Ричард Длинные Руки – курфюрст
Шрифт:
Внизу у дворцовых казарм командиры поднимали свои отряды и отправлялись в дальние замки, нужно успеть арестовать лордов до того, как те узнают о случившемся.
Сложное равновесие, что поддерживал Фальстронг, нарушилось, весь двор застыл в страхе, как бы не случилось чего непредвиденного, однако принц Марсал остался в настороженном ожидании: трон тем самым приблизился, не стоит искушать судьбу рискованными шагами, а третий сын Фальстронга, принц Эразм, вообще не подает признаков какой-либо деятельности в своем роскошном дворце на другом конце города.
Я еще раз старательно
Фальстронг хотел бы, чтобы тот жил при нем, младшенький — у всех всегда самый любимчик, но Эразм вежливо уклоняется, дескать, не хочет отнимать важное время у отца, который не только родитель, но прежде всего — король. Правда, на все праздники и приемы является дисциплинированно и выстаивает на отведенном ему месте терпеливо и говорит то, чего от него ждут.
Так что пока все под сравнительным контролем. Самое слабое звено сейчас не Эразм или Марсал, а сам король…
Телохранители взглянули на меня пытливо, я сказал значительно:
— Безопасность короля.
И они не только разрешили войти, но и сами распахнули передо мной двери в его покои.
Фальстронг в громадном кресле выглядит совсем потерявшимся, впервые я увидел у него по бокам и за спиной подушки, правда, парадные и расшитые золотой вязью, но все-таки раньше такой слабости он себе не позволял. На столе перед ним кувшин и кубок, запах терпкого вина витает по комнате.
Я остановился, переступив порог, Фальстронг наконец поднял на меня тяжелый взгляд, изволив заметить непрошеного гостя, произнес измученным голосом:
— Ваша светлость.
— Ваше Величество, — ответил я почтительно и одновременно участливо.
— С чем на этот раз? — спросил он и указал кивком на кресло напротив. — Садитесь, сэр Ричард. Хорошо, что пришли. Я никого не хочу видеть, но… и одному тяжко. Пить будете?
— Понимаю, Ваше Величество, — сказал я. — Если поделиться горем — его станет вполовину меньше, если радостью — вдвое больше. Вам есть чем поделиться и… что сказать. А пить… от глотка-двух не откажусь, пожалуй.
Он проговорил с печальной гордостью:
— Я пятьдесят лет не выпускаю королевские бразды!.. Никто из королей, через чьи земли прошли полчища Тьмы, не сохранил трон, а я сумел, пусть даже пришлось нам скрываться в лесах!
— Очень достойно сохранить народ и жизнь, — сказал я серьезно. — Это больше заслуживает уважения, чем броситься на врага и красиво погибнуть.
Он пытливо смотрел мне в лицо.
— Так считаете? Хорошо, хоть и удивительно. Все молодые до сих пор шепчутся, укоряют в трусости. Но это было бы все равно, что выскочить навстречу бегущему в ярости стаду быков. Сомнут и не заметят. Что тут героического?
Он дотянулся до полки, не вставая из кресла. Взял еще кубок и собственноручно налил мне из кувшина.
— Спасибо, Ваше Величество, — сказал я.
Он
ответил ворчливо:— Вам спасибо, сэр Ричард… За понимание. Про терьярдера уже не говорю, о нем при дворе только и судачат… Ну, и за спасение моей шкуры…
Я с кубком в руке сказал твердо:
— А вот за это благодарить не надо. Ваша шкура еще нужна не только вам, это не так уж и важно, но и королевству.
Он хмуро усмехнулся.
— Умеете сказать приятное, вроде бы нахамив… В общем, все годы после возвращения я твердо и уверенно вел страну и народ по пути возвышения. Мы восстановили все и начали развиваться дальше. Оглядываясь на достигнутое, вижу, что был прав во всем, и потому считаю, что прав и сейчас!.. Но как же мне паршиво…
Я медленно сделал два неспешных глотка, вино слабое и кисленькое, хорошо, я вздохнул, и медленно опустил кубок на стол.
Фальстронг подозрительно уставился на меня воспаленными глазами с набрякшими красными веками.
— Как скажете, Ваше Величество, — произнес я.
Он потребовал:
— Что не так? По вашему лицу это очень даже не так!
— Ваше Величество… во всем, что напрямую не связано с религией или моралью, опасно долгое время быть правым.
Он смотрел вытаращенными глазами, не понимая, только улавливая, что сказано что-то важное, но когда человек так долго у руля, он привыкает, что слушать должны только его, а ему самому можно не слушать даже самого Господа.
— Что вы хотите сказать? — потребовал он.
— Ваше Величество, — сказал я почтительно, — настолько привыкли быть правым, что можете не заметить… нет-нет, я не о правоте!.. но не заметить упущенные возможности, боковые дороги, где за ближайшим поворотом огромные богатства… как вот не заметили, что у вас очень даже подросли дети…
Он нахмурился, его рука уже поднялась для того, чтобы взять кувшин, но бессильно упала на колени.
— Не наступайте на мои мозоли, — предостерег он сердито. — Да, я знаю, что засиделись в принцах. Уже подумывал было дать им наместничество…
— …и не сделали этого, — продолжил я, — из опасения, что сыновья тут же начнут гражданскую войну за трон. Вы правы, Ваше Величество, лучше было их держать во дворце. Под надзором.
Он покосился на меня со злобным изумлением, слишком легко многое из жизни двора понял, а я развел смиренно руками и лицемерно опустил глазки. Дескать, со стороны всегда виднее, Ваше Величество. Вот даю ценные советы и даже денег не прошу, хотя моя консультация, вообще-то, многого стоит.
Он допил вино, но кубок оставил в ладони, словно он греет не только пальцы, но и душу.
— Человек всю жизнь учится, — проговорил он невеселым голосом. — Если, конечно, человек, а не тля, каких миллионы. Вот и я наконец-то пришел к одной важной истине.
— Поделитесь своей мудростью, Ваше Величество!
Он посмотрел на меня искоса.
— Тебе еще рано.
— Но… а вдруг восприму? Что за истина?
Он вздохнул и сказал торжественно:
— Истина в том, что в семьдесят семь лет пора стать серьезным.
Я помолчал, потом пробормотал ошарашенно:
— А… раньше… никак?