Робин Гуд с оптическим прицелом. Снайпер-«попаданец»

Конечно, я понимаю, что в это темное Средневековье девушки мечтательны и романтичны. Но вот чтобы так сразу, прочтя письмо, соглашаться посмотреть на потолок в моей спальне?!! Офигеть!..

И тут я снова словно включился в окружающую действительность. Оказалось, что первый тур стрельбы и был, собственно, квалификацией. Мишень была основательно истыкана стрелами, но в основном были поражены второй и третий круги. В центральном торчали только четыре стрелы, одну из которых исхитрился всадить тот самый лесничий Черный Билль.

Теперь на рубеже остались только восемь лучников, выбранных по каким-то неведомым мне критериям. Они пробовали ветер, старательно плюя себе на пальцы, тщательно подбирали стрелы, ощупывая каждое перышко, и все это, естественно, чтобы не ударить в грязь лицом перед благородными господами.

Вот на рубеж вышел первый. Выстрел. Толпа зашумела, загомонила. Отовсюду слышно только одно: «Воловий глаз! Воловий глаз!» Ну, ясно. Попал молодчик в центральный круг, который здесь именуют воловьим глазом. Правда, попал ближе к краю, а не в середину, ну, да это — неважно. Главное, что попал…

На рубеж выходит второй, но тут… Рыцарь, сидевший подле шерифа, встал, скинул с плеч конскую шкуру, которую нацепил на себя вместо плаща, и заорал во всю глотку, чтобы ему дали лук, видимо желая тоже поучаствовать.

В народе зашептались: «Хэй Хайсбон, сэр Хэй Хайсбон», а совсем рядом с нами кто-то во весь голос ляпнул:

— Где это видано, чтобы стрелять по второй мишени, не стрелявши по первой? Нет такого закона!

Я не выдержал:

— А для них закон не писан! Они сами себе закон…

Услышав мои слова, толпа загудела еще сильнее, но стрелки уже расступались, чтобы дать возможность рыцарю выстрелить.

Малыш Джонни дернул меня за руку:

— Робин! Надо уходить. Тебя слышали и могут донести.

— Вон и стражники уже занервничали, — добавил Статли.

Действительно, несколько воинов как-то подозрительно вертели головами. Пожалуй, ребята правы и нужно смываться.

Но отойти мы успели всего-навсего шагов на десять, как Хэй Хайсбон бросил наземь перчатки, поднял лук, выстрелил и тут же заорал:

— Этот выстрел я посвящаю вам, несравненная лять Марион!

Стрела вонзилась чуть ниже средины центрального круга. Неплохой выстрел, но можно и лучше…

Не слишком соображая, что именно я делаю, я вытащил из-под плаща свой Bear Attack, щелкнул релиз, свистнула стрела…

…И вонзилась точно в пятку стрелы рыцаря, расщепляя ее надвое.

Толпа замерла. Молчание было таким, что его, казалось, можно было резать ножом. Что-что там говорила эта прибалтийская актриса про паузу в фильме «Театр»?..

— Пусть кто-нибудь выстрелит так же! — прозвучал с помоста звонкий девичий голос. — Пусть попробует!

Толпа после этих слов вскипела, как молоко в кастрюле, завопила и заорала:

— Ух ты! Достославный сэр! Вот и тебе воткнули в зад! Непривычно?! А ты привыкай! Не все же тебе чужие зады шпилить! Шкуру-то, шкуру-то смени! На кобылячью! — и тому подобное, из чего я заключил, что рыцарь был небесно-голубого цвета и популярностью в народе не пользовался. В первую очередь из-за своего пристрастия к игре «в очко»…

Мои соратники окружили меня и потащили прочь от стрельбища. Вот, блин, не сдержался! Чуть всех не спалил!..

ИНТЕРЛЮДИЯ

Рассказывает Марион Мурдах, сиятельная наследница славного шерифа Нотингемского

Всю дорогу из Дэйрволда домой я промучилась, размышляя: правильно ли я поняла причину, побудившую Плантагенета отпустить меня, говорить и вести себя со мной так С одной стороны, он отпустил нас с батюшкой живыми и невредимыми, что само по себе было странно. Ведь отец — вассал его врага, причем врага страшного, непримиримого. Куда разумнее было бы убить нас (или хотя бы, прости Господи, отца), ослабив тем самым лагерь принца Джона и нагнав ужас на его сторонников. Плантагенет этого не сделал, хотя вовсе не выглядел профаном в военном деле. Значит, у него была причина так поступить. Но что могло заставить опытного воина — а в его опытности сомневаться не приходилось! — поступить против здравого смысла? Неужели он и вправду столь покорен и очарован мной, что… Нет! Нет!!! Гордыня — смертный грех, а враг рода человеческого только и ждет, чтобы залучить неопытную душу в свои сети!

Как же мне не хватало кого-то близкого, с кем я могла бы поделиться своими сомнениями и догадками, кто мог бы объяснить мне все и указать мои ошибки. Но у кого мне искать помощи? Матушка? Нет, она сейчас занимается домом и хозяйством и, скорее всего, просто не станет меня слушать. А коли станет, так еще хуже: прикажет прекратить забивать себе голову глупостями и готовиться к свадьбе с ненавистным Гисборном, выбранным мне в мужья отцом. Еще и книги, пожалуй, отберет.

Духовник? Но наш старенький отец Евлалий уже почти ничего не слышит, а проповедь читает так, что и не разберешь. И на все вопросы у него всегда один и тот же ответ: «Молись, дочь моя, молись Господу нашему Иисусу Христу, Пречистой Деве Марии и всем святым, которые хранят тебя и посылают тебе все блага. Молись, дочь моя, денно и нощно, со всем усердием и прилежанием, и Господь не оставит тебя». Так молиться я и без его советов могу…

И вот тут я вспомнила о моей старой Нектоне. Конечно! Именно она все выслушает, все поймет и все объяснит. Няня, милая моя няня. Как я хочу поскорее рассказать тебе все, хорошая моя, любимая моя, бесценная моя няня. Я не продала бы ее даже за тысячу марок. Золота!

Меня просто распирало от желания все рассказать Нектоне, и я невольно подхлестнула кобылу, спеша поскорее оказаться дома. В результате я догнала батюшку и услышала, как тихонько рассуждает сам с собой:

— …Не может быть! Или может? Но кого же тогда повесили в Локсли? Если это — Робин, то кто же был тот? А если тот был Робин, так кто же этот? Он держится не как йомен, воюет не как йомен, командует не как йомен… Сквайр?.. Откуда?.. Но я же своими ушами слышал, как к нему обращались «Робин»!..

Значит, отец думает, что Плантагенета зовут Роберт? Но он же Филипп… Неужели я ошибалась?!

И тут я вспомнила, как отец Евлалий, когда еще не был совсем старым, читал нам с братом житие святого Роберта и его блаженной матери Берты [34] . Ведь святой Роберт говорил: «Прежде всего, мы должны слушаться Бога и накормить голодных, одеть нагих». Вот почему сподвижники, среди которых много голодных, называют Филиппа «Робертом». За его заботу, нестяжательство и верность Богу! Я обратила внимание на то, что у него на пальцах не было ни одного перстня, в ушах — серег, да и одет был едва ли не хуже, чем его люди. И он совершенно прав! Истинного владыку должны опознать в толпе даже без одежды! А как, интересно, он выглядит без одежды?..

34

Леди Марион имеет в виду Берту и Роберта (Руперта) Бюхлейнских — католических святых, которые проповедывали нестяжательство, построили странноприимный дом, а все остальное свое имущество передали на нужды церкви.

От этой мысли меня бросило в жар, и я почувствовала, как уши и щеки у меня покраснели. Нет, об этом девушке думать неприлично!..

В этот момент батюшка соизволил меня заметить и тут же принялся воспитывать. Как я могла стоять у окна, подвергая себя опасности? Зачем я показалась этому разбойнику? Понимаю ли я, единственная дочь и наследница шерифа, что, подвергая себя опасности, я ставлю под удар и его? И так далее, и так далее, и тому подобное…

Мне оставалось только слушать, покаянно кивать головой и периодически вставлять: «Да, батюшка», «Всенепременно, батюшка», «Поняла, батюшка» и даже «Никогда не повторится, батюшка». За этим увлекательнейшим занятием я и не заметила, как мы добрались до Нотингема, и опомнилась только тогда, когда мы проехали городские ворота.