Ричард I Львиное Сердце
Шрифт:
До Палестины необходимо было добраться по возможности быстрее и без лишних задержек, не испытывая нужды в воде и пище и не опасаясь нападения. Всем этим условиям как нельзя лучше отвечал морской путь. Более того, доставленный кораблями провиант мог бы обеспечить войско на долгое время. Использование своего собственного флота имело еще несколько преимуществ — лишало зависимости от портовых городов, экономило средства и позволяло свободно использовать корабли в военных целях. И пока Ричард спускался вдоль Роны на юг, его флот, состоявший из более чем ста крупнотоннажных транспортных судов шел к Марселю для встречи со своим королем. И хотя отдельные корабли начали выходить из английских и французских гаваней и собираться в единую флотилию еще с Пасхи 1190 года, переход от Марселя до Мессины необходимо было преодолеть всего за 23 дня. С этого момента сухопутный путь перемещения войск в Святую Землю уходил в прошлое. И все же до Палестины Ричард добирался неимоверно долго, хотя причиной тому были вовсе не морские опасности, да и задержка прибытия его флота в Марсель также не была связана с капризами погоды, как мы еще убедимся. В общем же, армии теперь не грозило обычное истощение сил, сопряженное с длительным и полным лишений маршем, и ее можно было сразу же вводить в бой.
Разумеется, для оснащения такого гигантского флота, нужны были средства. Хотя речь шла об инвестициях, которые оправдают себя сполна, все же решение это требовало капитала и воли к действию. У Филиппа не было ни того, ни другого. Его хватило лишь на то, чтобы заключить с генуэзцами договор на транспортировку его контингента в Палестину. По имеющимся сведениям, войско
В Лионе пути Ричарда и Филиппа расходятся, и до Генуи они добираются порознь. Филипп отправляется по суше, Ричард направляется в Марсель, чтобы оттуда плыть морем вдоль побережья. Это было оптимальное решение, обеспечивавшее наиблагоприятнейшие походные условия войскам, и, насколько известно, оно не было вызвано возникновением напряженности в отношениях королей. В Генуе Филипп на короткое время слег в постель, и когда в середине августа Ричард отправляется в Портофино, Филипп передает ему послание, в котором скрыта большая часть будущих раздоров. В нем Филипп просит Ричарда, который нанял в Марселе еще двадцать галер и десять крупных грузовых кораблей, предоставить в его распоряжение пять галер. А ведь ему не составило бы большого труда самому нанять эти пять галер в Генуе, и желание получить их от Ричарда наглядно продемонстрировало, на каких основах он хотел строить свои взаимоотношения с последним: богатый Ричард просто обязан был принять самое деятельное участие в финансировании французского участия в крестовом походе. Ричард же выразил готовность расстаться не более чем с тремя галерами, что, однако, показалось Филиппу недостаточным. Следующим местом встречи королей была назначена Мессина, где им суждено было задержаться на целых полгода.
Разумеется, обоим королям несложно было бы в том же году встретиться и у Акки. Однако Ричард ограничился лишь посылкой туда передового отряда, да и то лишь после настоятельных просьб короля Гвидо. Но, несмотря на отсутствие королей, интриги и контринтриги уже вовсю плелись там с момента прибытия туда французской миссии в составе доверенных особ короля. Задержка на Сицилии едва ли была связана с приближением зимы и повышением в этой связи риска морского плавания, скорее, само запоздалое прибытие туда обоих было вызвано намеренной неторопливостью. И хотя Ричард, прибывший в Марсель еще 31 июля 1190 года, решил не дожидаться больше недели своего медлительного флота и нанял суда, чтобы плыть дальше (флот пришел в Марсель только 22 августа), продолжение плаванья было неторопливым и напоминало скорее увеселительную прогулку. Закрадывается подозрение: не хотел ли он прибыть в Марсель без своего флота? Плывя на расстоянии прямой видимости итальянского берега, Ричард то и дело высаживался на берег, не обходя вниманием почти ни единой достопримечательности. Только в посещении Рима отказал себе. В устье Тибра Ричард встречается с кардиналом Октавианом, епископом Остийским, и сетует о «turpia multa» [56] , говоря неприукрашенную правду о римской симонии, чего он не мог себе позволить во время правления папы Клементия III, да и подобная встреча тогда была и немыслима. В Неаполе Ричард останавливается на десять дней, в Салерно — еще на пять. Там он консультируется с врачами знаменитого университета.
56
«Стыде великом» (лат.).
Обо всех остановках Ричарда нам известно благодаря Говдену, который сопровождал его вплоть до падения Акки и вел своеобразный путевой дневник. Из косвенных источников мы узнаем, что по пути из Генуи в Мессину Филипп попадает в шторм, но это вовсе не означает, что именно поэтому он прибывает в Мессину лишь за семь дней до Ричарда, то есть 16 сентября 1190 года. Как утверждают, еще в день прибытия Ричарда он хотел отплыть в Акку, но помешал, якобы, неблагоприятный ветер. Второй попытки не последовало, поскольку, ему, по-видимому, вовсе не улыбалась перспектива провести зиму не в роскошном королевском дворце в Мессине, а в полевом лагере под Аккой, и подготовка к отъезду носила, скорее, характер отвлекающего маневра. Что касается Ричарда, то у него было еще несколько дел, которые следовало решить еще до завоевания Акки; среди причин задержки Филиппа, самой существенной было нежелание выпускать Ричарда из виду. Как мы вскоре увидим, тот намеревался предъявить королю Танкреду от имени своей сестры, а также от своего собственного, определенные требования. А насколько затянется решение данного вопроса, было не ясно. Кроме того, — и это представляется более существенной причиной задержки, — необходимо было кардинально решить проблему Кипра. А это практически невозможно было осуществить осенью, так что не было смысла торопиться с отплытием из Мессины лишь затем, чтобы избежать упреков в стремлении выждать более благоприятного времени для морского перехода. Разумеется, Ричард не оповещал на всех перекрестках о том, что перед осадой Акки он не исключал возможности иных военных действий, более того, он тщательно скрывал свои замыслы. И, наконец, перед тем как ступить на Святую Землю, Ричард хотел решить определенные личные вопросы, не терпевшие больше отлагательства — ему надо было, в конце концов, жениться. И это можно рассматривать как одну из причин его предусмотренной зимовки в Мессине.
Флот Ричарда подошел к Мессине 14 сентября 1190 года. До этого моряки-крестоносцы успели совершить нападение на Лиссабон и разграбить город. Быть может, именно поэтому и не состоялась запланированная встреча с королем в Марселе, и флот не успел к назначенному времени прийти на следующее место встречи. Так или иначе, но Ричард попал в Мессину лишь 23 сентября, через девять дней после прибытия своего флота, и этого времени вполне хватило для обострения ситуации, и не в последнюю очередь потому, что Филипп уже находился в Мессине. Еще до высадки в Мессине, Ричард успел в своеобразной манере продемонстрировать, что и в нем не дремлют разбойничьи инстинкты. Говден рассказывает историю, которая вполне могла закончиться трагически не только для самого короля, но и для всего крестового похода. Находясь уже в Южной Италии, в окрестностях Милето, Ричард всего с одним спутником проезжал по селению. Услыхав в одном из домов крик сокола, он устремился туда и через минуту вышел с птицей на руке. Не пожелавшего расставаться со своей добычей Ричарда мигом окружила толпа местных жителей, и на него обрушился град камней и палочных ударов. Когда один из крестьян достал нож, Ричард стал отбиваться плоской поверхностью меча, но тот сразу же сломался. Так на первый взгляд совершенно безобидная ситуация, не требовавшая, казалось, особой бдительности, разом превратилась в крайне опасную. И вновь Ричард показал, что безрассудная смелость его возрастала обратно пропорционально численности его отряда — чем меньше у него было сил, тем более рискованным было его поведение. Тогда он и его товарищ по несчастью, отбиваясь камнями, едва унесли ноги, а всего несколько дней спустя состоялся торжественный въезд в Мессину. «In tanta gloria» [57] происходила высадка в порту, под звуки валторн на впечатляющем фоне огромного флота, буквально заполнившего всю гавань, и этим он не только сам произвел неизгладимое впечатление на собравшихся, но и попутно продемонстрировал Мессине свою военную мощь. По уверениям хорошо осведомленного Девиза встреча Ричарда с Филиппом происходила в самой что ни на есть дружественной обстановке. За праздничным фасадом, разумеется, уже сгущались грозовые тучи, и очередной фарс «показной
дружбы» слишком скоро уступил место суровой реальности.57
Здесь: «помпезно. (лат.).
Необходимо признать, что по отношению к Танкреду и населению Мессины Ричард действительно повел себя довольно агрессивно, и трудно избавиться от соблазна автоматически перенести это впечатление на его взаимоотношения с остальными участниками крестового похода, включая Филиппа. Но что на первый взгляд кажется простым, при ближайшем рассмотрении обнаруживает сложность, а в итоге представляется чем-то совсем иным. Цель, которую преследовал Ричард в Мессине, в корне отличалась от тех, которые он ставил себе позднее, и завоевание Мессины, обошедшееся малой кровью, в определенном смысле совершенно блекнет перед теми кровавыми оргиями, которыми довольно часто сопровождалось взятие городов. Что же касается Филиппа, то, хотя его нельзя причислить к любителям поножовщины и при штурмах городов он никогда не лез на рожон, считать его миролюбцем тоже нет особых оснований. В связи с крестовым походом, политический механизм которого был запущен уже в Мессине, и при сравнении с Филиппом, наиболее часто упоминаемыми чертами облика Ричарда называют беспринципность и заносчивость, делавшие, якобы, невозможным любое сотрудничество с ним. Здесь же мы имеем дело с точкой зрения, искаженной полнейшим незнанием как всей его прошлой, так и будущей жизни. Конечно, совершенно бесспорно, Ричард отлично умел наносить обиды, но столь же превосходно он владел искусством располагать к себе обиженных. Необходимо признать, что он прекрасно чувствовал, когда и кого можно позволить себе обидеть. И общий взгляд на историю данного крестового похода убедительно свидетельствует о том, что его судьба совершенно не зависела от степени заносчивости Ричарда. С одной стороны, разоблачение интриг Филиппа делает любое обвинение в адрес Ричарда весьма относительным, а те из них, которые явно противоречат сущности его характера, и вовсе представляются надуманными. С другой же стороны, детальное изучение обстоятельств в большинстве случаев убедительно свидетельствует, что он, ревниво относясь к успеху крестового похода, не только был в высшей степени способен на уступки и снисхождение, но и охотно шел на них.
И почему только этого почти никто не замечал? И почему в большей части исследований по данному вопросу выносится столь категоричный приговор, вроде следующего: «Результаты столь широко задуманного третьего крестового похода весьма незначительны… Виноват в этом, главным образом, Ричард Львиное Сердце»? И как мог ведущий французский специалист по истории крестовых походов назвать Ричарда «се paladin impolitique et brutal» [58] ? Непререкаемость подобных оценок вновь подтверждается Стаббсом, на которого некритично опирается при создании образа Ричарда и автор английских хрестоматийных трудов по истории крестовых походов Рансиман. Некомпетентность солидных английских источников особенно роковым образом сказывается при оценке роли Ричарда как крестоносца, ибо мнение Стаббса подтверждают французские и немецкие документальные свидетельства, хотя он и не руководствуется ими. В большинстве случаев выводы Стаббса представляются сделанными a priori. Обе названные национальные тенденции объединяет сходство точек зрения, но при оценке крестового похода они в лучшем случае ограничиваются несколькими фразами, а в адрес Ричарда бросают лишь отдельные общие обвинения. И созданный под влиянием этих двух точек зрения портрет Ричарда-крестоносца невозможно разрушить никакими фактами. Такое, прямо сказать, бездумное отражение почти во всей литературе по данному вопросу находит инспирированная французским королем и экспортированная в Германию пропагандистская кампания 800-летней давности. Там и тогда ее разительная эффективность обусловливалась в первую очередь необходимостью оправдать пленение Ричарда. Для французов Ричард навсегда превратился во врага нации, тогда как у англичан был Стаббс, чей авторитет надолго отбил охоту доискиваться до истины.
58
«Этот далекий от политики и грубый рыцарь» (фр.).
Обструктивизм Филиппа по отношению к крестовому походу долгое время оставался неизвестен. Несмотря на частое подчеркивание его личных качеств, правомерен вопрос о том, какой интерес он мог иметь к делу, успех которого при сложившихся обстоятельствах был бы приписан исключительно Ричарду. А возвращение последнего победителем вовсе не входило в намерения Филиппа. И поэтому он изо всех сил стремился воспрепятствовать как возвращению Ричарда, так и победе крестоносцев, считая военное поражение наилучшей гарантией окончательного избавления от своего противника. И пока он всеми подручными средствами проводил чисто французскую политику, рассматривая крестовый поход лишь как средство достижения своей цели, ему охотно приписывали то, что он применял свои способности на общую пользу. Так он вдруг стал видной политической фигурой и завоевал репутацию политика, стремящегося к компромиссу. Последствия этого очевидны: Ричарда не только зачислили в зачинщики раздоров, но и отказали ему в признании действительных размеров его вклада в успех крестового похода. А он не только добился частичного успеха и стабилизировал положение, величайшей заслугой его было скорее то, что он круто повернул руль истории и предотвратил неизбежное поражение.
С другой стороны, интриги Филиппа не ограничивались лишь сферой глобальной политики и восточной частью Средиземного моря — французский король прилагал все усилия, чтобы создать Ричарду трудности при первой же представившейся возможности. И эти дополнительные сложности были источником новых опасностей и отвлекали внимание, которое Ричард, вынужденный защищаться и принимать ответные меры, мог бы направить на решение главных задач, более того, из многих ситуаций ему весьма сложно было выйти с честью.
Политика уступок, проводимая Филиппом по отношению к Ричарду перед крестовым походом, уже анализировалась. И если взглянуть на его действия сразу же после возвращения из крестового похода, то надо признать ее преемственность. Принципы этой политики, ставшие наконец очевидными, настолько радикальны, что туг же становится понятным и выбор средств. Сразу начинается открытая борьба с Ричардом, и это само по себе заставляет задуматься над тем, а не ставил ли он палки в колеса английскому королю уже во время крестового похода? И, действительно, его действия как до, так и после прибытия в Акку, похоже, подчинялись единой схеме. Он по-прежнему пытается втянуть в реализацию своих замыслов не только Генриха VI, церковь и Иоанна, — еще Конрада Монферратского и, по-видимому, Исаака Кипрского, — но еще, несомненно, жителей Мессины и Танкреда. И если оставляемые им на пути к своей цели следы не всегда имеют четкий отпечаток, то, по крайней мере, одно сразу бросается в глаза: в конфликтных ситуациях он никогда не выступает на стороне Ричарда. Закладывая коварные мины, он с самого начала старался использовать против Ричарда третьих лиц, которые в итоге становились такими же жертвами его политической игры, как и сам Ричард. Так, выступая в роли якобы незаинтересованной стороны, он пробуждал и поддерживал в других страх перед агрессией Ричарда и доводил их до такого состояния, что своим поведением они делали эту агрессию неизбежной. Даже когда, в отдельных случаях, он, казалось бы, действовал в интересах Ричарда, намерения его были диаметрально противоположны. Ричард желал победы, Филиппа же устраивала лишь борьба. В ней он видел возможность физической гибели своего противника, тогда как в победе — лишь ее вредные для него самого последствия. Если Ричард побеждал в борьбе, то материальный ущерб несли те, кто был вынужден вступить в конфронтацию с ним, Ричарду же доставались нематериальные убытки. Побежденные, в конце концов, превращались в недовольных, и, поскольку Филипп сам вынашивал замыслы нападения на Ричарда, он упорно стремился оказаться одним из многих, с кем его соперник был в состоянии войны. И даже если бы тот захотел сорвать его замыслы, ему бы это не удалось. Безупречная репутация французского короля и то обстоятельство, что он неоднократно имел дело с англичанами и, как полагали, досконально изучил повадки Ричарда, как говорится, изнутри, в то время как тот оставался загадкой для окружающих — все это гарантировало Филиппу всеобщее доверие и успех, пусть даже в роковом для судьбы крестового похода смысле.