Ричард Длинные Руки – майордом

Я бросился к ним.

– Что с ним?

Доспехи Зигфрида покорежены, а панцирь смят настолько, что потомок Нибелунгов дышит с хрипами, как раненый дракон.

– Не знаю, – ответил он сипло. – Вроде бы камни его не топтали. А по мне будто табун…

Веки отца Дитриха затрепетали и приподнялись. Глаза красные, масса полопавшихся сосудов, но прошептал достаточно твердо:

– Я цел… Как и доблестный Зигфрид, верный сын церкви. Но панцирь ему надо снять немедленно…

Зигфрид буркнул:

– Да, иначе кончусь.

Он пытался поднять руку и не мог: искореженные пластины скрежетали, скрипели, но не поддались. Я сказал с сочувствием, но твердо:

– Зигфрид, бери пострадавших. Выводи отсюда.

Он буркнул недовольно:

– Я и без доспехов стою троих с головы до ног в железе!

– Ты не можешь поднять руку, – уличил я. – А снять могут только наверху кузнецы. Если бы на тебе не железо толщиной с наковальню…

Пыль еще висит, скрывая стену напротив, камни скрипят и шевелятся, появляются руки, спины, поднимаются на поверхность, как всплывающие киты. К моему удивлению, уцелели все, зато я понял, почему отец Дитрих и священники не просто измождены, а на грани смерти от истощения.

Рыцари и ратники сбрасывали с себя груды глыб с проклятиями и стонами, тут же пытались сорвать душащий их металл, потерявший форму. Священники слабо бормотали молитвы, на остатках сил залечивая уже свои раны. Отец Дитрих прочел молитву, останавливающую бесов, его едва успели подхватить, когда валился на пол.

Бернард сидел на камне возле Асмера, голову нашего лучшего стрелка положил себе на колени. Глаза Асмера оставались закрыты, в лице ни кровинки.

– Жив, – сообщил Бернард, перехватив мой встревоженный взгляд. – Отец Тартарий прикрыл молитвой… Скоро очнется.

– А сам Тартарий?

Бернард кивнул в сторону согбенной фигуры священника. Весь покрытый пылью и каменной крошкой, отец Тартарий стал почти неотличим от камня.

Перехватив мой взгляд, он с трудом повернул голову. Лицо воскового цвета, как у мертвеца, глаза ввалились в темные пещеры, а под ними повисли в три этажа мешки, покрытые мелкой сетью.

– Сын мой… – услышал я прерывающийся шепот, – я отдохну… и снова… смогу… Как отец Дитрих?

– Вашими молитвами, – ответил я и добавил: – Спасибо! Вашими молитвами все целы.

У Теодориха от удара камнем в спину лопнули ремни, и когда он выбрался из кучи камней, искореженный панцирь остался под ними, как и шлем. На лбу и щеке темнеют уже застывшие благодаря молитве темные полоски крови. Из обеих ноздрей текут алые струйки, прокладывая дорожки через налипшую пыль. Даже одежда висит клочьями, в широкие дыры просвечивает покрытое кровоподтеками не видавшее солнца тело.

Я стиснул зубы, одним ударом отряд героев превратился в кучку калек. Отец Дитрих висит на руках двух ратников смертельно бледный, лицо почти восковое, покрасневшие веки то и дело опускаются на измученные глаза.

Я оглядел открывшуюся комнату. Небольшая, как только огр там и помещался, как будто сидел скорчившись, как Аленушка перед омутом. На противоположной стороне дверь, только на этот раз простенькая с виду и небольшая, даже я должен буду пригнуть голову и заходить боком.

– Выводите! – сказал я стражникам твердо. – Голова отца Дитриха всех наших стоит. Вообще выходите все.

– Сэр Ричард! – запротестовал один из кнехтов. – Мы не оставим вас!

Я кивнул.

– Хорошо. Ты и вон твой дружок – останьтесь. Остальные наверх! Я не хочу, чтобы нас здесь закрыли или засыпали сверху. Охраняйте вход в этот проклятый храм. А вы двое встаньте возле той проклятой пентаграммы… Если вдруг начнется что-то, немедленно поднимайте тревогу.

– Что начнется?

– Не знаю, – огрызнулся я. – Драться даже не пытайтесь. Отступайте и кричите погромче. Когда такие противники – кричать не стыдно даже мужчинам.

Кнехт, суровый такой ветеран с серьезными глазами, угрюмо осведомился:

– А не уронит ли это нашу честь?

Я вздохнул.

– И здесь рыцарство! Не уронит, не уронит. Надо и о других думать, не только о себе и своей лелеемой чести.

Бернард сказал укоризненно:

– Ричард… как мы можем тебя оставить?

– Это приказ, – отрезал я и добавил мягче: – Бернард, я не хочу никого больше терять. Судя по двери, там просто какая-то кладовка. А если там и есть что или кто, я один вооружен и защищен лучше всех. Так что иди, иди, иди…

Он вздохнул.

– Ладно, ты слишком часто бывал прав. Я ухожу с Асмером, хоть и нехорошо это как-то…

– Хорошо, – заверил я. – Без ложной гордости!

Он подхватил неподвижное тело Асмера. Я подождал, когда все скрылись из виду, подошел и сильно толкнул дверь, прикидывая, придется ли выбивать молотом или же надо рассечь петли из болтера.

Дверь, к моему изумлению, открылась легко, с укоризненным стуком о стену. Шарик света вплыл первым, я шагнул следом с обнаженным мечом в руке.

Комнатка вырублена в черном камне, в углах белесые сети крупной паутины. Давно мертвой, высохшей, что заколыхалась и легонько зашелестела от движения воздуха.

На массивном черном камне поблескивает полированными стенками такой же черный гроб. Я сперва подумал, что из дерева, но коснулся осторожно пальцем, нет, тоже камень. Черный гранит с едва различимыми прожилками, иногда поблескивают тусклые искорки, но в целом гроб выглядит очень солидно и торжественно.

В комнате только гроб, ничего больше. Гроб и паутина. Я взял меч на изготовку, готовый ударить коротко и быстро, как шпагой, другой рукой начал приподнимать крышку, но сил не хватило. Встревоженный, я уперся как следует, мышцы напряглись, крышка с недовольным скрипом поползла в сторону.

Я охнул, это снаружи гроб угольно-черный, а внутри красиво обит красным атласом. Как жемчужина в сверкающей раковине, лежит, нет, царственно покоится молодая женщина. Очень бледное холеное лицо, слишком уж изысканное, аристократичное и злое, вызывающе прекрасное обнаженное тело, мраморно-белое, только кончики грудей слегка алые, чуть-чуть, почти неотличимо, да красные ниппели, мелкие, как лесная земляника.

Волосы роскошно-черные и злодейские, блестящие, крупнолоконные, целая груда, поднимаются надо лбом красивой волной и устилают дно гроба до самой поясницы. В самом низу живота такие же черные с металлическим отливом завитки, целый лес в виде треугольника. Красивые руки сложила под грудью, пальцы сцеплены, живот расслаблен и слегка запал, давая ребрам выдвинуться, тем самым подчеркивая изящную талию. Узкие бедра, элитные ноги, стройные и в то же время изысканно красивые.

Мне почудилось, что начинает просыпаться, я поспешно положил меч поперек гроба. Ее веки с удивительно длинными загнутыми ресницами затрепетали и поднялись. Слегка затуманенный взгляд скользнул по темному своду, сдвинулся в сторону, я видел, как в глазах нарастает удивление. Она чуть повернула голову в мою сторону, наши взгляды встретились. Ее расширенные зрачки стали еще громаднее, я застыл, когда всю радужку затопила чернота космоса. Она сделала движение подняться, но по телу прошла судорога, на животе вспыхнула красная полоса, когда почти прикоснулась им к перекрывающему дорогу лезвию святого меча.