Римский сад

Франческа схватила ее за руку:

— Что ты такое говоришь, идем со мной, будем готовить травяной чай.

И она отвела дочь на кухню.

Когда они вернулась в гостиную, выяснилось, что Карло снова открыл ее ноутбук и рассматривает что-то на экране.

— Что ты делаешь? — резко спросила Франческа.

Он напрягся.

— Прости, я открыл корзину. На мой взгляд, в корзине всегда больше всего такого… — начал он. И показал на экран.

Это были эскизы, которые Франческа рисовала ночью после того, как исчезла Тереза, и днем после того, как провела ночь в голубой спальне Фабрицио.

— Зачем ты тратишь время, рассматривая эти рисунки? Они ужасны, — Франческа попыталась отобрать ноутбук, но Карло оказался сильнее. Он посмотрел ей в глаза:

— Это неправда, Франческа, они классные. Классные, клянусь. Посмотри на них внимательно. Для своей книги… Ты их должна отправить издателю.

— Они отвратительны.

Но она все же посмотрела на экран и будто впервые увидела собственные эскизы. Они, пусть только набросками, один за другим, рассказывали историю. Горстка антропоморфных животных: белая тигрица, кенгуру со светлыми волосами, женщина-павлин и мужчина-лось, ее прекрасный муж — все они на первый взгляд могли показаться безмятежными и изящными, но на самом деле вызывали ужас. И среди них затесалась испуганная маленькая девочка со светлыми кудрями и голубыми глазами с золотыми искорками. Вот женщина-лошадь, о которой говорила Анджела (я же вижу тебя, мама), с волосами, собранными в хвост, с мертвенно-бледной кожей. Она держалась за руку с человеком-червем, грязно-желтым, с огромными глазами, в которых таились безумие и страх. А еще был учитель музыки синьор Мрак, весь черный, с виду — сущее чудовище, но, возможно, единственный, кто не вызывал страх.

— Я сейчас просто удалю их.

— Поверь мне, Франческа. Попробуй.

— Не говори так.

— Тогда я сам отправлю, — Карло с надеждой посмотрел на нее. — Давай, перешли их мне. Ты не будешь нести никакой ответственности. Что скажешь?

Франческу охватила эйфория, которая всегда охватывала ее раньше, когда она работала. Энергия охватила ее и встряхнула, будто котенка за шкирку. Это длилось всего секунду.

— Очень мило, но я сказала нет.

— Почему? Попытайся.

— Серьезно, Карло: нет.

Он посмотрел на нее:

— А что, если мы вместе напишем письмо с извинениями в издательство и отправим эти эскизы? Это точно начало книги. Ты могла бы назвать ее, ну, не знаю… «Клятва мрака».

Опять эта дрожь, эта энергия.

— Нет, — возразила Франческа, но уже не так уверенно.

— Давай, давай попробуем, что тебе стоит?

Франческа какое-то время молчала.

— Ладно, — прошептала она, — чего уж. Хуже не будет…

Карло довольно улыбнулся. Они действительно начали вместе писать электронное письмо редактору, и он быстро нажал кнопку «Отправить». Быстрее, чем Франческа успела передумать.

И именно тогда, в этот радостный миг, ей вспомнились хитрые глаза консьержки, лицо — возможно, нереальное — Колетт той ночью в машине, слова Марики об одежде, залитой кровью, внезапная доброта жильцов кондоминиума… Почему все так добры? И Фабрицио. Фабрицио был везде.

— Отправлено! — сказал Карло. — Может, тост? — он улыбнулся, как ребенок после удачной проделки.

Франческа улыбнулась ему в ответ, искренне.

— Да.

А потом на ее компьютере появилось уведомление от «Фейсбука». Карло и Франческа прочитали его одновременно. И испуганно переглянулись.

13

— Мама, иди сюда!

Франческа пыталась переварить новости, которые прочитала накануне вечером вместе с Карло.

Это было невозможно. Неужели такова правда? Неужели…

— Мама-а-а!. — Анджела толкнула ее.

Франческа что-то судорожно рисовала на подвернувшемся под руку листе бумаги, рисовала и думала, что всегда одержима одним и тем же, всегда одними и теми же мрачными образами. А сейчас она рисовала просто черные завитки, прорезающие бумагу, как лезвия.

— Мама-а-а! — рука дочери царапала ее икры.

— Ты делаешь мне больно, — Франческа посмотрела на Анджелу. Потом сказала мягче: — В чем дело, милая?

— Прости, мама, я думала, ты уже умерла, — девочка бросилась обниматься. — Я звала тебя целую вечность, а ты не отвечала.

Она сжала Франческу так крепко, что ее волосы, рассыпанные по плечам, натянулись и стали рваться.

— Все в порядке, детка. Что ты хотела мне сказать?

Лицо ее дочери озарила широкая улыбка. Она протянула ручку:

Пойдем, мама, мы там радуемся, и ты порадуйся.

За кого вы там радуетесь?

Анджела утащила ее за собой.

Малышка привстала на цыпочки, выглянула в окно и довольно заулыбалась. Франческа тоже выглянула. Будка Вито у ворот больше не была опечатана.

Внутри — это просматривалось и отсюда — сидел худой мужчина, старик, который, казалось, страдал от сердечной недостаточности. Незнакомец. Тщательно выбритый, опрятно одетый. Он смотрел в окно, проверяя, кто вошел, а кто вышел, почти незаметный на фоне неприступных красных ворот.

Растрепанная женщина — черные волосы с полоской отросших седых корней — в просторном и, возможно, не совсем чистом халате подметала асфальт перед будкой консьержа. Она смотрела в землю, но если бы вы могли увидеть ее глаза, вы бы испугались.

Синьора Нобиле была рядом с Вито и его женой: они вернулись.

Значит, это правда. СМИ не солгали. Вито невиновен, и воскресла не только надежда найти Терезу невредимой (что ты такое говоришь, прошло слишком много времени, эта маленькая девочка мертва), но и ужас: чудовище все еще бродит по округе.

Франческа подняла глаза и увидела, что все во дворе заметили возвращение Вито, все разом. Словно Микела Нобиле мысленно оповестила их. Как если бы во дворе обитало ползучее, скользкое существо, многоклеточный организм, который назывался «кондоминиум “Римский сад”» и представлял собой единую сеть толстых вен, соединяющих сердца жильцов и перекачивающий их кровь. Не исключено, так оно и было.

Они выглядывали из окон и с балконов — больше не приелись, как тараканы, а сияли, как маленькие солнца, — выходили во двор из подъездов и кладовок. Вито — исхудавший, на лице остались только глаза, теперь желтоватые, с сеткой капилляров, испуганные — выполнял свою работу, как и каждый день до этого, будто никогда не уходил, а обитатели шести домов подняли руки на уровень сердца и принялись аплодировать.

Это длилось несколько секунд или минут. Жена Вито стала еще усерднее мести двор, а сам Вито, несчастный старик, пытающийся сдержать слезы, с дрожащими губами, огляделся и, пока гремели аплодисменты, протянул синьоре Нобиле, которая радовалась, сложив руки на животике, кивала, улыбалась, конверт и сказал:

— Синьора, вам почта.

Анджела смотрела на соседей и на Вито. Кивала. Улыбалась. Аплодировала. Как все. Франческа покосилась на нее. Ребенок или взрослый, часть единого целого. Одна из них.