Римский сад

«Клятва мрака» была одобрена издательством. «Франческа, это прекрасно, я рыдаю. И не только я. Мы все рыдаем». Книга была сногсшибательной, никто раньше не видел ничего подобного. «Это начало твоей новой жизни», — написала ей редактор.

22 АПРЕЛЯ — ИСЧЕЗНОВЕНИЕ

Фабрицио дома, играет на виолончели. Во всем мире существует только он и его инструмент. Пока он играет на виолончели, ни с кем не может случиться ничего плохого. Потом крик во дворе все разрушает.

Привычный крик. Уже несколько месяцев его уши слышали каждый звук, как если бы его усилили в тысячу раз. Тереза собирается в туалет, как всегда. Одна.

Фабрицио бросает виолончель, которая, упав, издает пронзительный звук. Каждый раз, когда он слышит этот крик, он бросается к двери. Он знает, что девочка поднимается по лестнице одна. Что от двери подъезда до второго этажа с ней рядом никого нет. Он представляет, как она поднимается. Он прижимается к двери, слышит каждый звук. Перестает дышать. Он может слышать все за миллион километров отсюда. Легкие шажочки Терезы поднимаются по лестнице. Шаги, которые он слишком долго хотел заполучить только для себя.

Он хочет выломать дверь и прыгнуть ей навстречу. Он не может. Страстное желание.

Вот шаги замирают на втором этаже. И сейчас она благополучно исчезнет в квартире бабушки и дедушки.

Но нет.

На этот раз шаги двигаются дальше. Он знает все, что делает Тереза, ему не надо видеть ее. Он понимает, что она поднимается еще на один этаж. Почему она не остановилась? Его мозг закипает. Он прилипает к двери. Начинает задыхаться.

Маленькая девочка не останавливается даже на третьем этаже. Даже на четвертом.

Мозг Фабрицио заволакивает тьма.

Тереза приближается к его квартире. Почему? Дедушка всегда ждет ее у дверей, он это прекрасно знает. Все это прекрасно знают. Почему на этот раз девочка продолжает подниматься? Она заблудилась?

Шаги Терезы останавливаются перед его дверью. Его лестничная площадка, его дверь. Такая же, как все остальные лестничные площадки и все остальные двери в здании.

Тереза, его Тереза, здесь. И Фабрицио борется изо всех сил, он борется уже несколько месяцев, потому, что не хочет быть тем, кто он есть. Он хочет спасти ее.

Он чувствует ее присутствие перед дверью Он смотрит на виолончель. Спаси нас. Но никто не приходит их спасти.

Устоять невозможно.

Он перестает сопротивляться. Открывает дверь. Тереза оборачивается. Замечает его. Улыбается.

— Привет, — говорит она ему.

А потом, после того, что происходит, он готов на все, чтобы спастись. Теперь он знает, что должен спастись.

3

Ночь была тихой и больше не таила в себе чудовищ. Маленькие девочки Франчески мирно спали. Массимо сопел рядом. Прошло две недели, но они с мужем так ни о чем и не поговорили. Он перестал задерживаться допоздна. Первые несколько дней иногда проводил вечера у соседей — у одного, у другого, и даже дочерей брал с собой. Франческа говорила, что плохо себя чувствует, просила Массимо извиниться перед остальными, оставалась дома и просто смотрела в никуда.

Однако постепенно она тоже стала принимать участие в жизни кондоминиума. Пока Массимо был на работе, вместе с остальными жильцами ухаживала за общим садом, принимала гостей или сама ходила в гости, пекла торты с Микелой, которая к тому времени родила прекрасную девочку с большими голубыми глазами. Франческа теперь давала ей советы по уходу за ребенком. Иногда она навещала Колетт. Француженка обнимала ее дочерей, потом те играли, а Колетт рассказывала о своих невероятных путешествиях и чудесной жизни.

— Но даже сейчас жизнь может быть прекрасной, — сказала она однажды вечером Франческе.

Франческа уже в дверях посмотрела ей в глаза и сказала:

— Спасибо за все, — и улыбнулась.

Массимо в последнее время проводил больше времени с семьей. Был очень нежен с дочерьми, неохотно с ними расставался. А девочки, как и раньше, когда они только переехали в этот дом, всецело принадлежали Франческе.

Постепенно она сблизилась с Эммой и Анджелой. — Мама, споешь мне песенку?

Спою тебе от всего сердца, любимая.

Она становилась одной из них. Но теперь это больше ее не пугало. Они стали нами, и в этом не было ничего плохого. Они являлись сообществом, в котором произошла трагедия. Вместе боролись, чтобы победить зло, ворвавшееся в их жизнь. И теперь держались поближе друг к другу, чтобы найти утешение, обрести покой. Не то чтобы это было легко. Тереза никогда не вернется. Но они будут сражаться, сберегая свой уголок безмятежности — маленький кусочек покоя, который жизнь позволяет тебе построить своими руками, твой оплот; бережно оберегай его, заботься о нем, несмотря ни на что. День за днем.

Дом больше не разговаривал с ней.

Дом Фабрицио остался пустым.

4

Франческа вошла в квартиру Марики, как это произошло всего один раз, миллион лет назад: в тот день, когда исчезла Тереза и ее безутешная мать попросила поддержки на допросе карабинеров. Дверь была открыта. Франческа втолкнула в прихожую коляску с Эммой.

Она попросила Карло зайти к ним и посидеть с Анджелой пару часов эт этого должно было хватить. Эмму же, напротив, взяла с собой: Франческе казалось, что оставить на подростка обеих девочек — это слишком. Марика попросила ее зайти. Отказаться не представлялось возможным. Есть кое-что, от чего никак нельзя убежать.

Она остановилась на мгновение.

— Марика?

— Заходи, — раздался голос из гостиной.

Она направилась на звук. И увидела женщину, сидящую на стуле. В руках та держала плюшевого Робин Гуда — выцветшего и порванного, но выглядевшего не так ужасно, как в последний раз, когда они встречались. Марика, похоже, постирала игрушку и кое-как починила.

— Привет, — сказала Франческа самым милым голосом, какой была способна изобразить.

Марика подняла голову. Сначала увидела девочку, потом Франческу. Улыбнулась отчаянно, нежно.

Франческа почувствовала себя виноватой: как она смела привести сюда ребенка?

— Привет, детка, — Марика встала, присела на корточки перед Эммой. — Как дела?

И она погладила малышку. Казалось, была рада — если такое слово позволительно использовать в отношении Марики — видеть ее.

— Хоро-шо! — Эмма являлась воплощением счастья и обычной жизни. Того, чего у Марики больше никогда не будет.

Марика снова опустилась на стул и, пытаясь сохранить на лице улыбку, сказала Франческе: