Робеспьер. В поисках истины

Не дальше как вчера, он присутствовал на совещании у губернатора по этому поводу, и господин Бахтерин тоже принимал участие в этом совещании.

— Муж мне про всё это, вероятно, сегодня расскажет, — заметила Софья Фёдоровна.

— Тем более что сегодня мы опять будем толковать об этом, и на сей раз, надо надеяться, придём к какому-нибудь окончательному решению. Пора, злодеи набираются отваги от безнаказанности, невозможно предвидеть, на чём они остановятся.

Эти последние слова противоречили вполне тому, что он говорил за несколько минут перед тем, но он так увлёкся, что этого не замечал. Взгляд его сделался суров, под усами губы судорожно сжались, и в одно мгновение вся его физиономия так преобразилась, что у Софьи Фёдоровны сердце захолонуло от ужаса.

Впрочем, он не надолго забылся и тотчас же принялся рассказывать ей с большим юмором забавные анекдоты из похождений разбойников в Польше и за границей. В Силезии они нагнали такой страх на жителей, что долго после того как уж все злодеи были перевешаны, трусливые бюргеры баррикадировались на ночь и после заката солнца не отваживались носу показать в лес.

— А что это за Сокол, про которого вы упомянули? — вернулась его слушательница к занимавшему её предмету. — Откуда он? Из каких? Казак, как Шайдюк, или из дворовых, как тот, что разбойничает до сих пор в Черниговской губернии?

Граф отвечал, что про этого нового молодца ничего ещё достоверного неизвестно. Он ни разу не был пойман, и всё, что про него рассказывают, может быть, и вздор.

— Ведь и про Шайдюка ходила молва, что он изумительно хорош собой и прекрасно воспитан, ну, великосветский герой, одним словом, а на деле оказалось, что это в полном смысле дикарь, с отвратительной рожей и ничем, кроме зверства, не отличается от обыкновенного мужика.

— А Татарчук?

— И этот по всей вероятности не далеко от него отстал. Наружность у него красивая и импонирующая, правда, но в сущности такой же gibier de potence, как и другие.

— И давно этот Сокол здесь появился?

— Нет, недавно, кажется. Его схватили бы вместе с прочими, если б он участвовал в поджоге и разграблении федюхинской усадьбы, помните, два года тому назад? Они тогда пропасть народу погубили, помещика Митинского с семьёй, Лазареву и многих других... Нет, Сокол, должно быть, здесь недавно, — продолжал граф, помолчав немного. — И, без сомнения, наши власти возьмутся наконец за ум и прекратят это безобразие. В Петербурге не хотят верить, когда начинаешь рассказывать про то, что здесь делается, — прибавил он с улыбкой.

— А вы давно были в Петербурге? — спросила Софья Фёдоровна.

— Я там каждый год бываю и подолгу живу. У меня там мать и сёстры, свой дом на Фонтанке. Сёстры ещё не замужем, я над ними опекуном, и хлопот мне с их имениями немало. Матушка женщина светская и делами не занимается.

— А братья у вас есть?

Вопрос этот, произнесённый Софьей Фёдоровной машинально, как будто смутил его немного.

— Нет, братьев у меня нет, — ответил он отрывисто и, тотчас же поднявшись с места, стал откланиваться, а перед тем, как расстаться с Бахтериной, произнёс ещё несколько прочувствованных фраз с намёком на его страстное желание породниться с их семьёй.

Да, у него серьёзные виды на Клавдию. Это по всему видно. Сестрица Анна Фёдоровна должна быть в восторге. Удалось ей-таки наконец найти такого зятя, который никакого приданого за невестой не потребует. Клавдию она выдаст за графа Паланецкого, старших дочерей в монастырь упрячет, и всё состояние безраздельно достанется её возлюбленному Фединьке.

Ловкая особа, сестрица Анна Фёдоровна! Злым людям всегда больше везёт, чем добрым, на свете, ну как же после этого сомневаться в могуществе дьявола?

Столько надобно было Софье Фёдоровне передать мужу, что она не знала, с сего начать, когда он вошёл в спальню, но он сам тотчас же спросил, был ли у неё граф Паланецкий. И вопрос этот был задан так угрюмо, что она поспешила объявить, что новый знакомый, невзирая на любезность, красноречие и изысканные манеры, не понравился ей.

— Он страшный, с ним жутко. А какой старый!

— Да, он далеко не молод, — согласился Иван Васильевич, укладываясь на широкую кровать рядом с женой. — Он хитёр и ловок, но страшного в нём ничего нет. Не нам с тобой бояться таких авантюристов, как он, а скорее ему нас, — прибавил он с улыбкой.

Софья Фёдоровна полюбопытствовала, почему он считает его авантюристом.

— Да как тебе сказать, всё в этом человеке загадочно и темно: происхождение его, богатство, общественное положение, мысли и цели, всё это он скрывает также тщательно, как и лета свои. Репутация его такая же подкрашенная, как и усы его. Что ж он тебе ещё рассказал?

— Он говорил, что у него в Петербурге мать и сёстры.

— Да, да, он это всем рассказывает. Ну, а ещё что?

— Мне кажется, что ему в самом деле хочется жениться на нашей Клавдии.

— Он в неё влюблён... Если только не притворяется.

— Но для чего же ему притворяться?

— Кто его знает! Впрочем, не он один, а все находят, что она была замечательно хороша на этом бале. Выровнялась девчонка. Можно ли было ожидать, что из неё выйдет красавица.

— Ты думаешь, её выдадут за него?

— Ещё бы! Посватался бы только, с восторгом отдадут.

— Ах, вот что ещё, — вспомнила Софья Фёдоровна. — Катенька с Машенькой в монастырь идут. Они обе кликушами сделались, и Симионий их отчитывать будет. Мне очень хотелось бы, чтоб он и над нашей Магдалиночкой помолился.

Её нетерпеливо прервали.

— Что такое? Кликушами сделались? Откуда эта нелепость? — отрывисто спросил Иван Васильевич, приподнимая голову с подушки и продолжая разговор в сидячем положении. Он был чем-то озабочен и раздражён. Это чувствовалось и в голосе его, и в движениях. Комната освещалась только лампадой, горевшей у киота, перед образами, но, вглядываясь в его лицо, Софья Фёдоровна не могла не заметить, что оно бледнее обыкновенного и что в глазах его нет обычного выражения спокойной задумчивости.

— Всё это говорят, — отвечала Софья Фёдоровна. — С ними это в церкви сделалось, за обедней, когда Херувимскую запели, упали обе, как подкошенные, стали биться и кричать. Их вынесли без чувств, и они только дома очнулись. А что в монастырь они поступают, это наша Ефимовна от их няньки слышала...

— И скоро их туда увозят?

— Да завтра, говорят.

— И прекрасно, — вставил вполголоса Иван Васильевич.

— Тётенька Агния здесь была, а к нам и не заглянула. Это очень странно, не правда ли? Ей, кажется, сердиться на нас не за что.