Ричард Длинные Руки - сеньор

Повязка размокла, Зигфрид морщился, начал снимать слой за слоем. Нижние держались за рану крепко, наконец отодрал, не дрогнув, рана обнажилась неширокая, но глубокая. Сразу же выступила и полилась тонкой струйкой кровь. Зигфрид вывернул рожу и дико скосил глаза, разглядывая рану, с каменным лицом раздвинул кончиками пальцев края, молодец, не дает загноится, пусть кровь выносит все чужое, заживать должно изнутри…

– Все ныла, – сообщил он довольно, – а теперь перестала… Должно быть, от холодной воды.

– Да, – согласился я. – Это компресс.

Он перехватил мой взгляд, снова посмотрел на рану. Прислушался, на лице начало проступать удивление. Кровь течь перестала, свернулась, засохла, осыпалась сухими коричневыми скорлупками, похожими на чешую грязной рыбы. Края раны стали сизыми, вздутыми, подрагивали, сдвигались, сомкнулись под нашими взглядами.

Зигфрид посмотрел на меня с великим почтением. Мне показалось, что он едва удерживается от желания встать на колени.

– Сэр, – проговорил он с чувством, – я только слышал, что паладины одним своим присутствием заживляют раны соратников… Спасибо, сэр, что сочли меня достойным.

– Ага, – выдавил я, – ага, ну да… эта… пойдемте, а то от костра такой запах…

Он поспешно натянул мокрую одежду на белое, как у личинки майского жука, тело. Она красиво облегала его могучий торс, не очень изящный в талии, но по-мужски грубовато красивый. Я шел впереди, как и положено старшему по званию или по чину, я уж не знаю, к чему паладин больше относится, может быть, вообще к сословию, изо всех сил старался скрыть обалделость, делал морду ящиком, что здесь выглядит как человек с достоинством. Значит, тогда в монастыре меня наделили не только званием паладина, но и свойствами? Надо как-то незаметно узнать, что может паладин еще…

Сигизмунд разложил на чистой скатерти круги сыра, хлеб, тушки жареных рябчиков, что мы захватили в корчме, ломти жареной говядины. Зигфрид покрутил головой.

– Ого! Ну и пост у вас, святые братья…

– Это вот карась, – простодушно сказал Сигизмунд, указывая на половинку поросенка. – А это форель… Форель, сэр Ричард? А то я в рыбах плохо разбираюсь, я ж лесной человек…

Зигфрид выглядел обалделым, но смолчал, осторожно стал есть этого странного карася, потом разошелся, уже и сам называл его карасем, правда, пару раз обозвал окунем, зато насчет форели не сбился ни разу. Сигизмунд честно рассказал, как я, будучи паладином, превратил скоромную пищу в постную, так что греха никакого нет, мы все такие же безгрешные.

– Ага, – сказал Зигфрид чуточку обалдело, – ну, от одного греха подальше, к другому поближе… Главное, что раскаяться никогда не поздно, а согрешить можно и опоздать… если вы не против, я возьму и этот плавничок? Что за дивная форель!.. Да будь благословенно озеро, где такие рыбные места!.. Я уж думал, что паладины только медом и акридами, а они, гляди ж ты, еще и форелями!..

Я не знал, так ли насчет акрид, по-моему, акриды – это обыкновенные кузнечики, на всякий случай улыбнулся и указал на Сигизмунда:

– Он пока что не паладин. Хотя не сомневаюсь, что со временем станет.

Сигизмунд едва не выронил от испуга и смущения хлеб и мясо:

– Сэр Ричард, пощадите!.. Я и рыцарь-то не совсем достойный…

Зигфрид сказал довольно:

– Достойный, достойный!.. Я как увидел, как вы эту… рыбу разделываете, сразу понял, что настоящий рыцарь. У вас есть дама сердца?

Сигизмунд покраснел, сказал жалко:

– Н-нет еще…

– Будет, – заверил Зигфрид. – Нет ничего внезапней любви. Вот разве расстройство желудка… Любовь – это не баран накашлял! Как охватит внезапно… ух! Вот, помню, моя леди Кофанна…

Сигизмунд слушал внимательно, я сказал наставительно:

– Сэр Зигфрид помнит имя своей дамы, значит, любит. Это очень важно, сэр Сигизмунд! От любви сердце должно петь, понимаешь? Правда, когда от любви сердце поет, то мозгам лучше не подпевать, а дирижировать, но кто из нас, мужчин и рыцарей, станет делать то, что лучше? Это даже стыдно как-то. Меркантильно. Мы не должны искать выгоды от любви! Чем абсурднее, тем лучше, честнее… На то мы и рыцари. И пусть вымрем, пусть!.. Но мы останемся рыцарями, а не юристами.

Зигфрид кивал, Сигизмунд достал кувшин с вином, Зигфрид вконец развеселился, запел походную песню, что вскоре плавно перетекла в балладу о славном рыцаре и двух веселых монашках. Я откинулся спиной на ствол дуба, прикрыл глаза, делая вид, что задремал. Что-то приобретая, мелькнула мысль, что-то теряем. Паладин, судя по разговору Зигфрида и Сигизмунда, лечит раны товарищей по оружию, но не может лечить себя сам. Ладно, я и раньше не мог себя лечить, так что это не потеря. Даже не упущенная выгода. Но наверняка немало и потерял, знать бы заранее, что именно…

Рука машинально поднялась к амулету, пальцы коснулись блестящего камешка и опустились в бессилии. Если и потеряю что, то вряд ли это вещественное.

Глава 9

Сигизмунд заснул сразу, я отрубился следом, даже не заметил, как это случилось, все так же лежу у костра, а ко мне подходит танцующей походкой Саня, пухленькая, сочная, нежная. Я смотрел в ожидании, она приложила палец к губам, указывая на спящего Сигизмунда и Зигфрида. Те оба лежат на спинах, широко раскрыв пасти, почему-то в расписных рубахах с петухами, возле них полураскрытые рюкзаки, оттуда выглядывают консервные банки, у каждого на голове металлическая полоска дуги с широкими наушниками.

Да и лежим на полянке подмосковного леса, вон вдали ажурные столбы высоковольтной передачи, похожие на марсианские боевые машины. Я приподнялся на локте, Саня тихонько села рядом, теплая, зовущая и ласковая. Я сразу ощутил желание ухватить ее и немедленно погрузиться в сладкую нежную плоть, напряг всю свою волю, удерживаясь. Саня смотрела сочувствующе, шепнула:

– Борись… Ты не аскет, тебе не обязательно преодолевать зов плоти, но не будь и чересчур прост…

Чересчур прост, мелькнуло у меня в голове, это животное, что хватает кусок мяса и торопливо жрет. Человек же научился мясо жарить, перчить, поливать соусом старых камасутр и новейших излишеств, жрякать медленно и с наслаждением, улавливая все оттенки, продлевая удовольствие, и я сказал, как можно более контролируя себя:

– Саня, ты многих аскетов сбила с пути истинного?

Она сказала нежно:

– А каков он, этот путь, дорогой?.. Но ты прав, отказались от своего пути, да, многие.

– А я? Откажусь?

Она смотрела на меня с любовью и нежностью, как показалось мне, хотя в этих ситуациях мне этого и не требовалось, я всегда знал, что это сон, потому торопливо хватал и пользовал, а то частенько поллюция наступает раньше, чем успеваю ухватить.

– Я тебя и не сбивала с твоего пути.

– А что?