Ричард Длинные Руки — император

— Хорошо, — сказал я, — давайте по горячим следам проведем военный совет. А то граф Гуммельсберг может нарисовать правдивую, но неправильную картинку случившегося.

В шатре я привычно создал кувшины с вином, в углу отыскалась целая куча чаш, я сам осушил жадно самую большую до дна, перевел дыхание и оглядел всех зорко и пытливо.

Сели смиренно, словно не в шатре, а в парадном зале в присутствии императора, смотрят серьезно в напряженном ожидании, никто не двигается, хоть рисуй картину.

Тамплиер и Сигизмунд, как и некоторые рыцари, которым не хватило места, стоят неподвижно у полотняных стен.

— Героическая атака рыцарской конницы, — произнес я веско, — показала, что лобовая атака результата не дает.

Лорд Робер громко прошептал:

— Они…

— Погибли, — договорил я. — Все в порядке, господа! Их души сейчас принимает Господь и выдает парадные сверкающие доспехи, принимая в армию небесных паладинов. А также именное оружие… Вот придет отец Дитрих, подтвердит. Кто погиб за правое дело… ну, дальше вы знаете.

Они слушали все так же серьезно, по их лицам видно, что да, именно так все и происходит.

Барон Келляве спросил тихо:

— А противник? Что с ним?

— Цел, — ответил я бодро. — Однако ценой гибели прекрасных воинов нам удалось выяснить, что враг весьма уязвим.

Альбрехт медленно багровел, но придушил ярость и сказал очень сдержанно, хотя и придушенным голосом:

— Ваше величество, вы весьма… оптимистичны.

Я с ваших слов там на холме понял, что наших порвали быстрее, чем волки рвут двухнедельных ягнят. Сами они никого не потеряли, так ведь?

— Никого, — подтвердил я. — Но только потому, что хорошо знакомы с нашей тактикой, а мы с их — нет!..

Их всякий раз атаковала рыцарская конница, когда те прибывали, атаковала совершенно одинаково!.. Но мы в следующий раз изменим… кое-что в нападении.

И все-таки я видел на их лицах, несмотря на мой бодрый тон, уныние. Даже не потому, что погибли два отряда красивых и гордых рыцарей. Рыцари постоянно погибают в боях, с обеих сторон в войнах гибнут красивые, благородные, исполненные всяческих достоинств.

Это воспринимается спокойно и гордо, о погибших вспоминают тепло, а о тех, кто сложил голову особенно красиво, — слагают песни и баллады.

Но сейчас была не битва, а истребление, что отвратительно и непереносимо для мужского достоинства.

Погибли, не успев нанести серьезного урона противнику.

Я вздохнул и повторил рассудительно и обстоятельно:

— Они, как уже сказал, уязвимы. Это видно по тому, что наших воинов даже не пытались захватить… и обратить в рабов. В том смысле, что отобрать оружие и погнать в общую толпу пленных. Хотя, уверен, понимали, что воины — самые сильные и здоровые мужчины! Значит, опасаются! Потому сразу уничтожили.

Лорды стискивали кулаки, багровели, бледнели, на лицах выступают пятна, но сдерживаются так, словно я не король, пусть и монарх, а уже император.

Я создал еще вина, но все еще некрепкого, сам наполнил из кувшина тем, кто сидит рядом, передал емкость дальше.

— Берут, как понимаю, всяких, — пробормотал Альбрехт. — Его величество сообщило, что убили каких-то женщин из толпы, которые слишком устали на длинном пути.

Лорд Робер сказал трезвым голосом:

— Мы вообще не знаем, кого берут.

Я смолчал, на мгновение мелькнула сумасшедшая мысль, что в самом деле могли бы брать только стариков, чтобы на новом месте вернуть им молодость, здесь нельзя во избежание хаоса, однако с какой целью затем вспахивают как гигантским плугом всю поверхность планеты?.. Собирают давно похороненных, чтобы восстановить им жизни?

Альбрехт посмотрел исподлобья, услышал мой тяжелый вздох.

— Ваше величество?

— Да так, — ответил я. — Не обращайте внимания. Всякая дурь в голову лезет. От бессилия.

— Вы не бессильный, — сказал он с надеждой, — вы просто еще не выбрали, как лучше.

— Да, — ответил я, — конечно.

Было бы из чего выбирать, мелькнуло в голове. А то ни одной мысли, ни единственной. По голове если стукнуть, внутри долго будет метаться эхо, натыкаясь на стенки.

— Двигаются они быстро, — сказал я, — необыкновенно быстро.

— Насколько быстро? — спросил барон Келляве деловито.

— Даже сравнить не с чем, — признался я. — От моих стрел еще никто не увертывался!.. А этот гад — с легкостью. Ждал, когда окажутся в дюйме от его глотки, и… сдвигался в сторону!

Они переглянулись, лица посерели, а во взгляде лорда Робера я увидел откровенный страх.

— Тогда нам, — проговорил он нетвердым голосом, — их не одолеть… в открытом бою.

Я сказал быстро:

— Вы правильный воин, лорд Робер! Сразу все поняли. И уже предложили — ведь предложили — иную тактику войны с этими тварями. Вы совершенно правы, с ними нельзя по-честному, по-рыцарски!.. У них выше скорость, этим бессовестно и абсолютно бесчестно пользуются!.. А это недопустимо. Если бы мы вышли согласно правилам на турнирный бой без доспехов и с деревянными мечами, а они в полных доспехах и со стальными мечами?

Все согласно загудели: все верно, условия должны быть равны для всех, потому нет бесчестья в страшном поражении, наши люди действовали честно, а враг поступил подло и вероломно…

— Из этого следует, — сказал я с нажимом, — что мы тоже имеем право отбросить рыцарские приемы войны и драться с ними, как с подлыми разбойниками!

Наступило нехорошее молчание, затем Тамплиер задвигался, лавка под ним протестующе заскрипела.

— Ваше величество, — прогудел он тяжелым, как этот лес, голосом. — Вы хотите сказать, к нам прибыли существа неблагородного происхождения?

— Они ведут себя неблагородно, — напомнил я. — Этого недостаточно? А сколько поколений насчитывает их род, в данном контексте значения не имеет. Либо имеет пренебрежительно мало.

На лице Тамплиера все еще оставалось глубокое раздумье, зато остальные в большинстве, вижу, ощутили некоторое облегчение. Это не то, что освобождает от обязанностей самому быть благородным человеком, но развязывает часть пут, связывающих руки.

— И как будем действовать дальше? — спросил сэр Робер.