Рилла из Инглсайда

Рилла вскочила. Она вынула Джимса из его корзинки и взяла в свою постель. Ручки у него были холодные — бедный малыш! Но плакать он тут же перестал. А затем, когда она привлекла его к себе в темноте, он вдруг засмеялся… это был настоящий, журчащий, довольный, восхищенный и восхитительный смех.

— Ах, дорогой мой крошка! — воскликнула Рилла. — Тебе так приятно, что ты не одинок в этой громадной темной комнате? — Она почувствовала, что хочет расцеловать его, и расцеловала.

Она поцеловала его шелковистую, приятно пахнущую головку, его пухлую щечку, его маленькие холодные ручки. Ей захотелось крепко обнять его… прижать к себе, как она прежде обнимала и прижимала к себе котят. Какое-то восхитительное чувство нежной заботливости овладело ею. Она никогда не испытывала ничего подобного прежде.

Через несколько минут Джимс крепко спал, и Рилла, прислушиваясь к его легкому, равномерному дыханию и ощущая рядом с собой его теплое маленькое тело, осознала, что… наконец… полюбила этого младенца.

— Он стал… таким… очаровательным, — подумала она сквозь дрему, сама уплывая в страну сновидений. В феврале Джем, Джерри и Роберт Грант уже были в окопах; известие об этом внесло в инглсайдскую жизнь еще больше напряженности и страха. А в марте появившееся в газетах слово Ипр — «Ипрез», как произносила его Сюзан, — приобрело для всех пугающее значение [54] . В газетах начали ежедневно печатать списки убитых и раненых, и никто в Инглсайде не мог, отвечая на телефонный звонок, не чувствовать, как ужасный холод сжимает сердце, — ведь это мог быть начальник станции с сообщением, что пришла телеграмма из Европы. И никто не мог проснуться утром, не испытав при этом внезапного мучительного страха перед тем, что может принести новый день.

54

В марте и апреле 1915 г. германские войска предприняли наступление на расположенный во Фландрии (Бельгия) город Ипр (Ypres), удерживаемый британскими, бельгийскими и канадскими войсками.

«А раньше я так радостно приветствовала каждое утро», — думала Рилла.

Однако повседневная жизнь с ее привычными обязанностями шла, как всегда, очень размеренно, и почти каждую неделю один из гленских юношей, который еще вчера был озорным школьником, надевал военную форму.

— Вечер сегодня студеный, миссис докторша, дорогая, — сказала Сюзан, входя в дом и оставляя позади бодрящий холод безоблачных и звездных зимних канадских сумерек. — Я все думаю, тепло ли нашим мальчикам в окопах.

— Как всевозвращает наши мысли к этой войне, — воскликнула Гертруда Оливер. — Мы не можем убежать от нее… даже когда говорим о погоде. Я сама, выходя из дома в эти темные холодные вечера, не могу не думать о солдатах в окопах… не только о нашихблизких, но о близких всехдругих людей. У меня было бы то же самое чувство, если бы даже никого из моих знакомых не было на фронте. Когда я уютно устраиваюсь в моей теплой постели, меня мучают угрызения совести оттого, что мне удобно. Кажется, что безнравственно с моей стороны жить в тепле и уюте, когда столь многие их лишены.

— Я только что встретила в магазине миссис Мередит, — сказал Сюзан, — и она сказала мне, что они очень волнуются за маленького Брюса — он все так близко принимает к сердцу. Целую неделю засыпал в слезах, все думал о голодающих бельгийцах. «Ох, мама, — говорил он ей, так умоляюще, — ведь самые маленькие не голодают… уж самые-то маленькие, мама! Только скажи, что самые маленькиене голодают!» А сказать, что они не голодают, невозможно, так как это была бы ложь, и миссис Мередит говорит, что ума не приложит, как выйти из положения. Они стараются скрывать от него то, что печатают в газетах, но он все равно узнаёт, и тогда они не могут его утешить. У меня самой сердце разрывается, когда я об этих бельгийских младенцах читаю, миссис докторша, дорогая, и я не могу утешить себя мыслью, что эти рассказы — выдумка. Но мы должны продолжать жить.

Джек Крофорд говорит, что идет на войну, так как ему надоело работать на ферме. Надеюсь, он найдет приятной такую перемену в жизни. А жена Ричарда Эллиота с той стороны гавани совсем извелась от горя, так как она раньше всегда ругала мужа за то, что дым от его трубки портит шторы в гостиной. А теперь, когда он записался добровольцем, она ужасно жалеет, что вообще об этих шторах упоминала. Луна с Бакенбардами уверяет, что он не сторонник немцев; называет себя пацифистом. Не знаю, что это означает, но ничего приличного означать явно не может, а иначе Луна с Бакенбардами не сделался бы этим самым пацифистом, и в этом вы можете быть уверены. Он говорит, что крупная победа британских войск под Нев-Шапель не стоила тех потерь, что они понесли [55] , и запретил появляться у своего дома Джо Милгрейву, так как Джо поднял флаг на отцовской ферме, когда пришли известия об этой победе. Вы обратили внимание, миссис докторша, дорогая, что царь переименовал тот Прш… и не выговоришь!.. в Перемышль? Это доказывает, что у человека есть здравый смысл. Джо Викерс сказал мне, когда я встретила его в магазине, что видел вчера вечером в небе, со стороны Лоубриджа, очень странную штуковину. Вы не думаете, миссис докторша, дорогая, что это мог быть цеппелин [56] ?

55

В ходе наступления в районе французской деревни Нев-Шапель 7-13 марта 1915 г. британские войска сумели отбить у германских войск саму деревню, однако из-за больших потерь в живой силе не смогли прорвать вражеский фронт, что являлось главной целью этого наступления.

56

Цеппелин — дирижабль жесткой цилиндрической конструкции, широко использовавшийся во время войны. Назван по имени графа Фердинанда фон Цеппелина (1838–1917), германского генерала и воздухоплавателя, разработавшего и производившего на своих предприятиях такие дирижабли.

— Думаю, это маловероятно, Сюзан.

— Ну, я бы так не волновалась из-за этой штуковины, если бы Луна с Бакенбардами не жил в Глене. Говорят, будто видели, как он на днях производил поздно вечером какие-то странные маневры с фонарем на своем заднем дворе. Некоторые думают, что он подавал сигналы.

— Кому… и зачем?

— Ах, в этомвся тайна, миссис докторша, дорогая. На мой взгляд, правительству следовало бы приглядывать за этим человеком, если оно не хочет, чтобы нас всех однажды ночью убили прямо в постелях. Сейчас я только быстренько просмотрю газеты и пойду писать письмо маленькому Джему. Две вещи я никогда не делала в своей жизни, миссис докторша, дорогая, — не писала писем и не читала о политике. Но вот я делаю то и другое регулярно и нахожу, что все-таки в политике что-то есть. Чего хочет Вудро Вильсон, я постигнуть не могу, но надеюсь, что еще разгадаю эту загадку.

Сюзан, продолжая следить за Вильсоном и политическими событиями, вскоре наткнулась на газетное сообщение, которое обеспокоило ее, и она воскликнула с горьким разочарованием в голосе:

— У этого чертова кайзера оказался всего лишь фурункул.

— Не ругайтесь, Сюзан, — сказал доктор Блайт, делая постную физиономию.

— «Чертов» — не ругательство, доктор, дорогой. Я всегда считала, что ругательство — это только богохульство и употребление имени Всевышнего всуе, разве не так?

— Ну, это слово… гм… не употребляют благовоспитанные люди, — сказал доктор, лукаво взглянув на мисс Оливер.

— Нет, доктор, дорогой, черт и кайзер — если это действительно два разных лица — отнюдь неблаговоспитанные существа. И благовоспитанно говорить о них просто невозможно. Так что я стою на том, что сказала, хотя вы можете заметить, что я стараюсь не употреблять таких выражений, когда поблизости маленькая Рилла. И я держусь того мнения, что газеты не имеют права сообщать, будто у кайзера воспаление легких, и тем самым внушать людям надежду, а потом вдруг заявлять, что у него всего лишь фурункул. Фурункул, в самом деле! Хорошо бы он покрылся ими с головы до пят.

Сюзан решительным шагом вышла в кухню и села там, чтобы ответить на полученное в тот день от Джема письмо, некоторые фрагменты которого навели ее на мысль, что он нуждается в словах поддержки от домашних.

«В этот вечер, папа, мы сидим в старом винном погребе, — писал он. — Вод ыпо колено. Везде крысы… огня не разводим… моросит дождик… довольно тягостная обстановка. Но могло быть хуже. Сегодня я получил посылку от Сюзан; все дошло в лучшем виде, и мы устроили пир. Джерри со своим подразделением где-то дальше по линии фронта; говорит, что паек у них, пожалуй, похуже, чем «то же самое» тетушки Марты, которым она кормила их в давние времена. Но здесь у нас кормят неплохо… только все время одно и то же. Передай Сюзан, что я заплатил бы ей годовое жалованье за хорошую порцию ее печенья на черной патоке; но предупреди ее, чтобы она не вдохновилась и не стала посылать их сюда — все равно испортятся в пути.