Ритуал взаимодействия. Очерки поведения лицом к лицу

Предполагая, что есть вещи, которые нужно говорить и делать для реципиента, и вещи, которые говорить и делать нельзя, мы сознаем, что между этими двумя формами почтительности существует конфликт, выражающий присущую им противоположность. Поинтересоваться здоровьем человека, благополучием его семьи или состоянием его дел — значит преподнести ему знаки сочувствующего внимания, но в определенном смысле сделать такое — значит вторгнуться в личную заповедную сферу человека. Это становится очевидным, если подобные вопросы человеку задает актор неподобающего статуса или если недавние события сделали ответы на эти вопросы болезненными. Как полагал Э. Дюркгейм: «Человеческая личность — священная вещь; нельзя рисковать осквернить ее и нарушить ее границы, но в то же время величайшее благо состоит в единении с другими» [58] . Приведу две иллюстрации характерной оппозиции между двумя формами почтительности на примере отделений больницы.

58

Durkheim E. The Determination of Moral Facts // Sociology and Philosophy/Trans, by D.F. Pocock. Glencoe (III.): Free Press, 1953. p. 37.

В отделении А, как и в других отделениях больницы, была «система прикосновений» [59] . Определенные категории персонала имели привилегию выражения своей приязни и близости к другим посредством ритуальных телесных контактов с ними. Актор мог обнимать рукой талию реципиента, массировать рукой заднюю часть шеи реципиента, гладить волосы и лоб или держать реципиента за руку. Естественно, сексуальный подтекст официально исключался. Наиболее частая форма, которую принимал этот ритуал, — поддерживающее прикосновение медсестры к больному. Тем не менее, санитары, пациенты и медсестры образовывали единую группу в отношении правил прикосновений: их права были симметричными. Любой из этих людей имел право прикасаться к любому человеку той же категории, что и он, и к людям других категорий. (В действительности некоторые формы прикосновений, например в шутливой борьбе или играх, где меряются силой рук, по природе симметричны.) Конечно, некоторым членам отделения не нравилась эта система, но это не отменяло прав других включать их в нее. Фамильярность, подразумеваемая в таких обменах, подтверждалась другими путями, например, симметричным обращением по имени. Можно добавить, что во многих психиатрических больницах пациенты, санитары и медсестры не образуют единую группу в церемониальном отношении, и обязанность пациентов принимать дружеский физический контакт от персонала не реципрокна.

59

Единственный известный мне источник по системам прикосновений — очень интересная работа Эдуарда Гроса (Gross Е. Informal Relations and the Social Organization of Work. Unpublished Ph.D. Dissertation, Department of Sociology, University of Chicago, 1949), посвященная праву щипать девушек секретарского ранга в коммерческих офисах.

В придачу к этим отношениям симметричных прикосновений в отделении были и асимметричные. Врачи прикасались к людям других рангов для сообщения дружеской поддержки и комфорта, но представители других рангов чувствовали, что с их стороны было бы излишней вольностью отвечать таким же прикосновением врачу, не говоря уже о том, чтобы быть инициатором таких контактов с врачом [60] .

Разумеется, если система прикосновений должна сохраняться, как это имеет место во многих больницах Америки, и члены отделения должны получать подтверждение и поддержку, которые обеспечивает эта ритуальная система, то другие люди, помимо врачей, приходящие жить или работать в отделении, должны быть дружески доступными другим присутствующим. В этом отношении приходится отказаться от прав на отделенность и неприкосновенность, которые требуются и предоставляются во многих других учреждениях нашего общества. Короче говоря, система прикосновений возможна только в той степени, в какой индивиды отказываются от права держать других на физической дистанции.

60

Главный санитар в то время, мужчина, начинал обниматься с врачом, служившим администратором отделения. Это, по-видимому, создало диссонанс и было чересчур. Санитару, что интересно, пришлось оставить работу. Следует добавить, что в одном отделении клиники, отведенном для глубинного изучения небольшого числа сильно делинквентных мальчиков, пациенты и весь персонал, включая врачей, образовали единую церемониальную группу. Членов группы связывали симметричные правила фамильярности, так что для восьмилетнего мальчика было допустимо звать администратора отделения по имени, шутить над ним и ругаться в его присутствии.

Вторая иллюстрация того, как две формы почтительности противодействуют друг другу, указывает на социальное участие. В отделении А у всех, кроме врачей, — у медсестер, санитаров и пациентов — существовало сильное чувство внутригрупповой солидарности. Пути выражения ее различны — через совместное участие в трапезах, карточных играх, экскурсиях, посещения комнат других пациентов, просмотр телепередач, трудотерапию. Обычно индивиды были готовы не только участвовать в этом, но и делать все с видимым удовольствием и энтузиазмом. Человек отдавался совместной деятельности, и это давало возможность группе успешно функционировать.

В контексте этого паттерна участия и несмотря на его важность для группы, все понимали, что пациенты имеют право на отстраненность. Хотя опоздание на завтрак воспринималось как нарушение групповой солидарности, опоздавших за это только мягко журили. Оказавшись за столом, пациент был обязан ответить на приветствия, но затем, если его настроение и манеры ясно выражали желание быть оставленным в покое, не делалось попыток втянуть его в разговор за едой. Если пациент брал еду со столика и возвращался в свою комнату или в пустой телевизионный зал, никто наследовал за ним. Если пациент отказывался идти на прогулку, над этим немного подшучивали, напоминая индивиду о том, что он теряет, и этим дело кончалось. Если пациент отказывался играть в карты, лишая остальных четвертого партнера, могли высказываться шутливые протесты, но без продолжения. И в любом случае, если пациент казался подавленным, угрюмым или чем-то расстроенным, старались этого не замечать или приписать потребности в физическом уходе и отдыхе. Эти виды деликатности и ограничения требований, видимо, служили социальной функции поддержания неформальной жизни, свободной от необходимости «терапевтической» или «прописанной», и означали, что в определенных отношениях пациент имел право препятствовать вторжению в личную жизнь там, тогда и так, как хотел это сделать. Однако очевидно, что право ухода в свою частную жизнь предоставлялось за счет поступков, через которые индивид показывает свою связанность с другими в отделении. Между демонстрацией желания включить человека и демонстрацией уважения к его частной жизни существует неизбежное противоречие.

Как следствие этой дилеммы, социальные отношения предполагают постоянную диалектику ритуалов преподнесения и ритуалов избегания. Должно поддерживаться своеобразное напряжение, ибо эти противоположные требования поведения необходимо как-то удерживать отдельно друг от друга, но в то же время осуществлять вместе в одном и том же взаимодействии: жесты, которыми актор преподносит себя реципиенту, должны также означать, что взаимодействие не зайдет слишком далеко.

Умение себя вести.

Мы предположили, что церемониальный компонент конкретного поведения содержит, по меньшей мере, два базовых элемента: почтительность и умение себя вести. Мы рассмотрели почтительность, определяемую как высокая оценка другого человека, которую индивид демонстрирует ему через ритуалы преподнесения и ритуалы избегания. Теперь рассмотрим умение вести себя.

Под умением себя вести я буду иметь в виду тот элемент церемониального поведения индивида, который обычно передается через осанку, одежду и умение держаться, что служит для него средством демонстрации присутствующим своих определенных желательных или нежелательных качеств. В нашем обществе «хорошо» или «должным образом» ведущий себя человек проявляет такие свойства, как благоразумие и искренность, скромность в своих притязаниях, порядочность, контроль над речью и движениями, власть над своими эмоциями, аппетитами и желаниями, выдержку под давлением и т. д.

Пытаясь проанализировать качества, характеризующие умение вести себя, мы замечаем, что человек с хорошими манерами обладает свойствами, которые, по общему мнению, вырабатываются «тренировкой характера» и «социализацией», теми правилами, что внушаются неофиту, желающему быть допущенным в общество. Правильно или нет, другие склонны использовать эти качества как диагностический показатель того, на что актор способен вообще и в выполнении различных видов деятельности. Кроме того, должным образом ведущий себя человек закрыл множество путей доступа к нему со стороны других, уменьшив риск заражения. Наиболее важно, может быть, что требование от актора уметь себя вести — необходимое условие для утверждения его в качестве участника общения, на которого можно положиться, владеющего собой в коммуникации и действующего так, чтобы другие, представляя себя ему в качестве участников общения, не подверглись опасности.

Еще раз отметим, что умение вести себя включает свойства, выводимые другими из интерпретации ими способа управления собой, используемого индивидом в общении с людьми. Нельзя путем словесного заявления утвердить за собой эти качества, хотя порой индивид может опрометчиво пытаться так сделать. (Однако можно ухитриться вести себя так, что другие через собственную интерпретацию его поведения будут приписывать человеку все те свойства, которые он бы хотел, чтобы другие видели в нем.) В общем, через манеру вести себя индивид создает образ себя, но образ, не предназначенный для его собственных глаз. Это не мешает нам видеть, что индивид, хорошо умеющий себя вести, придает этим себе ощутимую ценность. Тот же, кому не удается вести себя должным образом, может быть обвинен в «отсутствии самоуважения» или в том, что он не ценит себя в собственных глазах.

Как и в случае почтительности, исследование умения вести себя предполагает составление перечня всех церемониальных актов, выполняемых конкретным индивидом в присутствии каждого из нескольких человек, с которыми он вступает в контакт, и интерпретацию этих актов как символически выражающих умение вести себя, а затем соединение их значений в целостный образ индивида, образ его в глазах других.

Правила поведения, как и правила почтительности, могут быть симметричными или асимметричными. Между социально равными часто оказываются предписаны симметричные манеры поведения. Между неравными можно обнаружить много вариаций. Например, на собраниях персонала в психиатрических подразделениях больницы врачи обладали привилегией ругаться, менять тему разговора и сидеть в расслабленных позах; с другой стороны, служители имели право посещать собрания персонала и задавать на них вопросы (в соответствии с ориентацией этих исследовательских подразделений на средовую терапию), но от них безоговорочно требовалось вести себя с большей осмотрительностью, чем это требовалось от врачей. (На это указала одна восприимчивая врач-трудотерапевт, заявившая, что тот факт, что одна молодая женщина-психиатр пользовалась этими прерогативами неформальной манеры поведения, ей всегда напоминал о том, что она действительно доктор медицины.) Возможно, крайность здесь — отношения господин-слуга, что заметно в случаях, когда от прислуги требуется исполнять лишенные достоинства обязанности с достойной манерой поведения. Подобным образом, врачи имели право заходить на пост медсестры, небрежно присаживаться на раздаточную стойку, шутить с медсестрами; представители других категорий участвовали в таком неформальном общении с врачами, но только после того, как врачи проявляли в этом инициативу.

В отделении А поддерживались стандарты поведения, типичные, по-видимому, для американского общества среднего класса. Установленный за столом темп еды предполагал, что присутствующие не слишком нетерпеливы, достаточно хорошо контролируют импульсы и не настолько ревниво относятся к своим правам, чтобы как волки накидываться на еду или брать более одной порции. При игре в пинокль — любимой карточной игре — каждый игрок мог предложить зрителям заменить его (а зрители — тактично от этого отказаться, выражая этим, что страсть к игре их отнюдь не переполняет). Иногда пациент появлялся в комнате отдыха или за едой в халате (практика, разрешенная пациентам везде в больнице), но обычно носили опрятную уличную одежду, подчеркивая отсутствие недопустимой небрежности в манерах и чрезмерной откровенности в презентации себя. Было мало ругательств и никаких открыто сексуальных реплик.