Ричард Львиное Сердце. Король-рыцарь

VII. О! Боже! Вы всепрощающий, настоящий Бог, настоящий Человек, настоящая Жизнь, пощади! Прости его, он в этом очень нуждается; и не рассмаривай его грех, но вспомни, как он будет тебе служить!»^{51 [646]}

После выражения своих эмоций, автор подчеркивает в этой поэме «рыцарские» добродетели Ричарда: его храбрость, сравниваемая с храбростью античных героев, принадлежащих как истории, так и легенде, смешавшихся в эту эпоху, — Александр Великий, Карл Великий, Артур. Его щедрость, его великодушие, его учтивость. Теперь, когда он мертв, что станет с его рыцарями, с теми, кто доверился и служил ему? Что станет с рыцарством, с турнирами и армией? Что станет с христианством, героем которого он был? Кто отныне будет прославлять тех, кто требует славы и хвалы, как это делали Ричард и его братья, Генрих и Жоффруа? В последнем упоминании чувствуется прямой вызов (но без намеков) его еще неизвестному наследнику. Наконец, поэт завершает поэму обращением к Богу, чтобы Он простил грешного короля: он в этом нуждается! Пусть король небес рассматривает не его неоспоримый грех (мы к этому еще вернемся), а полезность его службы Божьему делу. Автор, вероятно, подразумевает здесь участие Ричарда в крестовом походе.

646

51 Gaucelm Faidit / Ed. Mouzat, Les podmes de Gaucelm Faidit, troubadour de XII sidcle. Paris, 1965, № 50. О смерти Ричарда: «Fortz chausa, es que tot la major dan». P. 415, nep. P. 423. Поэма написана вскоре после смерти Ричарда, поскольку автор не упоминает, кто был его преемником.

Здесь есть все. Ричард соединил в себе невежественные добродетели рыцарства, восхваляемые литературой XII века, и те качества, которые Церковь всегда воспитывала в королях и принцах и которые всего лишь столетие спустя она попытается привить рыцарству, в том числе с помощью литургических формул посвящения в рыцари, отмечая торжественность этого момента.

Оплакивая смерть короля Англии, мы оплакиваем не только преждевременный уход короля-рыцаря, героя христианства, но и воплощение рыцарских достоинств. Нам остается спросить себя, был ли в действительности Ричард в реальных своих поступках подобной идеальной моделью рыцарства? В чем он мог быть ею и в чем с ней расходился? Следует также задуматься о причинах, побудивших его поступать как рыцарь, следуя этой модели, но больше, наверное, о мотивах, которые побудили хронистов этот образ создать, расширить и приукрасить.

ПРЕДСТАВЛЕНИЕ О РЫЦАРСТВЕ ДО РИЧАРДА

Три сословия

Жорж Дюби замечательно описал, опираясь на исследования лучших историков, далекое происхождение и развитие схемы трех сословий параллельно тому, что он называет «представлением о феодализме». Не стоит на этом больше останавливаться^{1 [647]} . Запомним лишь, что двойная схема, которая до 1000 года существовала в умах ученых, уже давно различала две категории людей (ordines): первая состоит из священнослужителей (clerid), а вторая — из мирян (laid). Здесь речь идет о различии, установленном на принципе ритуальной чистоты, морального достоинства и на обязательствах, которые из этого вытекают.
– Священнослужители, преданные культу Бога, должны отказаться от земных возможностей и стремиться к мыслям духовным, отречься от супружеских уз, желаний плоти, кровосмешения, от богатств этого мира, от соблазна земной славы ради того, чтобы своими действиями и чистыми молитвами способствовать установлению царства Божьего. Эти предписания, которые, особенно с V века, сопровождают развитие сакраментализма в Церкви, отражают разрыв, который в лоне Церкви отделяет отныне духовенство от толпы верующих. От первых следует ожидать поведения более «священного», чем от вторых; вправе требовать от них больше, ведь они будут вознаграждены

647

1 Dubi, G, Les trois ordres ou l’imaginaire du feodalisme. Paris, 1978.

в большей степени, чем остальные, и их спасение им более обеспечено, если, выбрав царский, апостолический путь, они смогут уберечь себя от грязи этого мира. Результатом этого является установление иерархии ритуальной, моральной и религиозной чистоты, которая внутри сословий располагает монахов и монахинь над белым духовенством, а воздерживающихся и вдов над женатыми мужчинами и замужними женщинами.

За несколько лет до года 1000 Аббон Флерийский разделает человечество на две категории, на священников и мирян, но вводит в содержание последних новое отличие, делая упор на функцию, а не только на природу, когда он описывает гармоничное общество, которое будет существовать, если каждый будет выполнять свою миссию на том месте, куда Бог его определил; вот что он говорит по поводу второй категории, о мирянах:

«По поводу категории людей — я говорю о мирянах — нужно, прежде всего, сказать, что крестьяне (agricolae) отличаются от воинов (agonistae): крестьяне потеют на пахоте и на разных иных сельских работах; воины, довольствуясь военным жалованьем (stipendiis militia), не нападают друг на друга даже в лоне своей матери (Церкви, христианства), но сражаются против врагов святой Церкви Бога»^{2 [648]} .

Эта классификация, созданная в общих чертах в Оксерской школе за век до этого, предвосхищает ту, которая к 1030 году будет более четко сформулирована Герардом Камбрейским и Адальбероном Ланским и взята на вооружение век спустя большинством авторов, размышлявших об «устроении мира»^{3 [649]} . В 1000 году, однако, это нереально. Не только из-за междоусобных войн, которые сталкивают вооруженные войска соперничающих сеньоров, но, прежде всего, из-за грабежей, которым предаются воины того времени (les milites, которых не можем еще к этому времени перевести как «рыцарь»), Аббон Флерийский, как и за век до него другой Аббон, Сен-Жерменский, разоблачает это невыносимое поведение milites, которые осмеливаются обворовывать церкви, а потом совершать приношения Богу, состоящие из того, что они украли. Не удивительно, особенно с тех пор как язычники взяли верх над христианами! Это настоящее Божье наказание за их грехи^{4 [650]} .

648

2 Abbon de Fleury, Apogeticus ad Hugonem et Rodbertum reges Francorum, PL 139, 464.

649

3 О происхождении схемы см. Ortigues, F., L’dlaboration de la thdorie des ordres chez Haymon d’Auxerre, Francia, 14, 1986, 26-43. Iogna-Prat D. Le "baptdme" du schdma des trois ordres fonctionnels: I'apport de I'dcole d'Auxerre dans la seconde moitid du IXе sidcle // Annales ESC, 1986. P. 101-126.

650

4 Abbon de Saint-Germain, Sermones, red. U. Onnerfors. Abbo von Saint-Germain-des-Prds 22 Predignet // KritischeAusgabe und Kommentar (Lateinische Sprache und Literatur des Mittelalters, Bd. 16). Франкфурт-Берн-Нью Йорк-Нанси, 1985, стр. 65, 11, 113.

Чтобы попытаться ограничить эти поборы в ущерб церквам и монастырям, Церковь в конце X века пытается установить мир Божий. Прежде всего, речь идет о том, чтобы получить с правителей и сеньоров (и от воинов, которыми они командуют) обязательство не нападать, не убивать, не забирать, не требовать выкуп у inermes (безоружных), то есть у людей, которые не занимаются воинским ремеслом: монахов, священников, служащих любого ранга, женщин, детей, пилигримов, крестьян и торговцев^{5 [651]} . Немного позже, в начале XI века, Церковь пытается ограничить, на этот раз во времени, военные грабежи, запрещая использование оружия в определенные периоды недели или года, в пятницу в память о страсти Христа, в субботу в память о его пребывании в гробнице во время субботнего отдыха, в воскресенье в память о его воскрешении, а также во время главных литургических периодов и праздников знаменитых святых. Делая это, она совершает попытку создания в военном мире феодального беспорядка (неоспоримого, даже если его не преувеличивать) некоторых зачатков порядка и мира.

651

5 Здесь речь идет об общем изложении. О дебатах, которые разгорелись между историками по поводу толкования предписаний Богом мира см. Flori J. Chevaliers et chevalerie du Moyen Age. Paris, 1998. P. 181.

Чтобы заставить уважать такие предписания, Церковь пользуется отлучением от церкви и запретом, ощутимыми угрозами. Во времена, когда таинства занимают такое значимое место в «экономике спасения», а умереть без их причащения и быть похороненным не по-христиански означает навлечь на виновного вечные мучения, это имеет воздействие. Однако этих мер недостаточно. Сегодня часто приходится слушать суждение по поводу преступности: предупредить лучше, чем наказать. И чтобы достичь этой цели, необходимо изменить мировоззрение, что предполагает более деликатную, длительную, многообразную и упорную работу. Формирование рыцарского идеала является результатом этого медленного и терпеливого усилия.

Сословие milites

Первая фундаментальная часть этой попытки состоит в установлении законного характера военного ремесла, признания в определенных условиях его достоинства. Для этого следует сначала различить, в светском мире, как это сделал Аббон Флерийский, тех, кто сражается, и тех, кто работает, пашет, потеет со сгорбленной спиной, обрабатывая землю. Это различие будет осуществлено на основе признанных обязанностей, которые никто не должен узурпировать. Каждый должен оставаться на своем месте, на своем уровне, установленном Богом. Итак, приверженцы мира Божьего, по большей части монахи, пытаются вмешаться своими публичными собраниями и торжественными клятвами, которые milites должны произносить на реликвиях святых, в политическую и военную сферы деятельности. Адальберон и Герард Камбрейский около 1025 года заявляют, что это не монахи, а король, просвещенный епископами, должен заставить соблюдать мир, «сдерживать» военных, дабы они не злоупотребляли своим оружием, а, наоборот, выполняли функцию защитников:

«В действительности существует два вождя: король и император, и под их руководством государство остается устойчивым. Существуют другие, которых не сдерживает ни одна власть, если они избегают преступления, которые подавляют королевским скипетром: это воители, защитники церкви. Они защищают больших и маленьких, они защищают весь мир и себя в равной степени»^{6 [652]} .

Это не мешает, они также признают по своей трифункциональной схеме существование в старом «ordo» мирян отдельной категории воинов (ordo militum), отличной от пахарей:

652

6 Adalberon de Laon, Carmen ad Rodbertum regen / Ed. et trad. C. Carozzi. Paris, 1979. P. 21.

«Божий дом триедин, хотя кажется единым. Здесь внизу одни молятся, другие работают, третьи сражаются. Все трое составляют единое целое и нераздельны; также работа двух зависит от службы одного, каждый, в свою очередь, приносит всем облегчение. Она проста, эта тройная связь»^{7 [653]} .

В эпоху Адальберона эта программа, державшаяся на королевской власти, призванной обеспечивать мир, порядок и дисциплину в беспокойных отрядах воинов, была нереалистична. Это было время, когда сеньоры, избавляясь иногда от власти даже самых близких графов, навязывали окрестным крестьянам свое социальное и экономическое господство, устанавливали свой порядок (или беспорядок) в шателенствах, опираясь на свои замки и на своих milites, и до сих пор им удавалось пресечь слабые попытки к автономии последних; некоторым удается избежать этого доминирования, и они сами становятся разбойниками или ворами. Предписаниям Божьего мира удается с большим трудом, в течение всего XI века, ограничить все эти преступления: они хотя бы заслуживают уважения за установления правил поведения, в основном негативных (не нападать на безоружных людей, не обкрадывать церкви, не сжигать «бесплатно» дома и мельницы, не вымогать, а довольствоваться своим жалованьем и т. д.). Эти правила образуют первые, рудиментарные элементы далекой будущей рыцарской этики. Ее продолжение не сможет появиться раньше того времени, пока королевской власти как во Франции, так и в Англии не удастся заново утвердиться, подчинив себе этих «феодальных» сеньоров. Это была эпоха Генриха II и Людовика VII, Филиппа Августа и Ричарда Львиное Сердце.

653

7 Adalberon de Laon, ibid. P. 23

Постоянное обсуждение вопроса о мире на протяжении всего XI века показывает, что эти правила не эффективны. Клермонский собор в 1095 году является этому доказательством. Провозгласив крестовый поход, папа Урбан II стремился обратить вовне, за пределы христианского мира жестокость рыцарей-разбойников, направить их против турок-сельджуков, которые стали хозяевами Иерусалима. Итак, Клермон — это, прежде всего, мирный собор, предназначенный, как и все предыдущие, для поиска средств обеспечить на христианском Западе мир, потревоженный milites, которых тогда уже можно назвать рыцарями. Проповедь крестового похода, конечно, не является циничным выражением решения понтифика очистить Запад от его самых беспокойных элементов. Те, кто был крестоносцем, были людьми набожными, даже если (к счастью!) их грубая и жестокая форма набожности нас немного шокирует сегодня. Набожность и покаяние тоже могут тронуть самые черствые сердца. Нельзя относить без оговорок ко всем крестоносцам утверждение Бернарда Клервоского, касающееся создания ордена тамплиеров, этих постоянных крестоносцев, которых он приветствует в недвусмысленных выражениях: