Ричард Додридж Блэкмор - Лорна Дун

– Бекон! — воскликнул я.— Что может быть лучше? Да еще бы к нему с полдюжины яиц и кварту свежего эля... Эх, да что там! Сударыня, от ваших слов у меня слюнки текут и я уже просто бешусь от голода. Как при­кажите это назвать — жестокостью или гостеприимством?

– Ну, с вами все в порядке! — ответила хозяйка с веселой улыбкой, полной южного огня и света.— Вы не то что местные мужчины: у вас, простите, есть кое-что в го­лове и, к тому же, вы умеете смеяться.

— Но искуснее всего, сударыня, я орудую ножом и вилкой. Этим, надеюсь, я удивлю вас еще больше, чем рассудительностью.

Хозяйка громко рассмеялась и повела плечами так, как несвойственно нашим женщинам, затем позвала ма­ленькую девочку и велела ей отвести мою лошадь в ко­нюшню. Однако я сказал, что за лошадью присмотрю я сам, а девочку попросил отправить на кухню, чтобы она побеспокоилась насчет бекона и яиц.

То ли мой природный ум, то ли мои городские манеры, то ли знание света, а может, мой добрый аппетит и лю­бовь к чесноку,— это уж ты сам решай, Джон,— но, воз­можно, все это вместе представило меня в глазах моей очаровательной хозяйки в самом выгодном свете. Когда я говорю «очаровательной», я имею в виду ее манеры, ум и более всего умение готовить, потому что внешняя ее красота увяла много лет назад. Она сказала, что во всем виноват проклятый местный климат. Между прочим, дол­жен тебе признаться, сынок, с иностранками разговор у меня клеится куда как складнее, чем с вашими деревен­скими девицами.

Я поинтересовался, какие странные обстоятельства вынудили столь умную и красивую женщину поселиться в этой гостинице, стоящей на отшибе, где ничего и никого вокруг, кроме морских волн да скучного мужа, крутивше­го день-деньской гончарный круг в Уочетте. И еще: что означал герб над входными дверями — кошка, сидящая на сломанном дереве?

Когда она узнала, что перед ней — представитель ко­роля, государственный чиновник, она с готовностью выло­жила мне все. Много дней мечтала она о том, чтобы в этих краях появился кто-нибудь из столичного суда, по­тому что местная администрация и слышать ничего не хотела, заявляя ей, что она сумасшедшая, безнравствен­ная женщина да к тому же еще и иностранка.

Она заверила меня, что по доброй воле никогда бы не поселилась на долгие годы в этой ненавистной стране дождей и тумана. Почему же так не задалась жизнь? И вот что она мне рассказала.

Хозяюшка моя оказалась итальянкой. Она родилась в горах, и после неудачной любовной истории пришла и Рим в поисках счастья. Звали ее Бенита, а что до фамилии... Сейчас это уже не имело никакого значения. Будучи живой и сообразительной девушкой, она быстро нашла работу в большой гостинице, где ее оценили по достоинству, и она, продвигаясь по службе, начала через неко­торое время посылать деньги домой своим родителям. Она вполне могла бы процветать и далее, и хорошо выйти за­муж под родным итальянским небом, и стать счастливой женщиной, но однажды в Рим приехало богатое аристо­кратическое семейство из Англии. Иноземцы хотели уви­деть папу. Были они добрыми католиками, уважавшими ближних своих, но один из них испортил жизнь осталь­ным, предпочитая заботиться только о собственном благе. Между родственниками вспыхнул жестокий спор, причем сестра одного из членов семьи, умершего незадолго до этого, была замужем как раз за тем дворянином, что затеял шумный скандал. Единственное, что поняла тогда Бенита: причиной для ссоры послужил раздел земельного имущества.

Вскоре совместное проживание приезжих англичан ста­ло невозможным.

Бенита видела, что денег у них куры не клюют, и поэтому, когда они предложили ей остаться у них, чтобы присматривать за детьми, она с радостью согласилась, нимало не задумываясь о последствиях. Кроме того, пока англичане жили в гостинице, она так привыкла к их крош­кам, так полюбила их милые рожицы и уморительные проделки, что разлука с детьми разорвала бы ее доброе сердце.

Итак, в один прекрасный день она до отказа набила старый башмак золотыми монетами и, отправив его отцу, покинула Италию с английским семейством.

Вначале все шло замечательно. Милорд был весел и никогда не садился в карету, пока под рукой оставалась хотя бы одна свежая лошадь. Он скакал впереди, наслаждаясь бирюзовым небом, а Бенита — Бенита никогда в жизни не видела столь замечательного человека, невин­ного, как ребенок, шумно радовавшегося всему, что попадалось ему на глаза, и неизменно желавшего, чтобы другие люди разделили с ним его радость.

Они миновали Северную Италию и вошли в пределы Южной Франции — когда в каретах, когда в повозках, а когда и попросту на мулах, и всегда-всегда они были счастливы, и ничто не омрачало их путешествия. Дети оста­вались в добром здравии и без умолку щебетали всю дорогу, особенно девочка, старшая из двух (девочке было шесть лет, мальчику — два годика).

Однажды милорд — кстати сказать, весьма еще моло­дой человек,— скакал впереди всех, чтобы первым увидеть прекрасный вид, открывавшийся в этих местах на Французские Пиренеи. Он прямо горел желанием поскорей насладиться этим зрелищем, и даже лошадь, казалось, танцевала под ним от нетерпения. Послав воздушный по­целуй жене, чадам и домочадцам, он ударил лошадь пят­ками и скрылся за поворотом.

Близкие долго ждали его возвращения, но милорд с той минуты словно в воду канул, и лишь через несколько дней его бездыханное окровавленное тело было найдено непода­леку, и милорда похоронили тут же, на маленьком дере­венском кладбище.

Несчастная миледи осталась здесь еще на полгода, отказываясь верить в то, что милорд мертв и уже никогда-никогда не вернется. Когда наступила осень и у подножья Пиренеев выпал снег, осиротевшая семья отправилась в Англию.

Они высадились в Девоншире — это было десять-одиннадцать лет назад, — и пробыв несколько дней в Эксетере, наняли карету и отправились в Уочетт, на север Сомерсет­шира. Там, по соседству с городишком, у миледи был скромный домик, где она по-прежнему надеялась встретиться со своим мужем. Бедная, она все еще надеялась, что он жив. Кроме детей, с ней были двое слуг и две слу­жанки, включая Бениту. Дороги в ту пору уже порядком развезло, и колеса часто погружались в глубокую грязи до самых осей. Тяжелая карета сломалась, и решено было починить ее в Далвертоне. На ремонт ушло более трех часов, и для путников разумнее было бы заночевать в городке, но баронесса и слушать ничего не хотела. Она должна быть дома нынче же вечером, и все тут.

Словом, они снова двинулись в путь, и тяжелая карета медленно поползла в гору. Миледи с детьми и Бенитой ехали в карете, а другая служанка и двое слуг (у каждо­го в руке — здоровенный бландербасс) сидели снаружи. Сколько ни предупреждали в Далвертоне о здешних разбойниках и бродягах, миледи всякий раз отвечала: «Ни­чего, я немного знаю этих людей, и уверена, они никогда не ограбят леди».

Карета с трудом продвигалась сквозь грязь и туман пока не стемнело, и когда путники добрались до прибрежного откоса всего лишь в миле от Уочетта, они, как выразилась Бенита, встретили свою судьбу.

Солнце уже село, но серебряное сияние, исходившее от моря, высветило скалы, серый песок и группу всадников, вставших на дороге под скалой, чтобы напасть на них. Слуги, хлестнув лошадей, направили их в сторону моря, и лошади, проваливаясь в толщу песка, потащили карету, выбиваясь из последних сил. Слуги взвели курки бландербассов и откинулись назад в своих седлах. Все это время леди храбро и безмолвно стояла в карете, пряча детей за спиной, а слуги все правили и правили в море, пока пе­редняя пара лошадей не зашла в воду по грудь. Прокли­ная возниц, не принявших боя, дюжина разбойников вы­скочила из-за скалы и окружила карету, когда волны уже начали захлестывать ее. Всадники обрубили поводья и захватили головную пару лошадей, обезумевшую от стра­ха перед морем и темнотой. Карета готова была вот-вот опрокинуться в воду, как вдруг леди воскликнула: «Я знаю этого человека! Он — наш давний враг!» Предвидя, что все имущество сейчас отберут, Бенита вынула самое рос­кошное из драгоценностей, изумительное бриллиантовое ожерелье, надела его на девочку и набросила на нее пальтишко, надеясь укрыть ожерелье от разбойничьих глаз. В это время огромный вал с ревом повалил карету на бок и вода хлынула в окна неудержимым потоком.

Что случилось после этого, Бенита не знала. Дверь ударила ее по голове, и она потеряла сознание, а когда пришла в себя, она обнаружила, что лежит на песке, и что разбойников и след простыл, и что один из слуг при­водит ее в чувство, поливая ей лоб морской водой. Бенита встала на ноги и, пошатываясь, направилась к своей гос­поже. Та одиноко сидела на прибрежном камне с мертвым мальчиком на руках. Увы, прежде чем первые лучи солн­ца пробились сквозь ночную мглу, несчастная женщина соединилась со своим горячо любимым мужем на небесах. Ее похоронили на маленьком кладбище в Уочетте, и ее сына и наследника похоронили рядом с ней.