Робкий Лев
Шрифт:
«Кто этот парень?» – «Боровик
Геннадий Юльевич, он вроде,
Как говорил мне кадровик,
Научный консультант в заводе». —
«А кто за тем столом сидит? —
Спросил Роман про стол четвёртый. —
Мужчина, пожилой на вид…
Он, видно, жизнью сильно тёртый…» —
«Евстрат Сергеевич Онучин.
А вот какой ему поручен
Объём работ – я не пойму,
Не знаю также, почему
Он здесь сидит!» – Жидков ответил.
Роман
Что тот был на соседа зол.
«Но почему он не пришёл?» —
«А он на родину уехал». —
«А где же родина?» – «В Керчи».
Роман не выдержал, вскочил:
Земляк нашёлся, вот потеха!
«Ты говоришь, он из Керчи?
Ты не шутил? Нет, ты нарочно!» —
«Да успокойся, не кричи!
Он из Керчи, я знаю точно.
Он украинский гражданин,
Имеет паспорт украинский». —
«Но мы живём в стране российской!» —
«Ну, видно, не было причин
Менять гражданство… Но скажи,
Тебя что в этом удивляет?» —
«Да я ведь тоже из Керчи!»
О, это многое меняет!
Не ожидал Роман никак,
Что ветеран – его земляк…
Но есть ли польза в человеке,
Что сам нуждается в опеке?
Как жаль, что он из стариков, —
Те не живут, а доживают…
Но что поделать: земляков,
Как и родню, не выбирают!
Он сел на свой рабочий стул,
И вдруг, листая документы,
Совсем по-новому взглянул
На любопытные моменты.
С Романом это в первый раз:
Хоть на работу пригласили,
Но стол рабочий дать забыли —
Как будто взяли про запас.
А вдруг Арапов напрямик
Заявит: «Нам такая должность
Без надобности!» Рома сник,
Им овладела безысходность…
6
«Сидите, клятi москалi? —
Услышал голос он вдали,
Потом – шаги по коридору,
И в их унылую контору
Стремительно вошёл земляк,
Неся увесистый рюкзак. —
Ну как, у вас тут всё спокойно?
Себя ведёте вы пристойно?»
Приехавший издалека,
Он задавал свои вопросы
И доставал из рюкзака
Бумаги, книги, папиросы.
Савчук с Жидковым изменились:
Заговорили, оживились,
Из их раскованных речей
Явилась масса новостей.
Потом Онучин рассказал,
Как съездил, где он побывал,
Как встретил он начало года,
Какая там, в Керчи, погода.
Затем последовали шутки,
Раздался громкий дружный смех,
И люди, что молчали сутки,
Как будто совершили грех, —
Мгновенно стали веселей.
И стоило им оживиться —
Зажглись глаза, открылись лица,
И
стало в комнате светлей.«Уж если есть такое диво —
Душа и совесть коллектива,
Так это он как раз и есть.
Хвала Онучину и честь! —
Подумал радостно Роман. —
А внешность – попросту обман!
Хоть пять минут его я знаю —
По-новому воспринимаю».
«А для тебя сюрприз готов!» —
Сказал Онучину Жидков.
«Что за сюрприз?» – спросил тревожно
Евстрат Онучин, осторожно
К ним подошёл. «Роман Борей!
Он тоже Керченских кровей, —
Сказал Жидков. – Ты удивился,
Что твой земляк здесь объявился?»
Как вкопанный, остановился
Евстрат, и рот его открылся!
Белёсый удивлённый взор
Борея изучал в упор.
«Вот уж никак не ожидал!» —
Промолвил наконец Онучин,
Роману долго руку жал
И с земляком был неразлучен,
Беседуя о самом близком:
О городе, таком родном,
О жизни в климате Балтийском.
«А в Питере ты как давно?» —
Спросил Евстрат. «В семьдесят пятом,
Когда не все ругались матом
И жили, Партию любя,
Не отпускавшую руля,
А доллар был слабей рубля.
В краю, культурою богатом,
Прошёл я конкурс в институт —
И словно в царстве тридевятом
Себя почувствовал я тут.
Потом работал на заводе…
Стремился получить чины…
Потом при всём честном народе
Я наблюдал развал страны…
И вот я очутился здесь…
Ну, а в Керчи сестра родная
С двумя племянницами есть,
Кузин и тёток не считая».
Роман умерил слов поток,
Родством с Евстратом увлекаться
Не стал: тому начнёт казаться,
Что без него Роман – никто.
«А как тебе на месте новом?» —
Спросил Онучин земляка.
«Да вот – сижу на стуле… Словом,
Я стол не получил пока…»
Евстрат нахмурился: «Негоже!
Сейчас к Петровичу пойду,
С ним потолкую, как мы можем
Преодолеть твою беду».
И он ушёл. Минут пятнадцать
Отсутствовал, потом пришёл,
Сказал: «Я стол тебе нашёл!» —
И начал переодеваться
В халат, висевший на крючке.
Роман вскочил, за ними следом
Жидков, покончивший с обедом,
Направился, и в закутке,
В каком-то пыльном коридоре
Нашёлся очень старый стол,
И он Роману подошёл.
Жидков ему помог – и вскоре
Стол был поставлен у окна.
Роман теперь – величина!
Как подобает инженеру,