные ленивые жруны.
Дэвид Ганшилд и Питер Мертон увидели, что мы беседуем, тут же повернулись и направились к нам. Ганшилд издали отвесил поклон, Мертон поклонился небрежно, как равный равному. Ганшилд сразу заговорил бодро: