Ритуал взаимодействия. Очерки поведения лицом к лицу

После вызова и искупления может быть сделан третий шаг: люди, которым адресована искупительная жертва, могут принять ее как удовлетворительный способ восстановления экспрессивного порядка и лица участников взаимодействия, опирающегося на этот порядок. Лишь после этого нарушитель может в значительной мере ослабить ритуальные искупительные действия.

В качестве заключительного, четвертого шага во взаимообмене прощенный человек выказывает знаки признательности тем, кто даровал ему прощение.

Фазы корректировочного процесса — вызов, искупление, принятие и благодарность — предлагают некоторую модель межличностного ритуального поведения, однако от нее возможны значительные отклонения. Например, пострадавшие могут предоставить нарушителю возможность самому инициировать искупление, прежде чем предъявить ему вызов и расценить его проступок как инцидент. Это обычная любезность, основанная на допущении, что человек сам спохватится. Далее, после того как пострадавшие приняли искупительную жертву, виновный может заподозрить, что это сделано ими неохотно, лишь из соображений тактичности, и потому он может добровольно предпринять дополнительные искупительные жесты, не позволяя замять дело, пока не получит второго или третьего подтверждения принятия своих извинений. Или же пострадавшие могут тактично войти в положение виновного и подыскать ему приемлемые для них в силу сложившихся обстоятельств извинения.

Существенный отход от стандартного корректировочного цикла наблюдается тогда, когда нарушитель, которому предъявлен вызов, явно отказывается внять предупреждению и продолжает вести себя неподобающим образом вместо того, чтобы исправиться. Такой шаг требует новой реакции бросивших вызов. Если они мирятся с таким отказом, становится ясно, что их вызов был блефом и так он и был воспринят. Это слабая позиция, не позволяющая им сохранить лицо, и им остается лишь сотрясать воздух. Чтобы этого избежать, они могут предпринять некоторые классические шаги: могут, отбросив приличия, начать жестко мстить, тем самым разрушая либо себя, либо того, кто отверг их предостережение. Они могут и воздержаться от внешних угроз, будучи охваченными праведным возмущением и гневом и уверенными в неотвратимом возмездии. Оба эти пути приводят к лишению обидчика статуса партнера по общению и тем самым к признанию недействительными выраженных им оскорбительных суждений. Обе стратегии служат спасению лица, но их цена высока для всех участников взаимодействия. Отчасти ради предотвращения подобных сцен обидчик, как правило, спешит извиниться; он не хочет, чтобы уязвленные персоны были вынуждены прибегнуть к исключительным мерам.

Ясно, что в этих циклах взаимных реакций играют роль эмоции, например, когда выражается сильное огорчение тем, что пострадало лицо другого, или гнев из-за того, что произошло с собственным лицом. Хочу подчеркнуть: эти эмоции сами являются своеобразными актами взаимодействия и настолько точно вписаны в логику ритуальной игры, что вне ее их было бы трудно понять [24] . По сути дела, спонтанно выраженные чувства должны точнее встраиваться в формальную схему ритуального взаимообмена, чем сознательно изображенные.

24

Даже когда ребенку отказывают в каком-то его требовании, его плач и плохое настроение, вероятно, служат не только иррациональным проявлением раздражения, но своего рода ритуальным актом, сигнализирующим о том, что он уже имеет собственное лицо, которое можно потерять, и что он не допустит легкой его потери. Сочувствующие родители могут даже разрешить ему подобную демонстрацию, усматривая в таких незрелых приемах зачатки социальной личности ребенка.

Набирание очков: агрессивные приемы работы лица.

Любая практика нейтрализации конкретной угрозы сохранению лица открывает возможность намеренного злоупотребления этой угрозой, чтобы гарантированно извлечь из нее максимум выгоды. Так, если индивид знает, что его скромность встретит одобрение со стороны окружающих, он может напрашиваться на это; если его самооценка поддерживается определенными инцидентами, то он может сам подстроить инцидент, позволяющий ему проявиться в благоприятном свете; если окружающие готовы терпимо отнестись к его вызывающим действиям либо принять извинения, то он может воспользоваться этим как основанием для безнаказанного нанесения им обиды. Своим внезапным уходом он может поставить других в ритуально неловкое положение, заставив их выпутываться из ситуации незавершенного взаимообмена. Наконец, с некоторыми издержками для себя, человек может спровоцировать других как-то задеть его чувства, тем самым заставив их ощутить вину, раскаяние и продолжительную утрату ритуального равновесия [25] .

25

Стратегия постановки другого в положение, когда он не может загладить причиненный им вред, используется очень широко, но нигде так явно не наблюдается ее связь с ритуальной моделью поведения, как в случае самоубийства по мотивам мести. См., например, Jeffreys M.D.W. Samsonic Suicide, or Suicide of Revenge Among Africans // African Studies. № 11. 1952. p. 118–122.

Если человек расценивает работу лица не как свою задачу, которую он должен быть готов выполнять, а, скорее, как то, в исполнении или принятии чего можно положиться на других, тогда взаимодействие начинает меньше походить на взаимный обмен любезностями и больше — на состязание, разворачивающееся на спортивной арене. Цель этой игры — сохранить линию поведения каждого от непоправимого конфликта и в то же время набрать для себя как можно больше очков по сравнению с соперниками и получить как можно больше выгод. Для такого состязания наличие публики почти обязательно. Основной прием состоит в том, что человек преподносит факты, благоприятные для него, а также факты, неблагоприятные для других, таким образом, что этим другим ничего не остается, как свести взаимообмен к ворчанию, пустым извинениям, благопристойному хихиканью («Я понял вашу шутку…») или к ничего не значащим стереотипным репликам («Неужели?», «В самом деле…» и т. п.) В подобных случаях проигравшим приходится смириться с потерей очков и попытаться выиграть в следующем взаимообмене. Когда очки набирают за счет намеков на социальное положение, такое поведение иногда называют снобизмом; если в ход идут намеки на моральную нечистоплотность, это обычно называют «вставлять шпильки»; в обоих случаях приходится иметь дело с качеством, известным как «стервозность».

В агрессивном взаимообмене победителю не только удается представить информацию, благоприятную для себя и неблагоприятную для других, но и продемонстрировать, что в общении он владеет собой лучше, чем соперники. Проявление этой способности зачастую более важно, чем вся прочая информация, передаваемая человеком во взаимообмене. Поэтому тот, кто вставляет в разговор колкости, стремится показать, что он лучше способен маневрировать, чем те, кто вынужден выслушивать его замечания. Однако если им удалось успешно парировать удар и нанести ответный, то инициатор рискованной игры не только испытывает унижение перед лицом других, но и вынужден признать, что его подразумевавшееся превосходство не подтвердилось. Он поставлен в глупое положение, он теряет лицо. Поэтому обмен колкостями всегда подобен азартной игре. Роли могут поменяться, и агрессор проиграет больше, чем мог бы выиграть, если бы его ход принес результат. Удачный ответный ход партнера может, как говорится, «отшить» или «срезать» его; теоретически возможно, что такая реплика будет в свою очередь «отшита», и ответный удар будет парирован новым контрударом, но в реальной жизни этот третий уровень успешного действия встречается редко [26] .

26

При игре в шашки, шахматы или карты игрок обычно учитывает возможные реакции партнера на свои ходы, более того — игрок предполагает, что партнер, в свою очередь, учитывает такой ход его рассуждений. По сравнению с этими играми словесная игра на удивление импульсивна; люди, как правило, отпускают замечания в адрес присутствующих, не позаботившись о предотвращении эффективной отповеди. Аналогично, хотя ложные выпады и упреждающие удары теоретически возможны в разговоре, на практике они, похоже, используются редко.

Выбор подходящих способов работы лица.

При возникновении инцидента человек, чье лицо подверглось угрозе, может попытаться восстановить ритуальный порядок с помощью одной стратегии, тогда как другие участники контакта могут желать или ожидать, что будет использована другая стратегия. Например, при незначительном промахе, результатом которого мгновенно становится потеря лица или неподобающее лицо, другие участники часто более, нежели сам оплошавший, склонны закрывать глаза на такое несоответствие. Зачастую они предпочли бы, чтобы он сохранял самообладание [27] , тогда как сам он чувствует, что не может пренебречь тем, что случилось с его лицом, и начинает смущаться и извиняться, если инцидент произошел по его вине, либо становится избыточно критичным, если ответственность лежит на других [28] . В ином случае человек может демонстрировать самоуверенное спокойствие, хотя другие ожидают, что он рассыплется в извинениях, — тем самым он игнорирует их доброжелательную готовность к прощению. Бывает, что человек сам не может решить, какой тактики придерживаться, и этим ставит окружающих в неловкое положение, поскольку они не понимают, каким курсом им следовать. Таким образом, когда человек допускает небольшую неловкость, и он сам и окружающие его люди теряются не столько из-за неспособности справиться с этим затруднением, сколько из-за того, что никто не понимает — намерен ли виновник проигнорировать инцидент, либо обратить его в шутку, либо использовать какой-то иной прием спасения лица.

27

Фольклор приписывает изрядное самообладание представителям высших классов. Если это убеждение содержит в себе истину, то она, вероятно, основана на том факте, что представитель высшего класса обычно оказывается в ситуациях взаимодействия, когда он превосходит других участников не только своим социальным положением. Участник, превосходящий других, часто довольно независим от их мнения; он находит возможным вести себя самоуверенно, не беспокоиться о своем лице, даже если окружающие его не поддерживают. С другой стороны, тот, кто находится во власти другого участника, как правило, весьма озабочен его мнением; ему трудно допустить даже малейший ущерб своему лицу без смущения и извинений. Следует также добавить, что люди, плохо осознающие символическое значение мелочей, могут сохранять спокойствие в сложных обстоятельствах, демонстрируя самообладание, которое на самом деле им не присуще.

28

Так, например, в нашем обществе, если человек чувствует, что окружающие ожидают от него соответствия принятым стандартам чистоплотности, опрятности, честности, гостеприимства, щедрости и т. п., либо считает себя обязанным поддерживать такие стандарты, то он может досаждать окружающим преувеличенными извинениями за свои промахи, хотя другие не придают такого значения стандартам, или не считают, что человек им не соответствует, или убеждены, что он им не соответствует, и воспринимают его извинения как тщетную попытку набить себе цену.

Взаимопомощь в работе лица.

Если лицо подвергается угрозе, требуются усилия по его сохранению. При этом не имеет значения, кто инициирует и осуществит эти усилия — пострадавший, виновник или просто свидетель [29] . Недостаточные усилия со стороны одного стимулируют компенсаторные усилия со стороны других; вклад одного человека освобождает других от решения этой задачи. В жизни случается много незначительных инцидентов, в которых и обидчик и обиженный одновременно стремятся достичь примирения [30] . Разрешение ситуации ко всеобщему удовлетворению является главным требованием; выяснение, кто и в какой мере виноват, как правило, выступает вторичным соображением. Поэтому понятия «такт» и «хороший тон» не различают ситуаций сохранения своего лица и дипломатичного спасения лица других людей. Аналогично, понятия «промах» и «неловкость» не определяют, подвергается ли угрозе лицо самого действующего субъекта или других участников. Понятно, что если человек оказывается не в силах сохранить свое лицо, то другие всячески стремятся защитить его. Например, в приличном обществе не принято отвергать протянутую руку, даже если рукопожатие неуместно. Таким образом, каждый рассчитывает на соблюдение принципа noblesse oblige (положение обязывает), ограничивающего для вышестоящих возможность смутить тех, кто стоит ниже [31] ; при этом ущемленные часто вынуждены принимать такие знаки внимания, без которых им было бы лучше.

29

Так, одна из функций секундантов как в реальной дуэли, так и в символической состоит в том, чтобы обеспечить такой повод прекращения поединка, который может быть принят обоими соперниками.

30

См., например, работу Джексона Тоби (Jakson Toby): «У взрослых гораздо меньше вероятность возникновения конфликта по тривиальному поводу. Извинение, автоматически произносимое двумя незнакомцами, столкнувшимися на многолюдной улице, иллюстрирует интегративную функцию этикета. В результате каждый участник столкновения как бы говорит: „Не уверен, что ответственность за создавшуюся ситуацию лежит на мне, но если это так, вы вправе рассердиться на меня, чего вы, надеюсь, не сделаете“. Определив ситуацию как ту, в которой обе стороны должны извиниться, общество позволяет обоим сохранить самоуважение. Каждый в глубине души может думать: „Отчего этот неуклюжий осел не смотрит, куда идет?“ Но внешне каждый исполняет роль провинившегося, независимо от того, считает ли он себя таковым или нет» (Toby J. Some Variables in Role Conflict Analysis // Social Forces. № 30. 1952. p. 325).

31

Независимо от относительного социального положения человека, он в каком-то смысле обладает властью над другими участниками и им приходится полагаться на его предупредительность. Когда другие по отношению к нему ведут себя определенным образом, они подразумевают некоторое социальное отношение к нему, поскольку один из аспектов, выражаемых во взаимодействии, — это отношения между участниками. Поэтому эти другие всегда рискуют, ибо ставят партнера в положение, позволяющее ему отвергнуть их претензии на его особое отношение к ним. Тем не менее, от любого человека — высокого социального положения или низкого — в ответ на предъявляемые социальные требования ждут, что он будет придерживаться хорошего тона и воздержится от того, чтобы воспользоваться неловким положением других.

Поскольку социальные отношения отчасти определяются понятием добровольной взаимопомощи, отказ на просьбу о помощи становится щекотливым моментом, потенциально деструктивным для лица просителя. Честер Холкомб в своей книге приводит такой пример из жизни китайцев: «Лживость и лицемерие, которые приписывают китайскому народу, в большой степени являются следствиями требований этикета. Прямой, откровенный отказ выступает верхом неприличия. Любое отрицание или отказ должны быть смягчены и преобразованы в выражение простительной невозможности. Нежелание оказать услугу никогда не высказывается. Вместо этого выражается чувство сожаления в связи с тем, что неумолимые, но вполне объяснимые обстоятельства делают выполнение просьбы совершенно невозможным. Такая уклончивость, культивировавшаяся веками, сделала китайцев исключительно изобретательными по части уверток. Редко случается, чтобы кому-то не хватило воображения прикрыть нежелательную правду благовидным вымыслом» (Holcomb Ch. The Real Chinaman. N.Y.: Dodd, Mead, 1895. c. 274–275).

Поскольку каждый участник взаимодействия озабочен, пусть и по разным причинам, сохранением своего лица и лица окружающих, постольку естественным образом зарождается негласное сотрудничество, в ходе которого участники могут достичь общих, хоть и по-разному мотивированных целей.

Одним из распространенных типов молчаливой взаимопомощи в сохранении лица является соблюдение такта в самой работе лица. Человек не просто защищает собственное лицо и оберегает лицо других, но и ведет себя так, чтобы обеспечить и максимально облегчить другим их работу по сохранению их и его лица. Он помогает им помогать и себе и ему. Так, светский этикет не рекомендует молодым людям слишком задолго приглашать девушек на традиционные предновогодние вечеринки, поскольку в таком случае девушке было бы трудно найти благовидный предлог для отказа. Другим примером подобной тактичности второго порядка может служить широко распространенная практика представления другим своих недостатков. Человек, обладающий не сразу заметным негативно оцениваемым качеством, порой считает предпочтительным начать общение — особенно с людьми, которые его мало знают, — с ненавязчивого намека на свое слабое место. Такое предостережение позволяет другим воздержаться от пренебрежительных замечаний о его личности и избавляет их от внутреннего конфликта собственной неосознанной враждебности и необходимости вести себя дружелюбно по отношению к нему. Эта стратегия также предупреждает поспешные автоматические заключения о нем со стороны других участников, способные поставить его в ложное положение, и избавляет его от болезненной необходимости терпеть или смущенно оправдываться.

Проявления такта в практике работы лица часто основываются на негласном соглашении вести дела на языке намеков — языке недомолвок, двусмысленностей, продуманных пауз, изящно сформулированных шуток и т. п. [32] Относительно такого неформального общения существует правило: посылающий сигнал не должен вести себя так, словно официально передает информацию, на которую намекает; а получатели сообщения вправе вести себя так, словно они формально его и не получали. Таким образом, то, что сообщается посредством намеков, можно отрицать; его не обязательно замечать. Этим обеспечиваются средства, с помощью которых человек может быть предупрежден, что его текущее поведение или положение чревато потерей лица; при этом, однако, само предостережение не превращается в инцидент.

32

Важные комментарии о некоторых структурных ролях, исполняемых при неформальном общении, можно найти в рассуждении об иронии и поддразнивании в статье: Burns Т. Friends, Enemies, and the Polite Fiction //American Sociology Review, 18. 1953. p. 654–662.