Родной ребенок. Такие разные братья

— Никто не может избежать того, что ему предназначено судьбой.

Старый цыган очистил банан и тщательно разжевал его. Это была единственная закуска, которую он употребил. Обведя присутствующих проницательным взглядом, он продолжал:

— Наш табор, в тот день катастрофы под Агрой, прошел довольно много, и мы устали. Мы разбили палатку у самого берега реки. Вдруг кто-то увидел в воде женщину без всяких признаков жизни. Но кому суждено жить, тот не умрет! — многозначительно изрек мудрец и поднял вверх палец. — И нам удалось спасти ее… Но Всевышний лишил ее, несчастную, памяти. Она забыла, кто она и откуда… Ничего не помогало: никакие молитвы, никакие заклинания, ни врачи, ни вайдьи. Бедная женщина блуждала между нами, словно тень, безмолвная, бесчувственная…

Ананд так глубоко понимал и чувствовал эти слова! Он с горечью смотрел на свою драгоценную жену, которая пережила еще более жуткую трагедию, чем он сам. Ее мозг блокировал память, что произошло от сильного потрясения, и ключ был потерян.

Деваки пила сок. Ее глаза были сухими. Вообще она не выглядела подавленной, а наоборот, в ней было много жизни, она светилась огнем. Ананд снова наполнил рюмки и, не дожидаясь остальных, выпил свою.

Цыган пригубил виски и улыбнулся Ананду. Раму тут же вновь наполнил его рюмку.

— И вдруг однажды она увидела проходящий поезд, и закричала: «Нет, нет! Сынок!» — и все вспомнила. Бедняжка долго приходила в себя от потрясения, нанесенного вернувшейся памятью. Потом она понемногу, видимо, из благодарности к нам, стала принимать участие в нашей общей работе — зарабатывать деньги песнями и танцами. Это у нее хорошо получалось.

Ананд внутренне, хоть и с грустью, улыбнулся при этих словах старика.

— Мне очень жаль расставаться с ней, — добавил цыган. Он встал и поклонился. — Я исполнил свой долг и удаляюсь, господин, — сказал он Ананду. — Спасибо за угощение. Любите свою супругу! И дай вам Бог счастья, которого вы заслуживаете на этом жизненном пути… Да, чуть не забыл! — спохватился цыган. — Возьмите газету. Она нам очень помогла.

Ананд взял протянутую ему «Таймс оф Индиа» и узнал тот номер, в котором была статья о его дяде.

Цыган направился к двери.

Ананд окликнул Раму.

— Слушаю, господин!

— Сумей как-нибудь вручить ему деньги, — он вытащил бумажник и протянул его Раму. — И заверни ему бутылку виски.

— Хорошо, хозяин!

Раму быстро догнал старца и исполнил поручение своего молодого господина.

После ухода цыгана Деваки овладел страх. Ей казалось, что все случившееся произошло совсем недавно. И она почему-то была уверена, что ее ребенок жив. Это до крайности осложнило ситуацию, и Ананд снова впал в то беспокойное состояние, которое лишь недавно покинуло его.

— Ананд! А где наш сыночек? Извини, — сказала она, и, не дождавшись ответа, поднялась с кресла.

Ананд понял, что она направляется в детскую.

— Деваки! — остановил он ее и взял за руку. В этот момент он особенно сильно ощутил жестокую реальность.

Она вскрикнула:

— Где он?.. Мой сын? Он большой уже? — и она повела слегка обезумевшим взглядом. — Да? — с глубокой надеждой и болезненным нетерпением продолжала она. — Позови же его! Ну ответь, где… где мой сын? Ананд! Почему ты медлишь?

Собрав все свои духовные силы, все свое умение сосредотачиваться, Ананд ответил:

— Его… судьбе не было угодно… чтобы я сохранил его! Я потерял его. У нас с тобой, Деваки, нет больше сына, — сказал он, словно опустил топор на шею приговоренного.

Деваки снова залилась слезами. Потом подошла к дивану и села на валик.

— Нет, нет! Это неправда! — истерично восклицала она.

Ее травмированная психика, видимо, обладала вторым зрением. Она чувствовала, что ее сын жив. Но вместе с тем, следуя логике и реальным доводам, ее сознание должно было подчиниться той правде, которую ей сообщил муж.

В этой борьбе Деваки изнемогала. Ананду эти обстоятельства тоже причиняли тяжелейшие страдания.

— Верни мне моего мальчика! — закричала она, глядя на Ананда и не узнавая его. — Верни мне моего сына! — словно обезумев, требовала она. — Он же с тобой оставался! Ты держал его на руках!

Ананду стало плохо от напора материнского прозорливого инстинкта. Он был почти что сокрушен.

«Если я признаюсь, может возникнуть трагедия, победителей в ней не будет, а пострадают все, и в первую очередь Кишен. Что же делать?» — лихорадочно думал он, задавая себе этот древний, как мир, вопрос.

— Деваки! Успокойся! У нас еще будут дети. Мы молоды!

— Верни, верни мне сына! — молила она, ломая руки.

Ананд обнял ее, повторяя ее имя и не зная, что делать и как быть.

Раму стоял за дверью и по его старческой щеке бежала слеза.

— Деваки! Приляг на диван! Вот так… — Ананд уложил ее и накрыл пледом. Потом подошел к столу и отхлебнул бренди прямо из горлышка — по-европейски…

На следующий день Деваки пошла в храм Вишну. Она вновь, как несколько лет назад после смерти отца, молилась, стоя на коленях перед Богиней, на том самом месте, где Ананд нашел ее, чтобы назвать своей невестой. Тот же брахман, который совершал их свадебный обряд — вивадху, тенором распевал мантры.

— О Великая Мать! Где мой сын? — громко молилась Деваки. — О Сита и Рама, аватара Вишну! Скажите, где мой сын? — она положила горсть риса и розовых лепестков. Зажгла агарбатти и молилась искренно, истово, самозабвенно. — Он умер! Ты подарила мне его, а потом отняла… — слезы, тихие, святые и чистые, струились из ее глаз, словно со дна души. Как мне жить? Я не могу забыть его!.. Верни мне моего сына или отними память о нем… — с глухим рыданием вырвалось из груди матери, этого вечного корня жизни, дающего жизнь…

Она поднялась с колен и вышла на паперть, где, как обычно, оставляют обувь перед входом в храм. Мальчик лет пяти примерял ее сандалии. Она остановилась и с изумлением стала следить за ним. Мальчик надел их и попытался пройтись. На шейке у него блистало дорогое ожерелье тонкой работы с медальоном.

— Мальчик! — нежно и ласково обратилась она к нему. — Ты ошибся! Это мои сандалии.

— Они правда ваши? — звонко спросил он и поглядел на Деваки внимательными черными глазами.

— Конечно! — ответила она. — Они ведь велики тебе, сам видишь.

— Они на каблуках, я в них сразу вырасту! — ответил он.

— Ну, хорошо, — усмехнулась Деваки. — А что же мне теперь делать?

— Как это что? — удивился мальчик. — Взять мои сандалеты.

— Я возьму свои, ладно? — мягко попросила она его.

— Ладно! — согласился малыш, снимая ее сандалии. — Поменяемся!

— Ты добрый мальчик! Как тебя зовут? — поинтересовалась Деваки и, присев перед ним на корточки, взяла его за подбородок.

Мальчик не успел ей ответить. Подошла его мать — молодая женщина и позвала его: