Римлянка. Презрение. Рассказы

Он не назвал их фамилий, и я подумала, что имена тоже, должно быть, не настоящие. Я поздоровалась с ними за руку и улыбнулась. Великан больно стиснул мне пальцы, потом маленький пожал мою руку своей потной ладонью.

— Весьма счастлив, — проговорил маленький с явно преувеличенным восторгом.

— Очень приятно, — сказал большой.

И я снова с удовольствием отметила, как просто и приветливо он проговорил эти слова. В его произношении слышался легкий оттенок диалекта.

С минуту мы молча смотрели друг на друга.

— Если хочешь, Джакомо, — снова заговорил большой, — мы можем уйти… если ты сегодня занят, мы придем завтра.

Мино вздрогнул, посмотрел на него, и я поняла, что сейчас он скажет, чтобы они остались, а меня выпроводит. Я уже достаточно хорошо изучила его характер и понимала, что именно так он и поступит. Я вспомнила, что всего несколько минут тому назад отдавалась ему, еще до сих пор ощущала поцелуи и прикосновение его рук, сжимавших меня в объятиях. И не душа моя, всегда готовая уступить и смириться, а мое тело вдруг восстало, будто с ним обращались не так, как того заслуживала его щедрость и красота. Я шагнула вперед и громко произнесла:

— Да, будет лучше, если вы сейчас уйдете, приходите завтра… я еще должна кое-что сказать Мино.

— Но мне надо поговорить с ними, — с досадой и удивлением возразил Мино.

— Поговоришь с ними завтра.

— Ну, — добродушно проговорил Томмазо, — решайте же… хотите, чтобы мы остались, так и скажите… не хотите, мы уйдем.

— Нечего и спрашивать, — заключил Туллио и опять оглушительно рассмеялся.

Мино все еще колебался. И снова вопреки рассудку в моем теле родился агрессивный протест.

— Послушайте, — сказала я, повысив голос, — всего несколько минут назад я отдавалась Джакомо здесь на полу, вот на этом ковре, как бы вы поступили на его месте? Выгнали бы меня теперь вон?

Мне показалось, что Мино покраснел. Он с досадой отвернулся и смущенно отошел к окну. Томмазо бросил на меня быстрый взгляд и серьезно сказал:

— Понятно… мы уходим… встретимся завтра в это же время, Джакомо.

Но мои слова, видимо, поразили маленького Туллио. Разинув рот, он смотрел на меня широко раскрытыми глазами сквозь толстые стекла очков. Я уверена, что никогда ему не приходилось слышать, чтобы женщина говорила вот так откровенно, и, очевидно, в эту минуту тысяча самых грязных мыслей закружилась в его голове. Но большой окликнул его с порога:

— Пойдем, Туллио.

И тот, не отрывая от меня удивленного и похотливого взгляда, попятился к двери и вышел.

Я дождалась, пока они ушли, потом приблизилась к Мино, который стоял возле окна спиной ко мне, и обвила одной рукой его шею.

— Держу пари, что теперь ты меня окончательно возненавидел.

Он медленно обернулся и посмотрел на меня глазами, полными гнева, но, увидев мое лицо, на котором, вероятно, ясно можно было прочесть нежность, любовь и простодушие, он смягчился и сказал спокойным и грустным голосом:

— Ну что, довольна? Добилась своего.

— Да, я довольна, — сказала я, крепко обнимая его.

Он позволил себя обнять, а потом спросил:

— О чем это ты хотела со мной поговорить?

— Ни о чем, — ответила я, — просто хотела провести этот вечер с тобой.

— А я, — сказал он, — скоро должен идти ужинать… я ужинаю здесь… у вдовы Медолаги.

— Тогда пригласи и меня поужинать.

Он посмотрел на меня и улыбнулся моей дерзости.

— Ладно, — смирился он, — сейчас пойду предупрежу хозяйку… а как тебя представить?

— Как хочешь… скажи, что я твоя родственница.

— Нет… я тебя представлю как свою невесту… согласна?

Я боялась показать ему, как приятно мне это предложение, и ответила с напускной небрежностью:

— Мне все равно… лишь бы быть вместе… а там называй как хочешь: невестой или еще как-нибудь.

— Обожди, я сейчас вернусь.

Он вышел, а я отошла в угол гостиной и, приподняв платье, быстро поправила комбинацию, которую не успела привести в порядок из-за внезапного прихода друзей Мино. В зеркале, которое висело напротив меня на стене, я увидела свою длинную, красивую ногу, обтянутую шелковым чулком, и поняла, что выгляжу странно среди этой старой мебели, в этой душной и тихой комнате. Мне вспомнилось время, когда мы с Джино предавались любви на вилле его хозяйки и когда я украла пудреницу; и я невольно сравнивала те дни, кажущиеся теперь такими далекими, с сегодняшним днем. Тогда меня томило чувство пустоты и горечи, мной владело желание отомстить, может быть, не самому Джино, а всему свету, который в лице Джино так жестоко обидел меня. Теперь же я чувствовала себя счастливой, свободной и легкомысленной. И я снова убедилась, что по-настоящему люблю Мино, и меня мало беспокоило, что он не любит меня.

Я оправила платье, подошла к зеркалу и причесалась. Дверь отворилась, и вошел Мино.

Я надеялась, что он приблизится и обнимет меня, пока я верчусь перед зеркалом. Но он прошел мимо, сел на диван.

— Все в порядке, — сказал он, закуривая сигарету, — поставили еще один прибор… через несколько минут будем ужинать.

Я отошла от зеркала, села с ним рядом, взяла под руку и прижалась к нему.

— А эти двое, — спросила я, — тоже занимаются политикой?

— Да.

— Они, должно быть, не очень-то богаты.

— Почему ты так думаешь?

— Заметно по их внешнему виду.

— Томмазо — сын нашего управляющего, — сказал он, — а второй — школьный учитель.

— Он мне не понравился.

— Кто?

— Школьный учитель… Он какой-то грязный, а потом он таким сальным взглядом посмотрел на меня, когда я сказала, что я тут отдавалась тебе.

— Зато ты, видно, ему понравилась.

Мы долго сидели молча. Потом я сказала:

— Ты стыдишься представить меня как невесту… если хочешь, я уйду.

Я знала, что единственный способ вырвать у него ласковое слово — это притвориться, будто я думаю, что он стыдится меня. И в самом деле он тотчас же обнял меня за талию и сказал:

— Ведь я тебе сам это предложил… и почему я должен стыдиться тебя?

— Не знаю… но вижу, у тебя плохое настроение.

— Нет, у меня вовсе не плохое настроение, я просто подавлен, — наставительно произнес он, — и это все от занятий любовью… дай мне время прийти в себя.

Я заметила, что он все еще бледен и курит без особого удовольствия.

— Ты прав, — сказала я, — прости меня… но ты всегда так холоден, так безразличен, что я просто теряю рассудок… если бы ты вел себя иначе, то я не настаивала бы на том, чтобы остаться.

Бросив сигарету, он произнес:

— Это неверно, что я холоден и безразличен.

— И тем не менее…

— Ты мне очень нравишься, — продолжал он, пристально глядя на меня, — ведь я же не смог устоять перед тобой, хотя и пытался.

Мне было приятно слышать эти слова, и я молча потупила глаза. А он добавил: