Родная партия

Итак, 29 октября 2028 года, приблизительно в 8 утра, начинается атака, и я выезжаю на метро в универ. Именно в этот момент, то есть в момент объявления ультиматума, по Москве вдарили ядеркой. Уж если вдарили по столице, то и по другим городам тоже; и мы в долгу не остались наверняка, тогда куча ракет полетела в их города, прошлись градом по Европе… Мир вряд ли пережил такое.

Но есть одно но. Выжил я. Выжил, всё помню, всё как было. Рядом со мной взорвалась ядерная бомба. Что-то случилось, и мое сознание физически, энергетически или информационно перенеслось в прошлое. Настоящая фантастика.

Дальше, что было дальше? Оказываюсь в 1985-м, на что указывает календарь, а ещё предметы мебели. Магнитофон в комнате. Я читал Пастернака. Нет макбуков и смартфонов. По погоде сейчас зима, но как сказать точнее? Я при Черненко или Горбачеве? Словечки и фразочки — “комитетчик”, “за границу не выпущу”. Все машины старые, Час от часу не легче.

Можно спросить у водителя, либо поглядеть по сторонам. Хотя нет, спрашивать стыдно, вдруг покажусь криповым. Пока не раскусили, нужно и дальше вживаться в текущую роль.

Машина плавно остановилась на светофоре. Я принялся разглядывать округу. У здания, как на параде, стоял большой агитационный стенд, где огромными буквами написано: “Члены Политбюро ЦК КПСС”. Первым в длинном ряду портретов был Черненко.

“Какой кошмар”, вылетело из меня. Водитель тут же спросил:

— Андрей Иванович, что случилось? Простите, но быстрее ехать не могу, объезжаю пробку на Горького.

Пробки на дорогах при коммунистах? Этим можно воспользоваться — будет больше времени на обдумывание.

— Водитель, не объезжайте. Давайте через пробку.

Мужчина повернулся ко мне с удивленным лицом. Он смотрел так пронзительно, что я застеснялся собственного приказа.

— Забыл ваше имя.

— Лёня. То есть Леонид, меня зовут Леонид, — лицо водителя раскраснелось, — Андрей Иванович.

— Леонид, давайте через пробку, — приказывать было неприятно, поэтому всюду перла вежливость. — Пожалуйста, езжайте по улице Горького.

— Эх, хорошо, Андрей Иванович.

Какой кошмар, эта мысль снова возникла в голове. Черненковский год самый тухлый и мракобесный из всех возможных: позади относительно спокойные годы, а впереди ураган перемен. Затишье перед бурей. Вот почему меня не отправили, скажем, куда-нибудь в очень далекое будущее, где все живут на одном позитивном вайбе?

Пробка дала мне ещё полчаса на раздумья. План, несмотря на мое потрясение, казался лучшим из возможных — морозиться ото всех, говорить односложно и аккуратно интересоваться. Если у меня шиза, то рано или поздно, но вылечат. Если нет, то от безопасного поведения ничего не случится.

Водитель довез до дома, который я знал из своего времени. Здесь брал панкейки и сидел с Никой, выслушивая её нытье по бывшему. А теперь это бледно-зелёное здание, с реющим на ветру советским флагом, и никаких заведений. Желто-красный троллейбус медленно проехал мимо.

У проходной стоял крепкий мужчина. Я встал рядом с ним. Служебный автомобиль уехал, а мне было стыдно спросить даже: “Сколько времени?”

Стою и не знаю, что делать дальше. Мужчина заметил мое присутствие. Мы смотрели друг на друга: мой взгляд был явно растерянным, а взгляд мужчины всё более колючим.

— Андрей Иванович, вы же не курите, — пробасил он.

— Да. Не курю, — протянул я.

— Пропуск забыли? Так по комсомольскому билету зайдите.

— Ах да, точно! И как же я забыл про свой билет.

Похлопав по пиджаку, почувствовал книжицу. Красненькая, с черным профилем Ленина. Махнув ей перед лицом удивленного мужчины, я зашел в здание. Из пропускной на меня глядела натуральная жаба: старая и злая, одетая в растянутую жилетку, прямо как в родном универе. Сквозь толстые очки у жабы исходил токсичный взгляд на всё живое.

Я ткнул ей билетом, жабу переклинило, но турникет всё же открыла. Я пошел по лестнице наверх, второй этаж, третий… И заблудился. Что делать дальше? В комсомольском билете указано, что я — Андрей Иванович Озёров. Пошел по кабинетам, вдруг табличка где висит…

— Андрей Иванович, здравствуйте, — женщина с мягкими чертами лица, в белой блузе и длинной юбке тактично кивнула.

— Здравствуйте.

Неловкая пауза. Кто передо мной?

— Вы к Виктору Максимовичу?

— Нет, — нужно было срочно где-то спрятаться. — Передумал. Потом зайду. Лучше проводите в мой кабинет.

Женщина посмотрела на меня удивленным взглядом, но ничего не сказала, только пошла по паркетным коридорам. Мы спустились на этаж ниже, затем свернули куда-то за угол, где был ещё один длинный коридор с кабинетами, остановились возле красноречивой таблички “Озёров А.Г., заведующий отделом пропаганды и агитации”.

“Ну великолепно, в этом мирке удосужился быть демагогом! — подумал я. — Не откладывая на потом, нужно как можно быстрее спрятаться ото всех, в том числе от этой женщины”

Кабинет оказался поделен на две части. В приемной села неизвестная в белой блузе, а вот за дверью, надо предположить, мой личный хором.

— Эм, мне нужно побыть одному… — сказал я, крепко взявшись за ручку двери.

— Конечно, Андрей Иванович. Только не забудьте совещание в десять.

— А сколько времени?

— Полдесятого.

— Можно отказаться?

— Отказаться от чего? — белая блузка ещё сильнее побледнела.

— Я плохо себя чувствую. Можно мне не присутствовать на этом совещании?

Женщина предложила подождать в кабинете, пока вызовет медсестру. Я сразу же отказался от помощи, спрятался за дверью, притаился в ожидании. Понятно, что веду себя слишком крипово, но что мне остается делать? Кабинет, обшитый деревом, с портретом Ленина, шкафами, набитыми множеством книг, пах затхлостью, несмотря на идеальную чистоту. Ноги сами двинулись к креслу. Тепло и тихо.

Закрыв глаза, я не думал, что меня срубит в сон.

Кто-то интенсивно меня дергал за плечи.

— Андрюша, просыпаемся, — сказал мужской голос.

— Вот видите, Сергей Георгиевич, он совсем плох сегодня. Но от него не пахнет. Совсем! Даже стыдно немного, может быть, человек устал?

— Ещё бы от него пахло, Наташенька, один лишний запах ему сделает пике с горящим партбилетом.

— И он отказался от медсестры. Я вынуждена подчиниться. Зато позвала вас. Может, вы решите вызвать Алевтину?