Ричард Львиное Сердце. Король-рыцарь

Каким бы далеким ни было происхождение, кажется, что добродетель (или обязанность) щедрости была, прежде всего, привилегией власть имущих, восхваляемой теми, кто был постоянным бенефициарием, то есть священнослужителями и придворными. Мне кажется, что щедрость произошла от двух противоречивых предков, чьи определенные черты она сохранила: от христианского «милосердия» и духовности, с одной стороны, и от аристократического хвастовства, с другой стороны.

Результатом первого, восхваляемого Церковью с самого начала, является презрение к богатствам этого мира, которое проповедовал Иисус и его ученики. Ведь эта жизнь пройдет, и человек покинет этот мир в том, в чем и явился на свет — голым. Царство небесное принадлежит беднякам. В продолжение веков этот идеал бедности, или, по крайней мере, безразличия к земным богатствам, немного изменился. Растущий разрыв между священнослужителями и простыми верующими привел Церковь к смягчению евангелических требований, которые и сами изменились под влиянием времени. Сначала от них отказалось духовенство, а затем все больше и больше от них стали отходить монахи, единственные, кто призван обетами, произнесенными в соответствии с уставом монастыря, избегать кровопролития, чувственных удовольствий и земных благ. Еще эти обеты личной бедности монахов очень долго держались, несмотря на реальное коллективное богатство их орденов, что периодически приводило к злоупотреблениям и вызывало критику, способствующую зарождению новых, более требовательных братств. В XII веке ярким примером этому становится Сито.

Это явление становится особенно заметным со второй половины XI века до середины XIII века, когда экономический и демографический рост Западной Европе приводит одновременно к увеличению богатств и росту числа людей, способных уйти от примитивного поиска средств к существованию, чтобы задуматься о дальнейшей судьбе человечества. Стремление к бедности понемногу охватывает различные слои населения, даже те, которые в мирской жизни прежде не задумывались об этом, — ремесленников, торговцев, буржуа и рыцарей. Святой Франциск и «еретики» вальденские и катарские, по меньшей мере, частью своего успеха обязаны этому новому течению^{6 [902]} .

902

6 Vauchez. La spirituality du Moyen Age, occidental. Paris, 1975; Vauchez. Les Laiqcs au Moyen Age. Paris, 1987.

До сих пор миряне были, даже в силу своей профессии или статуса, запятнаны грехом. Светские сеньоры скорее становились грешниками. Грехи нужно было искупать. Подаяние полностью выполняло функцию искупления — иногда прямо, через дары нищим, просящим, стоящим на паперти церкви или замков; но чаще всего косвенным образом, посредством милосердных дарений, пожертвований Богу и его беднякам, а следовательно, Церкви, обязанной эти подношения распределять. Своим постоянным осуждением безумия, состоящего в привязанности к богатству, духовенство в проповедях отсылало в преисподнюю богатых мирских накопителей, алчных до благ земных, и прославляло великодушие сильных мира сего по отношению к Церкви, хотя сама была богатой и могущественной накопительницей. Милостыня искупала многие грехи. А дарение — еще больше, как свидетельствуют все хартии, акцентирующие на этом внимание.

Но щедрость — это не милостыня. Ее мотивации, ее получатели, ее форма совершенно иные. Здесь речь не идет о том, чтобы обеспечить себе благополучие в загробном мире, униженно подавая милостыню нищим, чтобы заставить забыть о своем богатстве. Цель щедрости — наоборот, сделать дарителя известным, славным своей расточительностью, которая должна расположить К нему людей на этом свете, даже если это вызовет неодобрение Церкви. Церковь же не без причины часто приравнивает эти большие траты к проявлениям превосходства, гордыни. Заметим, что в это время в церковной классификации пороков гордыня впервые стояла перед алчностью^{7 [903]} . Аристократию это не волнует, и она практикует щедрость подчеркнуто. В эпопее монахи ее критикуют, но она «является естественной для высоких людей», восхваляемая жонглерами и рыцарями, так как она радует нищих и привязывает их к великим^{8 [904]} .

903

7 Little L. H. Pride goes before avarice: social change and the vices in Latin Christendom, 76, 1971. P. 16-49.

904

8 Le moniage Guillaume / Ed W. Cloetta. Paris, 1906, v. 290, 883, 907, 1017, 1035, 5964.

Щедрость на самом деле выполняет множество функций: экономическую, политическую, религиозную, социальную и идеологическую. Нас интересует только последняя. В обществе, где отныне валюта в полном обиходе и становится как никогда необходимой, она позволяет некоторым группам рыцарей осознать свою взаимосвязанность, не классовую (так как рыцарство, как мы видели, не является социальным классом), а как ордена, или, точнее, профессионального сообщества^{9 [905]} . Короли и принцы нуждаются в рыцарях, чтобы установить, подтвердить и укрепить свою власть; рыцари нуждаются в королях и принцах, чтобы зарабатывать на жизнь своей профессией, ведь они не воспитывают, не торгуют, не производят богатства, а только потребляют. В действительности, и те и другие, каждый в своем статусе, живут как хищники, с добычи, отобранной у врагов в случае победы в военное время, с плодов труда земледельцев в мирное время, обходя окольными путями налоги, установленные государством, или незаконным взиманием денег, осуществляемым власть имущими, в частности королями и принцами, так как в ХИ веке начинает образовываться административный государственный уклад. Хвала идеала щедрости, порицание накопительства и высокомерное презрение к деньгам могут быть также выражением отчаяния наиболее уязвимой части воинов феодального общества, но что более вероятно, отражением формирующейся аристократической и знатной идеологии, собирающей вокруг правителей и королей тех, кто живет своим военным ремеслом^{10 [906]} . Во многих литературных произведениях второй половины ХИ века, в романах Кретьена де Труа «Айоль» или «Партонопё из Блуа», можно найти возрастающее открытое проявление этой рыцарской идеологии, противостоящей интересам простого народа^{11 [907]} .

905

9 Этот важный нюанс см. у Batany, J., Le vocabulaire de cetegories sociales chez les moralistes francais vers 1200, Paris, 1973, 59-72.

906

10 Batany J. Du bellator au chevalier dans le schema des trois ordres // Actes du lOle congres national des societes savantes. Lille, 1976. Paris. 1978. P. 23-34.

907

11 См. эту точку зрения о Кретьене Flori J. La notion de chevalerie dans les romans de Chretien de Troyes // Romania, 114, 1996, 3-4. P. 289-315 ; о Эоле Spencer R. H. Le rfile de l’argent dans Aiol, Charlemgne et Гёрорёе romane // Actes du Vile congres international de la Societe Rencesvals, Liege, 28 aout-4 sept. 1976. Paris, 1978. P. 653-660; Flori J. Sdmantique et ideologie; un cas exemplaire: les adjectifs dans Aiol // Essor et fortune de la chanson de geste dans l'Europe et dans l'Orient latin,(dictes du 9e congres international de la societe Rencesvals). Modena, 1984. P. 55-68; Flori J. L'ideologie aristocratique dans Aiol // Cahiers de civilisation rmedievale, 27, 1984. P. 359365. О Partonopeu de Blois и большинстве других романов ричардовской эпохи см. Flori J. Noblesse, chevale rie et ideologie aristocratique en France d'oil (XIe-XIIIe siecle). Renovacien intelectual del Occidente europeo, siglo XII (XXIV Semana de Estudios Medievales. Estella, 14 a 18 dejulio de 1997). Pampelune, 1998. P. 349-382.

Эта идеология выражена еще ярче, чем ранее у поэтов и романистов королевства Франции, и тем самым она противопоставлена растущей политической и экономической роли, которую играют буржуазия и буржуа подле Людовика VII и Филиппа Августа. Можно подумать, что произведения, которые выражают эту аристократическую идеологию и связывают с двором короля Артура совершенное воплощение этого идеала, могли также пытаться повлиять в этом смысле на двор Плантагенетов. Принятие этого идеала двором служило его политическим интересам, вовлекающим в свое дело аристократию и рыцарство против Филиппа Августа, считавшегося королем бюргеров, предающим интересы и идеалы рыцарства. Этот тезис был выдвинут Эриком Кехлером и Жоржем Дюби, под которой я тоже частично подписываюсь, с многочисленными нюансами, так как не все произведения могут подойти под эту схему, однако многие из них это подтверждают, особенно многотомные произведения.

Повлияли ли эти произведения на поведение Ричарда Львиное Сердце? Учитывая отношения, существующие между домом Плантагенетов и авторами этих многотомных произведений, не приходится сомневаться. Вас, например, или Бенедикт де Сант-Мор открыто прославляют щедрость, достойную подражания, предков Ричарда, герцогов Нормандии, в частности герцога Ричарда, который был великодушным по отношению к своим баронам, кормя (то есть воспитывая и растя при своем дворе) их сыновей и часто посвящая их в рыцари, хорошо вознаграждая и преподнося им щедрые дары. Этот хвалебный портрет усилен еще портретом, абсолютно отрицательным, Рауля Торта, его противника, который взимал деньги со всех и со всего, платя мало домашней прислуге, плохо вознаграждая своих рыцарей, и никогда не давал им ни на денье больше, чем было их жалованье^{12 [908]} . Согласно Васу, Ричард II мудро берег свои щедроты только для «благородных рыцарей», которые каждый день получали дары и сукно^{13 [909]} . Бертран де Борн, поэт и рыцарь, через несколько лет толкает сеньоров своего времени на военные действия, так как они заставят даже самых алчных раскошелиться для рыцарей^{14 [910]} . Можно считать, что эта идеология нашла свое выражение одновременно в литературе и в реальности, одна и другая принадлежали к одному мировоззрению, служили взаимной моделью, усиливаясь и поддерживая друг друга на этом пути.

908

12 О щедрости герцога Ричарда см. Benoit de Sainte-Maure, La chronique des dues de Normandie par Benoit / Ed. Carin Fahlin, Uppsala, 1951-1954, v. 19566, 19644, 24729. О похвале щедрости Робера Норманского см. Batany J. Les trois bienfaits du due Robert: un modele historiographique du prince evergete au ХПе siecle // R. Chevalier (ed). Colloque Histoire et Historiographic «Clio». Paris, 1980. P. 263-272.

909

13 Wace. Le roman de Rou, ed. Holden, Paris, I, 1970, II, 1971, 780.

910

14 Bertran de Born / Ed. G. Gouiran, n 28, p. 501, 735.

Щедрость Ричарда

Как мы недавно говорили, чтобы быть королем-воином, у Ричарда сначала должно быть много денег, необходимых для вербовки наемных солдат, но также для того, чтобы вознаграждать сеньоров, согласившихся служить под его командованием, как на Западе, так и на Святой земле^{15 [911]} . Наемники, на самом деле, не единственные, чьи услуги требовалось оплачивать. Эти работают по некоего рода контракту, и услуги их имеют тариф. Однако есть еще принцы и важные сеньоры, располагающие своими собственными войсками, которым платят деньгами, если они наемные, или землями и благами, если они «феодалы» и предлагают свою поддержку по разным и малоизвестным причинам, при том что материальный интерес, конечно, не всегда играет главную роль, но не всегда полностью исключен. Так, с верха до низа социальной лестницы принцы и короли вынуждены проявлять свое великодушие, стремясь извлечь немедленную выгоду или заботясь о сохранении и повышении своего престижа.

911

15 Prestwich, J. O„ Richard Coeur de Lion: Rex Rellicous, London, 1992, 1-16.

Щедрость по отношению к правителям

Главные мотивации щедрости к королям или правителям были политического или дипломатического характера. Речь идет о торжественных пиршествах, сопровождавших важные социальные события — коронацию, свадьбу, посвящение в рыцари, встречу или визит и т. д., имевшие целью скрепить пышностью и дарами семейные узы в широком смысле этого слова, узы родства, «дома», подтвердить свое могущество роскошью и тратами, сопровождающими такие собрания. Хронисты нам сообщают об этих пышных собраниях, особо не уточняя их смысл, как это было во время коронации Ричарда. По-видимому, они носят слишком личный характер, чтобы туда можно было спокойно пройти, несмотря на огромные расходы, вызванные этим событием.

Другие, обычные события имеют более ясное объяснение. Амбруаз был свидетелем одного из таких пиршеств, сопровождаемого дарами и различными расточительствами. Оно произошло в Мессине, в момент, когда Ричард одновременно пытался пустить пыль в глаза королю Франции и помириться со своими сторонниками, став популярным среди рыцарей-крестоносцев и беженцев из-за границы. Хронист описывает этот роскошный день, заботясь о том, чтобы припомнить всех бенефициариев королевской щедрости:

«Рыцари, которые были здесь на протяжении всего лета, сожалели и жаловались о тратах, которые они были вынуждены делать. Жалобы были слышны везде, и наконец они достигли ушей Ричарда, и он сказал, что даст им столько, что хватит всем. Ричард, который не был ни скаредным, ни алчным, поднес им такие богатые дары, чаши с деньгами, позолоченные кубки, которые преподнесли в подоле рыцарям, согласно тому, кто кем был, и все, от млада до велика, прославляли его за красивые дары; он был по отношению к ним такой либеральный со своим имуществом, что даже те, кто был на ногах, получили хотя бы сто су. А дамам-бесприданницам, которых выгнали из Сирии, и также незамужним девушкам, он дал большие дары в Мессине; и король Франции тоже много давал своим людям. (...) Я был в зале на этом обеде, и я не думаю, что когда-нибудь видел, сколько за один раз богатых даров король Ричард преподнес королю Франции и его людям, сколько золотой и серебряной посуды»^{16 [912]} .

912

16 Ambroise, v. 1054.

Другие проявления королевской щедрости имеют еще более точное значение. Например, моменты, целью которых является образование альянса, получение поддержки какого-нибудь важного сеньора, удержание вассала, завоевание «дружбы» принца или просто покупка его временной военной помощи. Примеры этого не редки во время христианской экспедиции на святую землю, в ходе которой король Англии должен был иногда доказывать особую щедрость, чтобы переманить на свою сторону некоторых нерешительных или обедневших принцев. Так было на Кипре, где король Англии накануне своей свадьбы с Беренгарией чествует Ги де Лузиньяна, пришедшего, чтобы перейти на его сторону. Король из «большой учтивости» открывает перед ним сокровищницу, даря ему две тысячи золотых и серебряных монет, каждая из которых весит 8 унций, и двадцать ценных кубков, два из которых из чистого золота, что не было, как отмечает Амбруаз, «мелочным подарком»^{17 [913]} . Немного позже, в Акре, король отдает пять тысяч старинных монет герцогу Бургундскому; а во время отъезда Филиппа Августа, чтобы удержать французов, он приказал достать из казны «большое количество золота и серебра, которое он великодушно отдал французам, чтобы подбодрить их, так как они были на грани отчаяния»^{18 [914]} .

913

17 Ambroise, v. 1701.

914

18 Ambroise, v. 5360.