Ричард Длинные Руки - фюрст

— Если бы!

— А что?

— Сами увидите!

Я поспешно сбежал с мостика. Огромная статуя выглядит странно, словно устыдилась наконец-то наготы и решила прикрыться зелеными веточками. Они торчат отовсюду, хотя по большей части из щелей, куда могло занести ветром землю…

…но все же я не настолько готов подгонять факты, чтобы поверить, что за ночь может пустить не только корни, но и выбросить наружу ветви.

Подбежали еще матросы, у всех лица белые, Ордоньес вообще то и дело хватается за рукоять меча и тут же отпускает, в глазах страх, беспомощно оглянулся на меня.

Я прижал на время дрожь, сюзерен не должен выказывать страха, сказал бодрым голосом:

— Всего лишь веточки!.. Эх, если бы цветы… уж молчу про ягоды!

Народ еще не пошел в пляс, но страх уже не накатывает нарастающими волнами, матросы смотрят на меня с надеждой.

Ордоньес прокашлялся и спросил почти нормальным голосом:

— Сэр Ричард, вас не пугает это предзнаменование?

Я заколебался с ответом, был соблазн истолковать как благоприятное, уж я-то сумею, но несвойственная мне честность вылезла впереди меня и брякнула со всей дури:

— Для христианина не может быть предзнаменований! Вы христиане или нет?

Ордоньес кивнул, а моряки пробормотал один за другим:

— Да, конечно…

— Христиане…

— Ну да, а как же…

— Вот даже перекреститься могу…

Только Мишель осмелился заметить:

— Сэр Ричард, когда чайки летают над самыми волнами, это предзнаменование бури. Если солнце красно к вечеру — моряку бояться нечего, если солнце красно поутру — моряку не по нутру… Эти предзнаменования всегда сбываются!

— Это не предзнаменования, — пояснил я, — а приметы. Ты еще скажи, что если я вот выпущу из руки этот нож, то упадет на палубу, такое вот предзнаменование…

Моряки захохотали, Мишель сконфуженно покрутил головой.

— Ну ладно, если вдруг зазеленевшая статуя вас не пугает…

— Ничуть, — сказал я приподнятым голосом, — а как же иначе? Ах, раньше не расцветала? Ну так раньше на корабле было маловато настоящих мужчин! А при нас даже деревянные женщины оживают.

Над головой снова звучно захлопали полотнища парусов, их то поднимают, то начинают подворачивать, как мне кажется, ничего, со временем разберусь, что и зачем.

Утреннее солнце светит ярко и уже обжигает лицо. Зазеленевшую статую оставили в покое, дел невпроворот, берег слишком близко, при его виде всегда лихорадочное возбуждение.

Ордоньес сказал довольно:

— Полоска берега довольно широкая…

— Это не материк, — сказал я.

Он усмехнулся:

— Уверены?

— На все сто, — ответил я. — Могу поспорить, остров вообще-то невелик.

— Спорить побоюсь, — сообщил Ордоньес. — Вам сам дьявол шнурки завязывает. А откуда сведения?

— Приснилось, — ответил я. — Сегодня нарисую карту. Этих островов, как семечек в огурце.

«Богиня Морей» двигается красиво и гордо в сторону острова, «Ужас Глубин» теперь идет послушно в кильватере, но берег не просто обрывистый, а сплошная стена из камня, отголосок катаклизмов, некогда ломавших земную кору.

Корабль по команде Ордоньеса красиво скорректировал курс и пошел вдоль этого блестящего, как шкура морского котика, отвесного берега.

Я все надеялся увидеть город, что открылся ночью с высоты, но матросы закричали и начали тыкать пальцами в берег. Кто-то очень потрудился, затратив годы адского труда множества людей, чтобы на отвесной стене, уходящей основанием в воду, высечь огромное выпуклое лицо ужасающего демона.

Все смотрели с содроганием, Юрген шумно вздрогнул всем телом. Я видел побледневшие лица, слышал их учащенное дыхание, а на лбу Мишеля собрались крупные капли мутного пота.

— Хороший знак! — сказал я жизнерадостно.

Юрген воскликнул с упреком:

— Ваша светлость!

— Очень хороший, — сказал я. — Такое могут делать только те, кто страшится нападения.

— Откуда видно?

— Они хотят, — объяснил я, — чтобы их боялись и проплывали мимо, не приставая к берегу. Это мимикрия, есть такой военно-полевой термин высокой стратегии. Это когда безобидные мухи прикидываются ядовитыми пчелами или мирные ящерицы — змеями, полными яда.

На меня смотрели с надеждой, я широко и картинно улыбался, хотя самому страшно, но правитель должен внушать, и я внушал, и неважно, что эта морда внушает безотчетный страх и мне, уже привыкшему к своей толстокожести, к местной магии.

Какая, к черту, магия, мелькнула мысль. Этот талант скульптора засадил мне под самое сердце, как острый кинжал, безотчетный страх. Никакая магия не сумела бы сделать того, что способен делать с людьми талант. И сейчас мы смотрим с благоговейным страхом потому, что так изволил восхотеть неведомый нам зодчий.

Морда демона осталась позади, но он все так же провожал нас таким ненавидящим взглядом, что я чувствовал холод в груди. И хотя это всего лишь талант художника: достаточно расположить зрачок посредине, чтобы с какой бы стороны ни подходил, все равно будет казаться, что лицо наблюдает за тобой, но одно дело понимать…

Кто-то из матросов снова вскрикнул, дальше на стене еще одна морда, еще страшнее, потом пошла сцена битвы гигантов, а завершал ужасающую картину исполин с картинной мускулатурой, и такой огромный, что щиколотки в воде, а голова достигает верха стены.

Мишель вдруг вскрикнул дурным голосом:

— Милорд!..

Я посмотрел на него, потом на исполина.

— Что?..

Великан не просто следит за нами злобным взглядом, а повернул голову в нашу сторону!

Ордоньес вскрикнул в восторге:

— Вот это работа!

— Да уж, — пробормотал я. — Мурашки по коже…

Глава 4

Гигант шелохнулся с трудом, словно разминая застывшее за века каменное тело, шагнул в море. За спиной обильно посыпалась каменная крошка, я так и не понял, стоял он в нише или же был красиво вырезан в камне, а сейчас вдруг решил освободиться от оков.

Мертвое каменное лицо с пустыми глазами все так же обращено в нашу сторону, я смотрел на него с дрожью во всем теле и слабостью в коленках.

Ордоньес прошептал:

— Будь я проклят… он нас видит…

— Или чует.

— Видит, — возразил он. — Ишь, как охотничий пес…

Гигант сделал шаг вперед, покачнулся, но тут же выровнялся, шагнул снова, уже увереннее. Пустые глаза смотрят в нашу сторону неотрывно, в движениях появилась пугающая целеустремленность.

Ордоньес среагировал первым.