Ричард Длинные Руки – маркиз

Гитард горячо вклинился в разговор:

– Сэр Ричард, эти вельможи не знают, что у них в деревнях! За всем смотрят управители, а этим только воровать все, что не прибито гвоздями. А что прибито, но можно оторвать и унести, тоже своруют.

– У нас не поворуешь, – сказал Алан зловеще.

Капитан Кайм сжал и разжал кулак и внимательно посмотрел на ладонь, где должна остаться шкурка досуха выдавленного вора.

– Да, – согласился он, – я обойдусь без всяких управителей. Сам буду присматривать, что и где производить. Уже присмотрел, что выгоднее разводить овец, на пожалованных мне землях много зеленых холмов с прекрасной травой. А по ту сторону гряды хорошо бы все занять под зерно…

Капитан Дорст перебил:

– А я сперва займусь тем, что лучше знаю. Где рыбные места, для нас не секрет. Если в нужное место снарядить корабли с большими сетями, на одной рыбе можно сделать состояние! А еще можно заняться ловлей жемчуга. Места тоже знаем, но раньше не до того было…

Они заговорили наперебой, и я понял, что, несмотря на то обширное строительство, которое они уже развернули, все же часть золотишка припрятывали, не верили в стопроцентный успех.

Хендрика утащили на улицу, там тоже жаждали узнать, что и как, его буквально рвали на части, носили на руках, он охрип, повторяя бесконечный рассказ, как его принимал король, как сперва взбесился, но он, отважный Хендрик, долго и внятно пересказывал все доводы маркиза Ричарда, и чаша весов в конце концов склонилась на их сторону.

Еще большим успехом пользовался рассказ Рефершельда о том, как я поймал незримников, одолел лучшего бойца соседнего королевства и заставил их короля не только потерять спорный город, но и отдать свой. Эта часть приводила пиратов в наибольший восторг, чуяли родственную душу. Подвиг подвигом, это ценится, но, по возможности, надо ободрать ошеломленного поражением противника как можно больше.

Гитард упрекнул:

– Сэр Ричард, а что ж вы молчали?

– О чем?

– Что победили лучшего воина королевства Вандом!

Я отмахнулся.

– Да у меня таких детских побед – хоть анусом кушай. А вот серьезных, как вот эта в маркизате… пожалуй, первая. Да и то еще не свершившаяся. Но мы дожмем ситуацию, сделаем изменения необратимыми. Маркизат станет не только самым богатым и бурно развивающимся краем, но и… только об этом шепотом!.. сильным.

Он ахнул и переспросил недоверчивым шепотом:

– Насколько сильным?

– Вот увидишь, – пообещал я. – Только нищие никому не нужны, но когда станем богатыми, все полезут… А богатство надо защищать! Особенно свое. Пересаживаясь на землю, не забывайте, что и флот нужен! А вскоре и сухопутная армия понадобится. Для защиты от вторжения с помощью превентивных ударов. Ладно, ребята, гуляйте, а я пока пойду навещу свою даму. Честно говоря, с вашими мордами уже и забыл, как она выглядит…

Глава 18

За столом все те же песни, только громче и победнее, то один, то другой новоиспеченный граф или барон вытаскивает из-за пазухи драгоценнейший свиток и с превеликим вниманием рассматривает королевскую подпись и державные королевские печати.

Шут, приплясывая и кривляясь, прокричал:

– В маркизате наступает всеобщая эра благоденствия! А как достичь ее, тому виднее, у кого рука длиннее!

Он замолчал и многозначительно посмотрел на пиратов. До них наконец дошло, многие засмеялись, поглядывая на меня. Ободренный шут, поглядывая на шкипера капитана Алана, у которого с правой стороны спины горб, из-за чего шкипер всегда смотрит исподлобья, сказал весело:

– Горбатого могила исправит, а могилу – горбатый гробокопальщик, ха-ха-ха!

Пираты дружно заржали. Шут раскланялся, как народный артист цирковой эстрады, прокричал еще веселее:

– А кто знает, как художник рисовал одноглазого Сарданапала?..

Пираты приготовились слушать, а шкипер, который с горбом, еще и одноглазый, проворчал:

– Лучше быть с одним глазом, чем с половиной мозгов.

Я сказал громко:

– Вообще-то там, откуда я родом, среди полководцев самыми воинственными, самыми хитроумными и решительными были одноглазые: Саргон, Филипп Македонский, Антигон, Ганнибал, Нельсон, Кутузов, Нахимов, Моше Даян, Сердюков… Гм, у Сердюкова вроде бы оба, так что, может быть…

Шкипер посмотрел на меня с горячей благодарностью. Я мысленно потрепал себя по плечу, умею завоевывать сердца. С этими людьми это проще некуда.

Алан, сочувствуя своему штурману-виконту, посмотрел на шута и сказал многозначительно:

– И шутники умирают всерьез.

Я морщился, шут поглядывал на меня с непониманием, наконец я подозвал его кивком. Алан сказал вдогонку злорадно:

– Чем длиннее язык, тем короче жизнь.

Шут привычно огрызнулся на ходу:

– У короткого ума – длинный язык, а руки еще длиннее.

Он опасливо посмотрел на меня, а вдруг принял на свой счет, это же я – Длинные Руки, я кивнул ему на распахнутые двери.

– Пойдем во двор. Учить тебя, дурака, буду.

– Учить острить? – спросил он радостно. – А я буду учить тебя править!

– Да, конечно, – согласился я, – на что еще нужна оппозиция? Но только давай договоримся. Шутка – как стрела: ей мало быть острой, еще надо попасть в цель.

Мы вышли на крыльцо, шут заверил жизнерадостно:

– Так я не промахиваюсь! В такую личность даже криворукому промахнуться трудно!

– Спасибо, – сказал я. – Это получается: не можешь шутить тоньше – шути громче? Нет уж, не опускай планку. Мы за культуру, мать вашу, а кто против – тех в говне утопим. Так что давай сразу очертим рамки, за которые выходить в своей профессиональной деятельности оппозиционера не стоит.

Он насторожился.

– Да, хозяин?

– Ну вот, – сказал я, – этот сарказм насчет хозяина можешь. А я даже могу сделать вид, что не понял твоего тонкого юмора. Настолько тонкого, что совсем плоский. У меня могут быть промахи во всех сферах деятельности – их и критикуй. Или планы, о которых ты узнаешь… Но под запретом моя и чужая внешность, возраст, пол и все, связанное с тем, что мне или кому-то досталось по рождению, и за что мы отвечать не можем. Понял? Я не политкорректен, это от Канта, скорее…

Он подумал, неохотно кивнул.

– Ну, вообще-то в этом есть смысл…

– Нельзя высмеивать увечья, – добавил я, – и вообще многое нельзя, все не перечислю, должен сам чувствовать, как чувствовал блаженный Иммануил.

– Тоже шут?

Я отмахнулся.

– Для Творца мы все… эти самые. Он для себя такой балаган отгрохал! Для того и свободу воли дал, чтобы нелинейность была и всякие неожиданности возникали. Словом, можно критиковать все, что я делаю, сделал или собираюсь сделать. А также моих сторонников у власти. Можно и тех, кто под властью, но тех осторожнее, щадяще, а то в Страсбургский суд побегут. Нам на него плевать, понятно, но все-таки… Призвание оппозиции – вовремя указать на неверность пути или на лучший вариант, верно? А смеяться над горбуном – это не есть юмор. Это уже телевидение.

Он почесал в затылке.

– Вообще-то это правильно, но это если совсем уж быть святыми! А люди над горбунами смеются лучше всего. Им нравится, когда косвенно напоминаешь, что у них-то спины прямые… И, честно говоря, над горбунами или калеками безопаснее. Это все равно что сироту пнуть. Сдачи не даст.

– Не лучше всего, – уточнил я. – А проще. Но нам такого закадрового смеха не надо. Мы сразу нацелимся на построение самого совершенного общества на свете. Кто против – того повесим, пользуясь переходным периодом.