Ричард Длинные Руки – воин Господа

С ночи пошел дождь, какой-то не летний, что налетает, как буря, и так же быстро исчезает, оставляя небо чистым и голубым, траву вымытой и зеленой, а воздух посвежевшим и свободным от пыли. Сейчас небо затянуто почти осенними тучами, дождь стучит по листьям монотонный, гадкий, я без зонтика, не под крышей автобуса или в надежном метро, даже не прячусь в ближайшем подъезде, как у нас принято, а еду открыто под этим бесконечным дождем. С неба по мне мелко стучат капли холодной воды, а когда задеваю ветки, с них злорадно обрушиваются целые водопады.

Впереди двигается Сигизмунд, этакая металлическая глыба на блестящем, как тюлень, коне. И сам блестящий и холодный, как морской валун, пролежавший на берегу миллионы лет, омываемый водой дважды в сутки. А у меня через все щели доспехов с чайниковым свистом вырываются струйки пара. Ну, почти со свистом. Я промок до костей, у себя на Тверской уже бы продрог, но здесь в этой железной скорлупе разогрелся так, что, не охлаждай меня дождь…

Тело зудело и чесалось, я с ужасом вообразил полчища злобных блох, что забрались под железо. И сразу же зуд стал совсем невыносимым.

Из-за мелкой дымки лес казался в тумане. Ближайшие деревья я видел четко, а дальше все тонет в таинственной и страшноватой зеленой кисейности. Во время дождей все звери сидят в норах, ибо капли прибивают к земле запахи и приглушают звуки. Можно пройти в трех шагах от добычи и не учуять ее. Правда, олени тоже не бродят в дождь по той же причине: можно сослепу выйти прямо на хищника. Даже птицы забились в гнезда, спрятались в дуплах, сидят молча, не поют зазря, дождь все равно приглушит любую песню. Да что петь – ни одна дура не полетит под дождем на страстный зов.

Даже привычный звонкий или глухой стук копыт сейчас растворился, и мне показалось, что Сигизмунд двигается впереди совершенно бесшумно. И весь он, слегка размытый в моросящей мгле, не человек, а призрак… Призрачный всадник на призрачном коне…

Он поглядывал вопросительно, наконец восхитительно покраснел, как юная девушка, не видавшая современной России.

– Сэр, вы сказали… нам предстоят свершения на юге?

– Ага, – ответил я.

– Но мы… там север!

– Ага, – повторил я и подумал, что пора бы разнообразить словарный запас всякими «ну» и «в натуре». – Сперва заедем к соседям в Галли. Король Шарлегайл сказал, что только король Арнольд знает, где спрятаны… где упрятаны доспехи святого Георгия.

Сигизмунд испуганно икнул, долго молчал, а когда заговорил, в его голосе звучали страх, благочестие и суеверный ужас:

– Милорд… Я даже боюсь и подумать… поверить…

– Да-да, – подтвердил я. – Те самые. А что не так? Привезли же мы мощи святого Тертуллиана?.. Не все так просто, как ты думаешь, Сигизмунд. Все намного проще…

Я снова поймал себя на том, что обращаюсь с ним, как с ребенком, хотя он если и моложе меня, то на пару лет, вряд ли больше. Но как в той поездке в колхоз на уборочную мы чувствовали себя намного старше и умудреннее деревенских ровесников, так и сейчас я чувствовал на себе груз лет Ренессанса, раннего капитализма, социализма, построения царства Божия в отдельно взятой стране, затем снова какого-то странно разгульного капитализма.

Деревья все утолщались, трусцой не бегают, узловатые ветви красиво простираются во все стороны. Трава густая, сочная, на полянах множество цветов, порхают бабочки, носятся стрекозы. То и дело с натужным ревом пролетают толстые жуки…

Деревья с мощными наплывами на стволах, откуда такое только берется, но нет засохших или засыхающих деревьев, что так часто попадались на пути, даже нет упавших и гниющих стволов, нет безобразных коряг, страшных, как растопыренные в заклятиях безобразные ведьмы…

Мне казалось, что еду по ухоженному парку. Или по лесу, где деревья никогда не болеют и не старятся. И трава. И кустарники, что растут так аккуратно, словно их высадили такими вот кучками.

В полдень, когда я совсем ошалел от жары и обливался потом, мы сделали крохотный привал, дали отдохнуть коням, перевели дух сами, потом снова тряска в неудобном седле. Я стремился за первый же день, пока никто не мешает, отъехать как можно дальше.

Небо стало угрожающе багровым, я устал, как пес, что полдня бегает по лесу, выкладывая все силы, а потом, оказывается, надо еще и домой, но я тащился из последних сил, пока не усмотрел мелкую тихую речушку, могучие раскидистые деревья, массу сухих сучьев.

Кроваво-красные лучи закатного солнца высветили песчаный берег с редкой жесткой травой. Мы расседлали коней, я привязал к их мордам сумки с овсом, Сигизмунд принялся разводить костер. Я разделся, осторожно ступил в прохладную воду, застонал от наслаждения. Казалось, пот начал вымываться не только из распаренных пальцев ног, но вода достигла даже ушей и смывает со всего тела.

Сделал шаг дальше, ступня нащупала мягкое, со дна поднялась коричневая муть. Когда вошел в речушку до колен, вода из прохладной стала странно теплой, как обычно бывает в неглубоком и хорошо прогреваемом солнцем болоте, хотя, как мне чудится, на глубине должно бы все наоборот…

Мясистые листья кувшинок закачались от волны. Лягушки злобно уставились выпуклыми шарами, некоторые припали к листьям белесыми животами, другие же, напротив, приподнялись на всех четырех, угрожающе выгибая спины.

В двух шагах забурлила вода, словно под водой прорвало нефтепровод. Вместе с пузырьками воздуха выплескивалась черная жидкость отвратительного вида и запаха. Вздыбилась масляно блестящая спина, словно у огромного тюленя, а голова начала подниматься прямо передо мной.

Я безуспешно пытался нащупать на голом пузе молот, даже замахнулся, а в другой руке держал перед собой несуществующий меч острием вперед – до чего уже привык, ну прямо боец, герой. Вода продолжала бурлить, затем зверь, явно рассматривавший меня из-под воды, решил не рисковать, раз я в такой странной стойке, и снова ушел под воду.

Сигизмунд сказал обеспокоенно:

– Милорд, а не перенести ли костер от воды подальше?

– Стоит ли? – усомнился я. – Я слышал, что огонь всех зверей отпугивает.

– А у нас огнем приманивали рыбу, – сообщил он. – Вот такую!

Я посмотрел, ответил:

– Да, лучше перетащить.

Пока я одевался, он начал сгребать угли и переносить повыше на берег, задумчиво посматривал на лес, на высокие деревья, обронил:

– Правда, я слышал про лесных зверей, что тоже выходят только на огонь…

– И еще я слышал, – добавил я ему в тон, – что есть рыбы, которые лазают по деревьям…

Он засмеялся:

– Вот это точно враки!

– Правда, – ответил я серьезно. – Сам видел.

– Где ж такие рыбы живут? – изумился он.

– На юге, – ответил я. – На самом дальнем юге.

Отклика не последовало. Я посмотрел на Сигизмунда, краска медленно сходила с его щек. Я запоздало вспомнил, что здесь не то что телевизора, даже простых фотоаппаратов все еще нет и «сам видел» означает только одно: был там и видел собственными глазами.