Родиной призванные(Повесть)

…Август уже намекал об осени первыми желтыми прядями на березах, оранжевыми кистями рябины. Костя вылез из воды, оделся, почувствовал босыми ногами студеную росу: «Выхолаживается родная земля». Хотел было идти, но тяжелый вздох остановил его. Откуда бы? Вглядываясь в заросли кустарника, заметил лосенка. Звереныш, казалось, дремал, свернувшись калачиком. Подумалось: настоящий человек сам за все в ответе; даже за жизнь этого звериного малютки, за неокрепшее крыло ласточки, за серебряных мальков, что нередко мертвой белой волной колышутся у берегов реки, где прошел двуногий зверь с толом или гранатой в руках. Потом он подумал о счастье быть рядом с людьми, которым веришь как самому себе. Как-то партизаны заметили в лесу шалаши, в которых скрывались еврейские семьи. Родственники этих людей погибли. Старики и дети напоминали скелеты, лохмотья едва прикрывали их тела. С радостью встречали они партизан, предлагали последний кусок хлеба, испеченного из какой-то травы. Больно было глядеть на все это.

Один партизан положил перед ними свои продукты, но люди стеснялись брать. Другой снял с себя гимнастерку и отдал ее полуголому старику. Потом парень сел на пень, разулся, раскрутил большие новые теплые портянки и протянул их худенькой маленькой девчушке: «Пусть мамка постирает и сошьет тебе юбчонку». — «Мамку, убили», — ответила девочка. Тогда и другие партизаны сняли свои нижние рубашки. «Возьмите, возьмите, — говорили они. — Мы обойдемся. Вот разгромим фашистский обоз и заберем вещи, какие нам надо». Едва уговорили несчастных взять одежду. Уходили от них с мокрыми от слез лицами. А высокий, страшно худой бородатый старик дрожащим голосом напутствовал: «Сохрани вас бог».

Вечером Поворов был у Геллера. Старший переводчик словно ожидал компаньона.

— Выпьем, Костя, выпьем тут, на том свете не дадут. Так говорят русские? Да!.. — Он вдруг сделал серьезное, озабоченное лицо: — Если что случится, Костя, так ты скажи обо мне доброе слово. Сегодня я выручил твою Митрачкову. Ревизия не обнаружила нехватку медикаментов… Но это тоже, Костя, чего-то стоит.

— Дядюшка Отто, — сказал Поворов елейным голосом, — я для вас, дружище, приготовил презент. Он у меня был запрятан около Сергеевки. Туда и ходил… Поначалу я вам подарил преотличное ружье.

— О, да, да! Чудо-ружье! — воскликнул Геллер.

— А теперь… — Поворов вышел в коридор и принес что-то большое, завернутое в мешковину. — Вот что теперь дарю вам! — И вынул из мешковины совсем новый кожаный чехол для ружья.

— О-о-о! Прекрасная вещь! Я не знаю, где взял Поворов такую вещь…

— Да там, — махнул рукой Константин. А про себя подумал: «Где взял? Партизаны добыли у кого-то из ваших грабителей».

— Выпьем, Костя, выпьем тут, на том свете не дадут, — опять пробубнил Отто, наполняя стопки.

А тем временем партизаны Данчеикова добивали ягдкоманду, которая зверствовала в деревнях Клетнянского района. «Охотники за партизанами» сами попали в ловушку и все до одного были уничтожены.

Глава десятая

В темную, тихую августовскую ночь окрестности Сещи огласились раскатистыми взрывами. Поворов и Анюта, спешившие к шоссе, стали свидетелями паники на аэродроме и в поселке. Люди что-то кричали, бежали в одиночку и толпами из Сещи. В свете ракет было видно, как над аэродромом взметались дым и земля, языки пламени.

Воронка, метрах в пятидесяти от шоссе, оказалась заполненной водой. Поворов побежал к окопчику, но там уже были гитлеровцы. Костя и Анюта укрылись под старой ветлой.

Сещу бомбили почти все лето, но такой бомбежки, длительной и прицельной, еще не было. Вот совсем низко над шоссе пронеслись один за другим самолеты, свинцовый ливень припустился по шоссе и его обочинам. Поднялся крик.

— Так их!.. Так!.. — ликовал Поворов.

Анюта, прижавшись к нему, шептала:

— Страшно умереть от своих бомб…

Замолчали зенитки, далеко за Десной утих гул самолетов. Поворов и Анюта вышли на шоссе, где уже бегали санитары с фонарями, стояли госпитальные машины, лежали на земле серые носилки «скорой помощи». Страшно было смотреть на поле аэродрома. Гигантские костры поднимали огонь и дым, казалось, до самых облаков. Горели самолеты.

— Здорово получилось, — шепнул Поворов.

— Смотри, как горит.

Анюта не успела досказать — взрыв бензинового бака с потрясающей силой выбросил пламя кверху и разбросал огненные ручейки по земле. Огонь заклокотал, забушевал яростнее.

В эту ночь советская авиация сожгла тридцать шесть и разбила там двенадцать немецких самолетов.

Отойдя от аэродрома километра два-три, Поворов спросил:

— Что молчишь, Анюточка? — И подал ей руку, чтобы помочь перепрыгнуть через канаву.

— Хочешь, я расскажу тебе сказку? — вздохнула Анюта и, не дождавшись ответа, продолжала: — Звезда полюбила человека. Полюбила очень-очень сильно. Полюбила, как любят только звезды… А у человека была женщина, совсем маленькая, строгая и холодная, как астероид. Звезда этого не знала. Ей все время хотелось сделать что-то хорошее для человека… Однажды, засмотревшись на него, она не удержалась и упала с неба. Звезда падала очень быстро и светила очень ярко, ей казалось, что человек видит ее, тянет к ней свои ладони. А человек этого не знал, он протянул руку маленькой женщине, чтобы та перешагнула лужицу… Какая тишина, милый! Когда кончится война, пойдем на Десну и целый день и всю ночь будем слушать прекрасную тишину.

Скоро они пришли домой, но долго не могли уснуть. Поворов рассказал о встрече с Данченковым, посвятил Аню в свои планы.

Утром, когда Поворов уже собрался уходить на службу, в коридоре гулко, тяжело затопали. Дверь словно тряхнуло вихрем. Ворвался фельдфебель с двумя полицейскими. Фельдфебель выхватил у Поворова винтовку.

— Комендант… Дюда… Пошел! — толкнул его вперед. — Смотри… Бегай найн… Бах-бах, — буркнул фашист.

Глава одиннадцатая

Все больше мешал подпольщикам этот матерый предатель Рылин. И вот Владимиру Мишину, сторожившему пристанционный сенной склад, поручили сочинить письмо, содержащее благодарность Рылину за помощь партизанам. Письмо подсунули под дверь приемной коменданта. Записку «нашла» переводчица Анна и немедленно передала ее коменданту. Тому записка показалась подозрительной. Некоторое время он держал ее у себя. А тут — налет советской авиации, да еще такие точные удары. В который уж раз вертел Гадман листок перевода этого текста, смотрел подлинник. Торопливый почерк. Может, Рылин служит и нашим, и вашим? Что это значит: «Спасибо за точные сведения». А не авиабаза ли имеется в виду? И сам себе ответил: именно она. Комендант сообщил о подозрении на Рылина службе СД. Вернер вызвал одного из своих агентов.

— Взять? — спросил тот, ознакомившись с запиской.

— Взять его проще простого. А что у нас против него? Записка… Может, это провокация.

В тот же день в присутствии начальника полиции Вернер допросил Рылина.

— Клевета. За что такая немилость? Я всем жертвую ради победы рейха. Все делаю для великой Германии. Жизни не жалею, — клялся Рылин.

На этот раз ему поверили.

Выпроводив дубровского коменданта и Рылина, Вернер стал читать письма, задержанные цензором. Одно из них особенно его возмутило: «Дорогая мамочка! — писал солдат-немец. — Никогда я так низко не падал, как вчера. Мне было приказано поджигать дома крестьян вместе с людьми и домашними животными. Что было… Что было… Мне трудно после такого жить. Кругом леса смерти. Ужас!»