Ричард Львиное Сердце

Это известие окончательно решило дело. Львиное Сердце, жестоко давивший любую слабость в себе, обычно проявлял снисходительность к чужой слабости, если то была не слабость духа, проявленная в бою. Он отправился в лагерь Филиппа сразу после разговора с матерью. Впрочем, Элеонора, пользуясь некоторым родством с французским королевским домом, пошла с ним вместе.

Таким образом, явившись в шатёр своего монарха, граф Шато-Крайон и его молочный брат Эдгар Лионский (он же лионский кузнец Эдгар), застали там Филиппа-Августа, короля Ричарда, королеву Элеонору, нескольких рыцарей, приглашённых для участия в совещании, а среди них графа Анри Шампанского и доброго друга Эдгара сира Седрика Сеймура. Старого рыцаря позвала английская королева, которая во всё время их путешествия любила беседовать с ним, а по приезде в долину Птолемиады посоветовала сыну поставить Седого Волка во главе охраны английского лагеря.

Впервые молочные братья смогли увидеть двух королей вместе и сравнить их облик. И первое, что поразило их — монархи казались людьми одних лет, хотя на самом деле Филипп был восемью годами моложе Ричарда. Но на лице Ричарда Львиное Сердце годы оставили лишь тонкие росчерки морщин. В тридцать три года вокруг его глаз, на лбу и в уголках губ этих морщин было, быть может, больше, чем у иных его ровесников. При этом морщины ничуть не старили лицо короля — полное жизни, любопытства, воли оно казалось молодым, и даже сейчас, когда болезнь оставила на нём следы усталости, королю нельзя было дать его лет. Вернее, никто обычно просто не задумывался о его возрасте. Лицо Филиппа, напротив, выглядело достаточно гладким и ухоженным, морщин на нём почти не было. Однако в этом лице успела появиться некая тяжесть, которая обычно возникает, когда теряется свежесть и непосредственность ощущений, и человек начинает взвешивать свои мысли, слова и побуждения.

Филипп в этот день чувствовал себя лучше, чем накануне, и потому, узнав о приходе своего царственного вассала, довольно легко покинул постель и встретил Ричарда, сидя в удобном кресле. На нём поверх полотняной рубахи была надета ещё одна стёганая боевая [37] , надета только для тепла, в стремлении унять лёгкую дрожь лихорадки, однако со стороны это выглядело так, словно король только что снял кольчугу или собирался её надеть. Кроме того, на плечи Филипп-Август набросил длинный, красиво расшитый золотом плащ, который, вместе с высокими кожаными сапогами, на которых поблёскивали золочёные бляшки, и золотым тонким венцом придавал монарху действительно царственный вид. Венец с мелкими рубинами и опалами очень шёл к бледному лицу короля, обрамлённому длинными, до плеч волосами, такими же светло-каштановыми, как у его сестры Алисы, но совсем не вьющимися. Он очень коротко подстригал бороду, так что она почти не оттеняла, а лишь тонкой рамкой обводила подбородок, подчёркивая его жёсткую мужественную линию и твёрдость рта, неожиданную при общей мягкости лица.

37

Такие рубахи чаще всего надевали рыцари под кольчугу.

Ричард пришёл к сюзерену в своей боевой кольчуге до колен, правда, без кольчужных чулок и без наколенников, но с мечом у пояса, что в условиях военного лагеря не могло быть воспринято как угроза или неучтивость. Тем не менее, на голову король Англии тоже надел не шлем, а царский венец — тонкий золотой обруч, украшенный с четырёх сторон зубцами трилистника, в которые были вправлены лиловые аметисты. Этот венец удерживал буйство его густых и пышных волос, русых, волнистых и мягких, как у женщины. Они были подстрижены «под шлем» и не падали на плечи, а шапкой вставали вокруг головы.

— А вот и наши близнецы пожаловали! — воскликнул Филипп-Август, увидав молодых рыцарей, вошедших в его шатёр и склонившихся в знак приветствия, тем более, что возле порога полог был для них низковат. — Ну до чего похожи, а! Когда стоят рядом, разница видна, а порознь легко спутаешь. Ну, граф, и вы, любезный Эдгар Лионский, готовы ли вы вновь показать, что не страшитесь подвигов во имя креста?

Король спросил полушутливым тоном, однако молодые люди отлично поняли, что он вовсе не шутит...

— Когда возможно проявить отвагу, нужно проявлять её! — ответил Луи. — И мы приехали сюда не любоваться крепостными стенами.

— Достойно! — усмехаясь, проговорил Филипп. — Достойно, ничего не скажешь. — Ну так вот, рыцари, мы с моим дорогим братом королём Ричардом только что обсудили все возможности покончить с этой тяжкой осадой и наконец взять Акру, без чего невозможно двинуть войска дальше, к Иерусалиму. Мы же не можем оставить позади себя вражеский гарнизон и крепость, из которой всегда могут ударить нам в тыл! Осада идёт много больше года, и ради неё положены уже тысячи и тысячи жизней, а значит, мы тем более не в силах отступить. Любезный брат! — это относилось к Ричарду, тоже сидевшему в кресле с большим листом бумаги, развёрнутым на коленях. — Расскажите о своём замысле.

— Да он, собственно, не совсем мой! — Львиное Сердце пожал плечами и кивнул в сторону сира Седрика, скромно стоявшего в стороне. — Вот этот старый богатырь сегодня напомнил мне об одном неплохом способе брать крепости.

— Вы и сами его знаете, мессир! — воскликнул Седой Волк. — Я лишь решился предложить в этом свою помощь — у меня в этом деле есть опыт: я и во втором крестовом походе участвовал, и много раз осаждал и штурмовал всякие твердыни. План ваш, а я готов вместе с этими юнцами ещё раз испытать судьбу. Не то в этом лагере можно скиснуть, танцуя под сарацинские дудки.

— Ладно! — махнул рукой Ричард. — Чей план — неважно, лишь бы он сработал. Идите сюда и посмотрите, — он рукой поманил к себе молочных братьев и указал на развёрнутый лист. — Вот это — Сен-Жан д'Акра.

На листе была очень точно изображена крепость, со всеми пропорциями, с рисунком стен и укреплений. Причём изображений было два — с одной и с другой, «сухопутной» стороны цитадели.

— А я и не знала, что ты так хорошо рисуешь! — глядя через плечо сына, воскликнула Элеонора Аквитанская. — Да и крепость ты видишь всего несколько дней. И так нарисовать по памяти!..

— Это называется хорошо? — усмехнулся король, стараясь не показать, что ему приятна похвала матери. — И не по памяти вовсе. После разговора с сиром Седриком я сел на коня и объехал стены с разных сторон, временами делая остановки и рисуя на чём попало — пришлось класть лист на камни, на седло... Сарацины взбесились: я ведь крутился у них под самым носом. Стрелами достать не смогли, так даже вылазку сделали — выскочили человек семь. Ну, там и остались.

— Так вот, как тебя лихорадит! — прошептала сквозь зубы королева. — Был сумасшедшим, сумасшедшим и остался!

— Мне сегодня лучше, — тем же шёпотом отозвался Львиное Сердце (он не хотел говорить о том, что тоже подхватил лихорадку). — Итак, стены Акры неприступны, крестоносцы убеждались в этом не раз. Граф Анри Шампанский, которого мой брат Филипп специально позвал на совет, вложил год назад громадные деньги в сооружение осадных башен, но они были сожжены, как и многие другие штурмовые приспособления. Даже тараны пришли в негодность от долгого употребления, а изготовить новые нелегко — в здешних местах мало пригодного для этой цели дерева. И вот сир Седрик Сеймур напомнил мне, что любые неприступные стены можно разрушить, если умело подвести под них подкопы.

— Вот как! — хором воскликнули оба молодых рыцаря, изумлённо посмотрев сперва на короля, затем на Седого Волка. — Разве такое возможно?

— Смотря где, — ответил Ричард. — Если бы земля здесь была каменистая, мы бы и за год не достигли цели. Но почва мягкая, кроме того, город стоит прямо на берегу моря, и в земле много подземных источников, которые её разрушают.

— И вы предполагаете, что можно прорыть подземный ход и проникнуть в город? — спросил с любопытством граф Анри.

Ричард рассмеялся.