Римский период, или Охота на вампира
Шрифт:
– Но вы были директором Московского театра лилипутов?
– Был, конечно. Ладно, так и быть, я расскажу вам свою историю. Говорят, вы собираетесь делать кино про нашу эмиграцию; мой характер вам пригодится. Конечно, я был директором театра лилипутов, а до этого я был директором цирка «шапито» – «гонки мотоциклов по вертикальной стене». То есть у меня, как вы понимаете, были кое-какие успехи на женском фронте. Но перед эмиграцией я струсил. Я подумал: Леонард, тут ты король, а кем ты там будешь, это еще неизвестно. И перед самым отъездом я женился, взял одну шиксу. Выбирал, конечно, для себя, так что можете представить – молодая, 26 лет, фигура богини. Ладно, привез ее в Вену. Но в Америку я не собирался – у меня в Союзе 28 родственников, я решил, что пока всех оттуда не вытащу и не отправлю в Штаты, сам туда не поеду. Поэтому мы с ней поехали в Гамбург, устроились, я занялся бизнесом. Бизнес у меня требует
– Спасибо. По законам кино вы должны были ее убить. Убили?
– Что вы! Эти руки никогда не пачкались и пачкаться не будут. Вы не обращайте внимания на то, что обо мне болтают. Конечно, здесь есть криминальные элементы, о чем говорить! В КГБ ведь тоже не олухи сидят, чистят страну от всякого мусора. Но я к этим уголовникам отношения не имею. Хотя иногда они зовут меня для своих разборок, как судью. Не знаю, откуда у меня такой авторитет – наверно, потому, что я всегда сужу их по справедливости. А к вам у меня есть такое предложение. Если вы будете снимать фильм про эмигрантов, вы же приедете сюда, в Италию, верно?
– Постучим по дереву…
– Так вы сообщите мне заранее, вот мой адрес. Я вам тут все организую по первому классу, у меня же такой опыт!
– Спасибо… [59]
Москва, Центр, Иванову
Согласно плану операции «Дрозд», сегодня Экскурсоводы прибыли в Ладисполи и вступили в контакт с Туристом.
Пресса и группы быстрого реагирования готовы.
Италия, Рим, 9.04.79
59
Ровно через три месяца, 10 июля 1979 года, все итальянские газеты поместили фотографию Л. Баткина. Цитирую газету «Ил Мессаджеро»:
«Пролито много крови. Двое убиты, один тяжело ранен. Причина – нежелание подчиняться законам рэкета. Александр Шпунтов, приехавший из Израиля, отказался выплатить назначенную ему сумму и, превратившись из жертвы в мстителя, расправился с главарем банды Леонидом Баткиным и двумя самыми жестокими его помощниками, которые, чтобы «вытрясти» из него деньги, затащили его в сосновую рощу Кастельфузано, избили и надругались над ним… 8 июля недалеко от моста Скафа был убит Леонид Баткин, его приятель Владимир Маркович был найден убитым рядом с гостиницей «Саттелите», а Лазарь Беркович был обнаружен при смерти в сосновой роще Кастельфузано. Показания 26-летнего Александра Шпунтова, арестованного в Неаполе после неудачной попытки самоубийства, позволили узнать о существовании преступной организации, терроризировавшей 4500 евреев из Советского Союза, которые живут общиной на окраине Рима, в Остии…»
– …Многие Папы – Григорий Девятый, Климент Шестой, Сикст Четвертый и другие – после тщательного рассмотрения оснований, на которые опирались кровавые наветы, признавали ложность этих фактов. Но кровавые наветы продолжались и перешли от христианских государств к мусульманским странам. В 1840 году в Дамаске, которым правил тогда Махмед Али, исчез монах-капуцин по имени Томазо, а с ним и его слуга– араб. Никто никогда не видел трупов этих несчастных, никто не знал, куда они пропали, но французский консул в Дамаске распространил слух, будто капуцина и его слугу убили евреи, которые воспользовалисьихкровьюдлявыпечкимацы. Следствиевелосьвподвалефранцузскогоконсульстваифранцузскимиметодамисреднихвеков. Обвиняемымсдираликожу, дробиликостирукиног…
Сегодня – моя последняя ставка.
Вчерашний концерт в Риме проходил в полупустом зале, поскольку забастовка парализовала город – не ходят городские автобусы и троллейбусы, не работают метро и электрички. То есть в кинотеатре «Паскуино», что на пьяцца Трастевере, который мы арендовали на деньги римской
еврейской общины (тут мне помог рабби Либерман из Ташкента), были только те, кто смог прийти сюда пешком, не боясь этих повсеместных краснознаменных митингов и демонстраций с портретами Тони Негри. Блин, неужели они пойдут на штурм римской тюрьмы и освободят его?– …Дамасский навет взбудоражил всех евреев Европы. Дизраэли и Монтефиори, Кремье и Мунк заступаются за своих восточных братьев. Нажим на Махмеда Али завершился освобождением тех, кто, выдержав пытки, после шестимесячного заточения остался жив…
Я, конечно, уже не сплю по ночам, но теперь вовсе не из-за Сильвии. Эта женщина обладает кошачьей интуицией, пытается меня развлечь своим щебетом и по ночам только сладко посапывает да мурлычет у меня под боком. Я говорил о ней с Грегори. Он сказал: «Вадим, нужно жить решительно. Давайте сразу после Пасхи, если будем живы, распишитесь с ней в римской мэрии, и я вас вместе отправлю в Америку…» Но Сильвия об этом еще не знает. «Если будем живы…» Господи! Барух Ата Адонай! Неужели Ты допустишь? Неужели тот полтавский, 1953 года, погром догоняет в Италии и меня, и всех нас, евреев?
В 1953-м, во время знаменитого «дела врачей, пытавшихся отравить вождя народов», золотым дипломом моего посвящения в еврейство стала надпись несмываемой кровельной краской на нашем крыльце: ЖИДЫ! МЫ ВАШЕЙ КРОВЬЮ КРЫШИ МАЗАТЬ БУДЕМ! О, именно для того я изучал русский и украинский языки и имел, как и положено рыжему жиденку, круглые пятерки по этим предметам, чтобы, выскочив утром из дома, легко, одним взглядом прочесть эти простые бурые слова и, еще не осмыслив всей глубины этой вековечной украинской мечты, ринуться дальше, вперед, в школу. Но тут, слава Богу, мама схватила меня за рукав, втащила назад в комнату и сказала, что ни в какую школу мы сегодня не пойдем – ни я, ни Белла.
Мы сидели дома несколько дней, и не только мы! Забаррикадировав двери и окна шкафами и буфетами, вся еврейская Полтава сидела по домам, ожидая погрома.
Мы просидели так несколько дней, уже – доносили соседи – погром начался на Подоле у Ворсклы и в Белой Беседке, откуда, по легенде, Петр Первый наблюдал за сражением со шведами и где теперь украинские черносотенцы лихо громили и жгли еврейские дома и убили еврейскую девочку, – когда по радио вдруг объявили о смерти вождя всех народов.
Мы отодвинули комод от двери, открыли ставни. Стоял солнечный морозный день. Вдали траурно ревели заводские и фабричные трубы. Мы подождали еще пару дней. Потом папа завел свой мотоцикл «К-124» и уехал на работу. Мама взяла две кошелки и пошла на рынок. Я увязался ее «охранять». На рынке – открытом, с прилавками, за которыми украинские продавцы в овчинных тулупах и валенках прихлопывали варежками над желтыми тарелками мороженого молока, смальцем, салом и другим товаром, – черные раструбы репродукторов вещали о разоблачении провокаторши Тимошук и заговора империалистических разведок, которые хотели разрушить крепкий союз и дружбу всех советских народов.
Моя золотая мама весело шла вдоль этих мясных и молочных рядов и напрямки спрашивала у продавцов:
– Ну, як тэпэр будэ з жидами?
Но они отводили глаза:
– Та мы шо… Мы ничого нэ знаем…
Господи, тот погром ты усмирил смертью Сталина. Но неужели теперь, здесь, в Италии?..
Как говорят на Востоке, сколько раз ни скажи слово «халва», во рту слаще не станет. Елена всю жизнь изучала итальянский язык, итальянскую историю и искусство, знала наизусть половину итальянских опер, видела итальянские фильмы и фильмы об Италии, и все-таки – когда она попробовала Италию «на вкус» – Италия ее ошеломила. Все оказалось именно таким, каким представлялось по фотографиям и виделось на киноэкране и во снах, и все же… и все же эффект был как при переходе из обычного двухмерного кинотеатра с его плоским изображением в кинотеатр стереоскопического видения. Нет! Сильнее! Потому что в стереоскопическом кино вы лишены запахов и температуры предметов, и вы принуждены видеть только то, что вам показывают…
Перелетев из промороженной мартовской Москвы в апрельский Рим, Елена ощутила себя весенней почкой, раскрывшейся трепетным и нежным цветком. Она бродила по городу, впитывая, как губка, и солнце в небе, и тепло римской архитектуры, и витрины магазинов; она шла как сомнамбула, как ходят во сне, блаженно улыбаясь неизвестно чему и больше всего боясь, что она сейчас проснется в своей комнате на Миусской – с замороженным окном и двумя электрическими обогревателями. Но сон не кончался, нет, это было наяву – итальянская речь, которую она понимала как свою, скульптуры и стены, которые можно потрогать руками, и фонтаны, в которых можно мочить руки и даже ноги…