Ричард Длинные Руки – ландесфюрст

Он посмотрел с недоверием:

— В этой книге так много разного?

— В ней весь мир.

— Тартенос тоже начал создавать свой мир, — проговорил он. — Интересно, как мне показалось вначале, потом понял, что нет, это то же самое, только в новой обертке.

Я переспросил настороженно:

— В каком смысле свой?

— Прямом, — ответил он. — Ты еще не видел эти земли… ночью?

Я подумал, покрутил головой.

— Вроде бы видел… Давно, правда.

— Посмотри сейчас, — сказал он. — А я пока почитаю эту книгу.

— Только читай внимательно, — попросил я. — Вникай в каждое слово.

Я кое-как поднялся, положил Библию ему на колени и, постанывая от усталости, потащился к выходу из пещеры. Похоже, даже регенерация на нуле, все мощности беру явно из одного котла.

Зайчик брезгливо обнюхал меня, как охотничий пес обосравшегося в испуге зайца, а Бобик смотрел с неподдельным интересом, поворачивая голову то на одну сторону, то на другую.

— Домой, — пробормотал я, затем, опасаясь, что не так поймут, пояснил: — К герцогине…

Похоже, толклась в пустой голове одинокая мысль, Агалантер открыл для меня доступ чисто инстинктивно. У магов не бывает друзей и даже приятелей. У них только противники, враги, а еще конкуренты. Только я сделал ему добро и ничего не попросил взамен, а пошел себе дальше, и это ему куда-то запало.

А я, мало того, что оказался чутким, но еще и любопытным, не поленился поднять задницу, сесть на коня и поехать проверять. Хотя, конечно, еще и время девать некуда, в другое время я бы только отмахнулся. Так что да, есть и доля везения, хотя не люблю этого слова…

В замке леди Иля изо всех сил делает вид, что даже не замечает, куда вдруг исчез ее сенешаль. Еще больше усилий делает, чтобы избегать меня, но что-то мне подсказывает, что если нам завязать глаза и позволить идти в любую сторону, то вскоре упадем друг другу в объятия.

Мария, что после замужества леди Жозефины и отбытия ее в замок сэра Трайдента стала единственной любимицей, пробовала строить глазки и мне, потом сочла, что есть добыча хоть и помельче, но ловить ее проще, и перекинулась на моих лордов.

Я ушел к себе, долго в одиночестве упражнялся в перебрасывании вещей из кабинета в Геннегау сюда, прямо в руки. Кое-что получалось моментально, что-то с задержкой, некоторые вещи вообще не сдвигаются с места, а что и почему, пока не понимаю. Может быть, они лишь формально мои, но я их не брал в руки, не осматривал, не стискивал в ладонях, потому и не?

Зато так же легко перебросил пару перьев из Савуази, выходит, расстояние роли не играет.

Упал, тяжело дыша на постель, еще не придумал, где мне это пригодится, но как всякая возможность хороша, пусть она пока что такая же бесполезная, как шевеление ушами.

Поздно ночью из отведенных мне комнат я пошел в личные покои герцога, и ноги сами собой понесли меня к боковой двери, что рядом с большой ванной из зеленой меди. Я толкнул ручку и очутился в покоях герцогини.

Ее ложе посередине этого огромного зала, страшно на таком и одиноко, потому и балдахин наверху, а стены затянуты шелком, создавая иллюзию замкнутой уютной комнаты.

Я приблизился деревянными шагами, леди Иля с натянутым по самый подбородок одеялом прошептала:

— Вы все-таки… пришли…

— Я честно пытался не прийти, — сердито сказал я.

— И… что?

— Не смог, — проговорил я с горечью, — меня понесла та сила, что швыряет нас, как щепки в море.

Она чуть подвинулась, я лег на спину и уставился в потолок, а она сразу положила голову мне на плечо, а ногу закинула на живот. Лицо ее оставалось грустным, даже печальным, мы оба поступаем нехорошо, но ничего не можем с собой поделать, а это грех, однако она уже не пытается бороться, это я еще как-то барахтаюсь, но отступаю и отступаю.

В спальне жарко, за день дворец накалился, сейчас отдает тепло, я раздраженно отшвырнул одеяло ногой, леди Иля вспикнула испуганно и попыталась вернуть его обратно, но я перехватил ее и некоторое время удерживал силой, молча поясняя, что ничего ужасного не происходит, а стыдиться тут нечего, у нее чудесная фигурка, семнадцатилетние позавидуют такой чистой гладкой коже, тугому телу и небольшим торчащим грудкам.

По ее щекам разлился такой жаркий румянец, что мне припекло плечо, стыдливо отворачивала голову, пряча глаза.

— Как местные относятся к королю? — спросил я, чтобы что-то спросить и сделать вид, что общаемся.

Она прошептала:

— Не знаю… Все те, кто ушел с вами воевать в Гандерсгейм, — за вас… остальные… кто как. Но многим импонирует, что король здесь нашел убежище…

— Настолько, что готовы его защищать?

— Это их долг, — ответила она.

Я осторожно повернул ее голову, наши взгляды встретились, ее щеки сразу воспламенились, она начала вырываться, сказала с жалобным негодованием:

— Сэр Ричард!.. Это нельзя делать при свете дня!.. Это грех!

— Сейчас ночь, — напомнил я.

— Тогда погасите все свечи!

— Хорошо, — сказал я, — но сейчас мы ничего не делаем, просто отдыхаем и беседуем.

Она возразила с еще большим негодованием:

— Голым нельзя беседовать!.. Это еще больший грех!

— Адам и Ева ходили голыми, — напомнил я. — Давайте в угоду церкви почтим их память и тоже пообщаемся так же невинно. Это зачтется нам, леди Иля.

Она перестала вырываться, затихла, я тоже лежу спокойно, наслаждаясь странным очарованием, ее волосы мягко щекочут мне лицо, дыхание едва слышным ветерком прокатывается по груди, только нога слегка повозилась по мне, выбирая более удобное положение.

— Они были счастливы? — прошептала она.

Я ответил тем же шепотом:

— Наверняка. Они же ничего другого не знали…

Я чувствовал, как мое дыхание становится все жарче, хотя стараюсь дышать так же ровно, все тело тяжелеет, мысли в голове начали путаться, я старался отвлечься думами от маленькой обнаженной женщины, лежащей на мне, сейчас самое бы время подумать о повышении налогов для строительства флота, это будет как ледяной душ… но он только зашипел и взвился паром, я опустил ладонь на ее плечо, погладил чисто по-дружески, даже ниже плеча, но не позволил себе сдвинуть руку дальше ни на дюйм, но леди Иля приподняла голову и серьезно посмотрела мне в лицо расширенными потемневшими глазами.