Родной ребенок. Такие разные братья

Раму принес соки, фрукты и сладости.

— А вот и я! — услышал он голос Ешоды.

— Это сари вам очень идет! — сказал Ананд, и в его глазах возник образ Деваки. Он взглянул на ее портрет.

«Деваки — это море обаяния и необыкновенной красоты, присущей именно ей…» — подумал он.

— Садитесь, выпейте чаю! — и Ананд сделал попытку налить ей в чашку, но она кротко остановила его:

— Я налью… сама, — и с благодарностью посмотрела на Ананда.

Обстановка была уютной, словно на волшебном острове или ковчеге среди ливней и гроз. За окнами проливной дождь, а здесь — тепло и уютно, свободно и экзотично. Ешода посмотрела на шкуру зебры и на несколько секунд забыла, кто она и где находится. Ей было хорошо. Ананд — сама деликатность, человечность, воспитанность и галантность. «Такой необыкновенный человек», — подумала она и посмотрела ему в глаза.

— А вы сейчас вспомнили о Деваки? — тихо спросила Ешода.

— Да! — со вздохом ответил Ананд. — Вы угадали.

Ешода налила себе чаю.

— Берите сладости, фрукты и все, что есть на столе, прошу вас…

Гостья неспеша разрезала яблоко.

— А можно мне… — она сделала паузу, взглянув на хозяина, — можно мне задать вам один вопрос?

— Конечно! — с готовностью ответил тот.

— А почему вы не женитесь во второй раз?

— Что?! — недоумевающе переспросил он и вздрогнул.

— Я имею в виду, почему вы совсем одиноки? У вас нет детей… — попыталась Ешода «зайти» с другой стороны.

Ананд минуту помолчал, допил кофе, резко отодвинул чашку и посмотрел на женщину, которой он, может быть, спас жизнь.

— Хорошо. Я вам отвечу. Да, я действительно одинок по воле судьбы… И в том, что я потерял все, что у меня было, винить могу только себя… — он откинулся на спинку кресла и посмотрел в окно на струи дождя, застилавшие свет.

Гроза не унималась.

— Теперь моя жизнь пуста!

Ешода допила чай и сложила руки на коленях.

— Я вас понимаю, — тихо сказала она, — вы глубоко страдаете! — и добавила: — Но разве невозможно утешение?..

— Нет! — твердо и решительно отрезал Ананд. — Свой удел я избрал сознательно, — с горечью сказал он. — Единственное, что меня радовало — встречи с Кишеном! Но теперь я потерял и это! Мне запрещено бывать у вас.

Ешода посмотрела на него недоумевающе, и Ананд объяснил:

— Мне запретила ваша свекровь! Но это несправедливо! — почти закричал он и встал с кресла. Сделав несколько шагов, Ананд подошел к Ешоде и, наклонившись к ней, негромко сказал умоляющим тоном:

— Позвольте мне хоть иногда видеться с ним, Ешода! Неужели это так трудно? Я знаю ваше доброе сердце и умоляю… — он отвернулся и произнес, словно в пустоту: — У меня ведь действительно больше совсем никого нет.

Ешода настолько разволновалась, что у нее на глазах появились слезы.

— Я сама не понимаю, почему, но я боюсь, боюсь за Кишена! — и она заплакала; слезы ручьями покатились по ее лицу.

Ананд хорошо понимал ее. Он знал, какие устои царят в индийских семьях и каково положение снохи в доме мужа, тем более покойного.

Из детской выбежал Кишен.

— Мама! — кричал он в восторге, захлебываясь словами, — у дяди много игрушек, целая большая комната! Можно я еще поиграю?

— Кишен, — всхлипывая, сказала Ешода, — нам пора ехать! Нам пора домой! — твердила она, глядя в одну точку.

— Мама! — стал успокаивать ее мальчик. — Ты не бойся грозы, не плачь! Дождемся такси и сразу поедем домой!

— Ах, Кишен! — воскликнула она, не переставая плакать.

Раздался удар грома. Молния осветила лица Ананда и Ешоды.

Вошел Раму, держа в руках высушенное сари гостьи и положил его на свободное кресло.

Ешода поблагодарила его, встала и пошла переодеваться. А Кишен в это время играл в детской. Ананд сидел в оцепенении.

— Господин! — раздался негромкий голос слуги.

— Да?

— Такси у подъезда.

— Спасибо, добрый Раму.

* * *

Такси, рассекая бегущие потоки дождя, медленно «причалило» к подъезду дома.

Ешода и Кишен вошли в гостиную, где, словно белое изваяние, стояла свекровь.

— Почему вы так поздно? — строго спросила она.

— Мы попали под дождь, и нам пришлось его переждать, — попыталась Ешода отделаться от нее, дав минимум информации.

Однако святая простота младенца, устами которого глаголет, как известно, истина, информацию расширила.

— Но нам повезло! — весело прозвенел он своим детским голоском. — Дядя посадил нас в свою машину и привез к себе.

— Вы были у дяди, Кишен? — кашляя, уточнила свекровь.

Ешода, поняв, куда может зайти разговор, и чтобы ее молчание не было истолковано превратно, сказала:

— Господин Ананд увидел нас на улице, и мы переждали у него дождь.

Но Кишен, не долго думая, присовокупил к ее объяснению довольно ассоциативное дополнение, которое потрясло самолюбие его «бабушки»:

— А то я замерз! А мама… — он посмотрел на грустное лицо матери, — мама совсем промокла! А дядя дал ей такое красивое сари! И мама переоделась!

Чистый и ясный голос Кишена еще долго дрожал в большом холле.

Свекровь, круто развернувшись и хлопнув дверью, вышла из комнаты. Ешода упала на оттоманку и зарыдала. Ее плечи вздрагивали. Кишен бросился к ней.

Утро было солнечное, жаркое и влажное после прошедшего дождя. Деревья благоухали. От мостовых шел пар.

По дороге на службу Ананд решил заехать к Ешоде и Кишену, чтобы вернуть забытые ими игрушки. У него была уважительная причина.

Миновав дорожку, выложенную смесью песка и гравия, он поднялся по белым мраморным ступеням и вошел в гостиную, где убиралась Ешода. В этот момент она протирала большое овальное зеркало в резной оправе из красного сандала.

— Добрый день! — негромко сказал он, слегка заикаясь. Когда Ешода обернулась и ответила на приветствие, он сказал:

— Здесь… игрушки Кишена. Вы их забыли… — В его руках был большой целлофановый пакет.

— Вам не следует ходить сюда! — негромко ответила Ешода и тревожно посмотрела на дверь.

«Видимо, вечером состоялось невеселое объяснение со свекровью», — догадался Ананд.

— Я же вас просила.

— Понятно! — с обидой в голосе произнес он и поставил пакет на низкий, обтянутый бархатом табурет. — А я и не знал, что и вы меня гоните!

— Я не могу объяснить! — отвечала она, чуть не плача. — Но сейчас я…