Ричард I Львиное Сердце

Какую же роль играл Филипп в Мессине? То, что при штурме города он предательски противодействовал Ричарду, утверждают исключительно английские источники, причем единодушно, но иначе и быть не могло. Уже через 8 лет главным аргументом в предъявляемых анжуйской стороной обвинениях фигурируют собственноручно убитые Филиппом солдаты Ричарда. И у Амбруаза можно прочесть о том, что сообщила делегация Ричарда папе: французский король силой препятствовал заходу анжуйских галер в порт. Суть же предъявляемых обвинений лучше всех выразил Говден: Филипп не только не оказал содействия анжуйской армии — своим собратьям по оружию, но и вредил ей в силу своих возможностей. Еще до начала сражения Филиппа видели во вражеском лагере, да и на переговоры с Ричардом он приходит вместе с «возмутителями спокойствия» Йорданом Люпином и Маргаритой, причем, судя по «Histoire des Dues de Normandie», последний состоял с ним в особо близких отношениях и даже совершил для Филиппа hominium. Бегство обоих поверженных приближенных Танкреда свидетельствует о том, что у них были основания опасаться преследований со стороны Ричарда. Существует мнение, что единственная цель этой встречи заключалась в том, чтобы удержать Ричарда подальше от разворачивающихся событий. О том, что Ричард подвергался систематической травле утверждает Говден, когда он осуществленную Ричардом первую оккупацию комментирует словами: «И поэтому их было легче подстрекать против него». Кто же были эти агитаторы? Помимо двоих уже названных, сама собой напрашивается мысль о самом Филиппе, однако крайне неосмотрительно приписывать ему чересчур активную роль в Мессине, чтобы избежать предвзятого к нему отношения. В одном ему надо отдать должное. Вполне понятно, что ради сестры Ричарда он не желал браться за оружие. В соответствии с приказом Ричарда не втягивать в конфликт французов, Филипп пожелал защищать лишь непосредственные подступы к своей резиденции. Это хорошо высвечивает проблематичность его позиции. Если он намеревался заблокировать столь важный стратегический объект как порт, то тем самым он мог задержать взятие города, что противоречило бы интересам Ричарда, но было бы на пользу защитникам Мессины. Впрочем, само его присутствие в городе препятствовало нормальному ведению боевых действий. И лишь благодаря их скоротечности подобная помеха практически не повлияла на их результат, хотя, как знать, что случилось бы, если бы Мессина не пала за несколько часов.

Ему и вовсе не следовало бы оставаться в городе со своим войском после того, как выяснилось, что сражения не миновать. Разве не он сам желал отплыть в Святую Землю сразу же по прибытии Ричарда? И если это так, то есть если он действительно не собирался зимовать в Мессине, то он вполне мог бы отвести свою армию в другой район Сицилии или даже переправиться с ней в Южную Италию. Тогда он мог не опасаться быть втянутым в конфликт и попасть в двусмысленное положение. Разумеется, там могло сразу же оказаться, что и его армия, подобно любой другой, не вызвала бы больших восторгов у местного населения, да и местных правителей едва ли обрадовали бы его требования ленной присяги. И причина случившегося, надо полагать, в том, что Филиппа просто использовали как козырную карту в игре против Ричарда. В лагере союзников возникло недовольство в связи с тем, что Филипп позволил навязать. себе роль защитника сицилийцев, и недоверие к нему стало естественной реакцией армии крестоносцев. И это скрепя сердце выраженное недоверие в самом начале совместного крестового похода, по меньшей мере, справедливый упрек в его адрес. В бою не могло быть места для политических разногласий, а нейтралитет и вовсе был невозможен. Идущие в атаку солдаты должны были воспринимать как оскорбление штурм города, в котором стояла армия их союзника. Да и сама его сторонняя позиция воспринималась с раздражением, поэтому встречающиеся в английских источниках обвинения следует воспринимать как отголоски настроений в армии, а не как состряпанную задним числом теорию о заговоре.

И то, что Филипп и граждан Мессины бросает в трудном положении, не делает его поведение более лояльным по отношению к Ричарду. Единственным шагом с его стороны, не оставлявшим сомнений в том, что он не намерен становиться на чью-либо сторону, мог быть только его отъезд. Но, поскольку он все-таки остался, то тем самым подавал надежды, которые не собирался оправдывать. Его якобы посредническая миссия привела к тому, что жители Мессины, веря в поддержку со стороны Филиппа, оказались втянутыми в провокацию по отношению к Ричарду. Расчет очевиден в своей простоте. Что могло случиться с городом, в котором находился французский король и сюзерен врага? И все зависело лишь от того, как сохранить расположение этого сюзерена. Амбруаз сообщает, как после начала боев горожане обступили Филиппа, моля о помощи. Случилось то, что — за исключением разве что Ричарда и Филиппа — и представить себе никто не мог: приступом брали город, в котором находился французский король. Его дипломатия мнимого умиротворения сослужила сомнительную службу Поведению Филиппа не могло быть никаких оправданий. По логике того времени Ричард либо был прав — и тогда его сюзерен и союзник должен был прийти ему на помощь, либо он был не прав — и тогда тот должен был запретить штурм города. Второе Филипп сделать не мог, так что ему следовало хотя бы сделать вид, что он солидарен с Ричардом, раз уж он своевременно не догадался удалиться с места сражения. Постыдно было позволять при этом завоевывать самого себя.

Поведение, продемонстрированное им при взятии Мессины, достаточно убедительно объясняет, почему во всех оценках его отодвигают на задний план, в тень Ричарда. Это умаление своей роли Филипп впоследствии поставил во главу перечня обвинений, предъявленных Ричарду. Однако, как мы вскоре убедимся, он сам в иных ситуациях брал на себя роль униженного, во всяком случае, это происходило не без его участия. Уже само прибытие его в Мессину — что, как не образчик кричащей скромности. Приплыл он на одном единственном корабле, и когда увидел собиравшуюся для его встречи на берегу толпу, направился сразу же ко дворцу, чтобы проскользнуть в город как бы черным ходом. Согласно традициям того времени короли так не вступали в города, тем более короли столь высокого ранга, как Филипп. Помпезная высадка Ричарда поэтому представляла резкий контраст прибытию Филиппа, и долгое время была у всех на устах. Амбруаз даже счел необходимым заступиться за Ричарда. «Господа, — обращался он к своей аудитории, — таков обычай: высокопоставленный гость просто обязан появляться в чужой стране подобающим его званию образом». При этом он напомнил пословицу: «Встречают по одежке». О Филиппе же, по крайней мере, по внешним признакам никто не мог бы сказать, что прибыл король. Поскольку Ричард просто не мог приплыть меньше, чем на одном корабле, его прибытие так или иначе должно было затмить прибытие Филиппа, хотел он того или нет. К тому же, по пути Ричард нанял еще несколько галер, да и прибывший уже к тому времени его флот создал впечатляющий задний план. Все это, однако, вовсе не преследовало цель уязвить самолюбие Филиппа. Стремление же последнего к жесткой экономии выглядело не иначе, как скаредность. Просить же Ричарда подарить ему пару кораблей или выделить в его свиту несколько своих знатных дворян ввиду общей дороговизны осуществления крестового похода, то есть реализации своей почетной привилегии, полагающейся ему на правах сюзерена, он не мог, поскольку не соблюдал всех обязанностей сюзерена, начиная от оказания помощи своим вассалам и заканчивая их щедрой финансовой поддержкой. Впрочем, привилегия эта уже давно отжила свой век. Участие Ричарда в крестовом походе едва ли можно рассматривать как исполнение им воинской повинности в пользу своего сюзерена — свою армию он снаряжал за свой собственный счет и был не просто вассалом, но суверенным королем.

Говоря о некоролевском поведении Филиппа, следует привести еще один эпизод, воспринимаемый не только как умышленное пренебрежение честью своих подданных, но и как доведенную до претенциозности предупредительность. В начале февраля 1191 года был устроен турнир-забава на тростниковых копьях, на котором Ричард повздорил со своим давнишним недругом церемониал-рыцарем Вильгельмом де Баррэ. Закончилось все тем, что Ричард объявил тому свою немилость и посоветовал избегать показываться на глаза. Поскольку тот принадлежал к свите Филиппа, последнему надлежало вступиться и защитить его от гнева союзника. Однако Филипп ограничивается лишь тем, что демонстративно присоединяется к многочисленным ходатайствам своих дворян перед Ричардом о прощении рыцаря де Баррэ. При описании этого происшествия Говден явно грешит многословием, лишний раз подтверждая тем самым одиозный характер случившегося. В конце концов Филиппу приходится отослать рыцаря, поскольку, по утверждению летописца, он не желал держать его при себе против воли и вопреки запрету английского короля. Этим поступком Филипп, казалось, желал доказать всему миру, насколько далеко могло простираться его самоотречение, и весь христианский мир сокрушался о потере для крестового похода столь доблестного ратника. И когда цвет французского воинства, включая и самого Филиппа, вновь предстал пред Ричардом, чтобы смиренно просить за де Баррэ, тот, очевидно, осознав демонстративный характер подобного демарша, объявил, что, по крайней мере, на время крестового похода де Баррэ может его не опасаться. И последний вернулся в ряды крестоносцев. Так несносность характера своего соратника по крестовому походу обернулась для Филиппа потерей собственного престижа.

Если бы речь шла о более существенных материях, он, скорее всего, прибег бы к требованиям, нежели полагался бы на убедительность своих просьб. Выдвигая все новые финансовые требования, он доказал, что им руководили вовсе не робость и деликатность. А уж о том, что он больше любил брать, чем давать, единодушно твердят все источники. Из 40000 унций золота, которые Ричард получил от Танкреда, Филипп немедленно потребовал себе половину. Еще в Везеле он заключил с Ричардом договор о дележе добычи, имея в виду завоевания в Палестине и распределение военной добычи. Но поскольку он демонстративно не принимал участия в штурме Мессины, так как его не интересовали личные претензии Ричарда, это требование было воспринято как скандальное. До открытой распри дело чуть было не дошло еще раньше, когда вид развевающихся по городу знамен Ричарда оскорбил в Филиппе чувства сюзерена. И хотя Ричарду не особенно хотелось опускать свои знамена, он все же решил пойти на компромисс. Согласно Говдену, до достижения договоренности с Танкредом, он передал город ордену крестоносцев. На этот раз Ричарду пришлось таки опустить свои знамена, и этот первый инцидент со знаменами следует вспомнить, когда речь пойдет о споре на ту же тему, возникшем под Аккой между ним и герцогом Леопольдом Австрийским. Тут следует иметь в виду следующее: с подъемом флагов возникало право на добычу, от которого, несмотря на полную его обоснованность вследствие единоличного завоевания, приходилось отказываться, довольствуясь признанием за собой лишь символического участия в качестве союзника Филиппа. В итоге Ричард передал Филиппу третью часть полученных от Танкреда денег, что позволило последнему возместить все расходы, связанные с длительным пребыванием французской армии в Мессине. Он скрепя сердце согласился с двойной ипотекой неэффективного союза и финансированием соперника, так как возвращение Филиппа домой открывало еще более неприятную перспективу. И так как Филиппу, несомненно, были известны опасения Ричарда, он вполне мог позволить себе подобное вымогательство.

В обосновании законности передачи Танкредом денег Ричарду завещание Вильгельма играло лишь вспомогательную роль. Все авторы при этом указывают на сумму в 40000 унций золота. В официальных источниках подтверждается получение 20000 унций в рамках договоренности о браке между племянником Ричарда Артуром и дочерью Танкреда, при этом поясняется, что как в отношении вдовьего наследства Иоанны, так и в отношении «rebus alus» [60] , обязательств больше не существовало. В этом официальном разъяснении дается ссылка на два письма Ричарда, и, поскольку последний соглашался вернуть 20000 унций в случае, если брак не состоится, другая часть, то есть 20000 унций, покрывала оба требования, а именно, вдовье наследство и завещание. Разумеется, нельзя исключить и возможность сокрытия части денег, ведь об истинных размерах предъявленных Ричардом требований не имеется достоверных сведений. Завещание в указанных письмах могло не упоминаться не только из-за отсутствия надежного правового обоснования данного требования, но также из-за желания не задеть самолюбия Филиппа, а готовность вернуть полученные деньги, несмотря на определенное целевое их назначение, необходимо рассматривать в контексте общей политической ситуации. В любом случае даже официальная версия различает многофункциональное назначение выплат Танкреда. Помимо удовлетворения законных требований, данная сумма была чем-то вроде выкупа за Мессину, военным трофеем. И поскольку Иоанна передавала все свои деньги в полное распоряжение Ричарда, который вкладывал их в крестовый поход, они, в конечном счете, превратились в пожертвование. Поэтому и Филипп, хотя и рассматривал завоевание Мессины как личное дело Ричарда, должен был знать о назначении всех этих денег и своей доле, в частности. В любом случае, благодаря им затянувшееся пребывание на Сицилии нельзя назвать временем, потерянным для крестового похода.

60

«Прочих дел» (лат).

Интересно было бы перевести выплаты Танкредом по курсу находившейся тогда в повсеместном обороте серебряной марки. Поскольку впоследствии свой выкуп Ричарду пришлось соразмерять со стоимостью кельнской марки, нас интересует, прежде всего, соотношение между суммой выкупа, и суммой денег, которую, по утверждению Генриха VI, Ричард вывез из норманнского государства. Неизвестной величиной в данном уравнении является золото-серебряный паритет, но с учетом разумных погрешностей, величина получается сравнимой с выкупом, заплаченным Ричардом, что далеко не случайно.

Обратимся теперь к отдельным пунктам соглашения между Ричардом и Танкредом, которые послужили основой рассматриваемого финансового урегулирования. Несмотря на все позднейшие заверения во взаимопонимании, не следует забывать, что позиции партнеров равноправными никак не назовешь. Танкред был загнан в угол — мир ему был просто необходим. Ричарду же, как и до этого в Англии, нужно было собрать как можно больше денег на крестовый поход. Танкред стремился выторговать за свои деньги хотя бы какую-нибудь политическую компенсацию, победителю-Ричарду вовсе не обязательно было идти на существенные уступки. Поэтому письма, в которых он в первой половине ноября 1190 года разъяснял содержание договора Танкреду и папе Клементию III, если отвлечься от вопросов обеспечения мира, по сути имеют в виду лишь финансовое урегулирование. Разумеется, определенные пункты имели все-таки чисто политический характер.

Попытаемся теперь взглянуть на оба документа через призму общей политики Ричарда и разобраться, что же стояло за текстом данного договора. Надо сказать, что кроме Танкреда, послание, содержащееся в них, имело и других адресатов, и прежде всего, Генриха VI. Ричард писал Танкреду, что между ним и его сицилийским партнером заключается мир на вечные времена: «Promisimus ergo vobis et regno vestro, et toti terrae dominationis vestrae, per nos et nostros, terra et mari pacem perpetuam nos fideliter servaturos» [61] .

61

«Обещаем, следовательно, Вам и Вашему королевству, а также всем подвластным Вам территориям, от нас и вассалов наших соблюдать вечный мир как на суше, так и на море» (лат.).

При этом Танкреду гарантировалось право владения территориями, на которые претендовали анжуйцы. Это было и в интересах Штауфенов. Получение денежной компенсации за графство Иоанны выводило Плантагенетов из зоны конфликта интересов Танкреда и Генриха VI. Более того, Ричард давал гарантию, что не станет искать предлога для объявления войны Танкреду и завоевания Сицилии. А именно такие намерения приписывались ему перед взятием Мессины.

Еще одним существенным моментом является обещание Ричардом помощи Танкреду на время его пребывания на Сицилии: «… ut quamdiu in regno vestro moram fecerimus, ad defensionem terrae vestrae ubicunque praesentes fuerimus, vobis auxilium praebeamus, quicunque vellet earn invadere, aut vobis bellum inferre». [62]

62

«И пока мы будем пребывать в королевстве Вашем, с какой бы стороны ни возникла необходимость в обороне Вашего королевства, предоставим Вам помощь, кто бы ни вознамерился на Вас напасть или пойти на Вас войной.»