Ричард Длинные Руки - сеньор

– Да не спеши ты, – осадил его Зигфрид.

– Но там бесчинство!

– Бесчинство или нет, – сказал Зигфрид строго, – определяет наш сеньор. Может быть, там осуществляются законные права…

Они смотрели на меня с требовательным ожиданием. Сердце мое стиснулось в трусливый комок. Я уже могу постоять за себя, проверено, с самого первого дня, как сюда попал, принимаю удары и наношу их в ответ, мало не покажется. Но это все, так сказать, в порядке самозащиты, когда каждый гражданин, не опасаясь, что посадят или предъявят, может давать сдачи, но чтобы вот так самому куда-то пойти или поехать, дабы бдить и защищать – на это есть милиция, органы и все такое…

Холодок прокатился вдоль хребта. Никуда не денешься, рыцари – одновременно и милиция, что поддерживает порядок, наказывает насильников, переводит старушек через дороги, утешает вдов и сирот, защищает бедных.

И не на кого сослаться, нельзя втянуть голову в плечи и дождаться, что кто-то поедет, а я останусь.

– Поехали, – сказал я обреченно. – Мы должны вершить справедливость. Знать бы, какая она…

Земля мелькала под копытами, сливалась в серо-коричневую полосу, ветер пытался остановить, трепал конской гривой по лицу. Пожар приближался, стало видно выбегающих из домов людей. Всадники кружили на деревенской площади, там с криками и плачем бегали две девушки в разорванных платьях. Из одного дома мужчина в жирно блестящей кольчуге выволок за волосы женщину, за нею бежал мальчишка, с плачем хватался за женщину, за насильника. Тот отшвырнул его пинком, мальчишка вскочил и снова бросился на обидчика, и тогда тот, не останавливаясь, коротко ударил узким мечом.

Сигизмунд вырвался вперед, я видел промелькнувшее распаленное гневом лицо. Он на скаку развалил насильника почти пополам, по другою сторону улицы вихрем пронесся Зигфрид, тускло сверкал его меч. Я остановил коня, молот вырвался из моей длани, и в круге насильников из пятерых осталось двое. Я подставил ладонь, шлепок, замах, и снова свирепо воющий молот понесся навстречу оцепеневшим жертвам.

Из дома выскочила старуха, подхватила мальчишку, голова залита кровью, он пытался вытереть лицо, но ручонки бессильно падали. Женщина поднялась, склонилась над ним, истошно завыла.

Я торопливо слез, подошел. Они все трое подняли головы, в глазах страх.

– Жив?

– Умирает, – ответила старуха плача. Женщина выла, прижимала голову парня к груди. Разорванное платье сразу испачкалось кровью.

Я оглянулся, Сигизмунд и Зигфрид быстро разобрались, что рыцарей здесь нет, на пленении не заработаешь, быстро и жестоко рубят проигравших схватку. Оба, кажется, без ран, Сигизмунд тяжело дышит, вид очумелый, шлем на земле, одна бровь красная, будто измазали киноварью.

– Дай-ка посмотрю, – сказал я женщине.

Голова мальчишки бессильно падала, как у птенчика, я опустил ладонь на детский лоб. От пальцев побежал озноб, с разбега ударил в сердце, остро кольнуло. Зубы застучали, меня передернуло в ознобе, а заноза в сердце стала острее. Мальчишка задышал чаще, кровь сразу присохла, начала отваливаться коричневыми струпьями.

Я отодвинулся, мир впереди качнулся и поплыл. Старуха и женщина радостно закричали, меня раскачивало, потом на плечо упала ладонь в металлической перчатке, голос Зигфрида прозвучал как гром, разрывающий перепонки:

– Сэр Ричард, вы ранены?

– Нет… – прошептал я.

– А что случилось? Вы так побледнели… А, лечили этого сопляка… Стоило из-за него?

Перед глазами прояснилось, лицо Зигфрида выступило, как из тумана, багровое, на щеках бисеринки пота. Он дышал часто, в правой руке все еще меч, лезвие в крови по самую рукоять.

– Стоило, – прошептал я.

– Зачем? – удивился он.

– Инвестиции в будущее, – ответил я, приходя в себя.

Он посмотрел с недоумением, затем кивнул в сторону Сигизмунда, тот с крестьянами ловил лошадей нападавших.

– Кони у них хорошие, – сообщил он. И добавил многозначительно: – Два из них – рыцарские.

Рыцарские, это значит – стоят целое состояние, далеко не каждый конь способен нести всадника в тяжелых доспехах, тем более – мчаться вскачь.

– Забирай, – разрешил я.

Он отодвинулся, исчез, на его месте возникла женщина, упала на колени, исступленно обнимала мои ноги, захлебывалась в счастливых рыданиях. Распростерлась в пыли и старуха, называла спасителем, ловила и целовала руки, а мальчишка уже сидел на ступеньке, слабый, зябко вздрагивающий, смотрел на меня непонимающими глазами.

Селяне выстроились цепочкой к ближайшему колодцу, передавали ведра с водой. Последний с разбега выплескивал через проемы окон в горящую избу. Убитых обходили опасливо, на нас смотрели с точно таким же страхом.

Сигизмунд прокричал громко:

– Есть здесь староста?.. Что здесь произошло?.. Разбойники?

Зигфрид подошел к нам, меч уже в ножнах, покачал головой.

– Для разбойников слишком хорошо одеты. И сытые морды…

– Сосед балуется набегами?

Зигфрид снова покачал головой.

– В том селе говорили, что соседи боятся Галантлара. А это его деревня.

– Значит, не так уж и боятся?

Он снова пожал плечами.

– Не совсем то. Боюсь, что намного хуже. И совсем не то, что вы нам рассказывали об этом Галантларе.

Сигизмунд привел пожилого человека, без седой бороды, но я сразу признал в нем старосту по степенности движений, уверенному и хозяйскому взгляду.

– Кто эти люди? – спросил я. – Кто напал на деревню?

Он смотрел на меня исподлобья, ответил после паузы, со вздохом:

– Как бы не получилось, ваша милость, еще хуже… вы поедете дальше, а нам расхлебывать. Из замка приедут, и уже не одну, а десять девок уведут на потеху и поругание.

Я не понял, спросил:

– За что?

– А что не кинулись сразу им помогать, а вы их так легко завалили! Это же был сам Цеппер со своими людьми. Правая рука господина Галантлара. У нас свадьба, вот они и приехали взять невесту для первой брачной ночи. Все так и получилось, не первый же раз, обычай есть обычай, но они ж восхотели захватить с собой еще двух молодых девок. Приглянулись больно. А это не по правилам, им пытались объяснить, но как объяснишь тому, кто уже пьян и у кого в руке меч?

Я слушал, слушал, оглянулся на Сигизмунда и Зигфрида. Лица обоих бесстрастные, дело обычное, деревня живет богато, мирно и зажиточно, на свадьбу явились люди из замка, чтобы взять невесту для первой брачной ночи. Так делается всегда и везде, но вот других девок брать нехорошо, это уже беззаконие.

Челюсти мои сомкнулись, я чувствовал, как вздулись желваки. Хотя это дело, конечно, ерунда, любая девчушка к совершеннолетию проходит через сотни рук, и не только рук, но принуждать всегда нехорошо, даже унизительно для мужской гордости: как это не уболтать, не уговорить на ужин, переходящий в завтрак?