Рокоссовский: терновый венец славы

Время возвращения Рокоссовского в Москву совпало со сложным процессом осмысления недавнего прошлого. Шла шумная кампания по борьбе с культом личности Сталина, начатая по инициативе Н.С. Хрущева на Двадцатом съезде партии. И, как всегда, маховик пропаганды, раскрученный партией, с таким же буйством и рвением разоблачал культ личности, с каким его и создавал.

После обеда, в один из выходных дней, когда Рокоссовский сидел в своем кабинете, просматривая газеты и журналы, раздался телефонный звонок. Звонил заведующий отделом ЦК КПСС Пономарев Борис Александрович и просил дать ему аудиенцию. Он в вежливой форме изъявил желание не откладывать встречу в долгий ящик и обещал, если это будет удобно, через полчаса быть у Рокоссовского.

Маршал встретил заведующего отделом ЦК КПСС у подъезда, провел его в дом. Пономарев, пожилой, худощавый, с седеющими щетками-усиками, небольшого роста, был в хорошем расположении духа. Он был крайне вежлив с Рокоссовским, сказал несколько любезных слов жене, четырехлетнего Костю, который поминутно болтал и прыгал по комнатё, как мячик, даже погладил по светлой головке.

– Зачем ты прилепил к носу волосы?
– бесцеремонно спросил тот, глянув на незнакомца.

– Ну ты и любопытный, Костя, - рассмеялся Рокоссовский.
– Любопытной Варваре нос оторвали.

– Усы гусара украшают, - улыбнулся Пономарев.

– Ты не гусар-р.

– Что, не похож?
– спросил Пономарев.

– Нет, не похож, - серьезно ответил малыш и, забравшись к Рокоссовскому на колени, произнес: - Один мой дедушка гусар-р, больше никто.

– Ну ладно, гусар, - поцеловал внука маршал и опустил его на пол.
– Иди гуляй.

Они зашли в кабинет и сели на диван.

Пономарев раньше близко не общался с Рокоссовским, но был наслышан о его эрудиции и поэтому тщательно обдумывал, с чего бы начать разговор, чтобы постепенно перейти к основному вопросу, ради которого он приехал сюда по личному заданию Хрущева.

– Константин Константинович, - начал он, *- мой отдел занимается международным и коммунистическим движением, и мне было бы интересно и полезно выслушать ваше мнение о положении дел в Польской народной республике.

Они сидели за чаем и вели непринужденную беседу. Маршал подробно обрисовал ситуацию в Польше, высказал свои предположения о развитии ситуации в этой стране.

Рокоссовский протянул руку к термосу, налил в чашки крепкого чаю, вышел из-за стола и включил свет.

– Все, что вы рассказали относительно Польши, было очень интересно, - говорил неторопливо Пономарев.
– А теперь мне хотелось бы затронуть другую тему

– Я вас слушаю.

– Как вы знаете, Константин Константинович, наша партия развернула смелую, бескомпромиссную борьбу с культом личности Сталина. Мы хотим навсегда покончить с этой трагической полосой нашей истории.

^ Как это можно сделать?
– удивился маршал.
– Насколько я понимаю, то, как мы живем, исправить можно, а то, как мы жили, - это уже достояние истории.

– Вы меня не так поняли, - сказал Пономарев после небольшой паузы.
– Речь идет о том, что мы хотим развенчать сталинщину.
– Он поднялся, заходил по кабинету и, не глядя на хозяина, будто убеждая самого себя, а не собеседника, за* ученно говорил то, что, видимо, повторял за последние месяцы десятки раз.
– Сталин принес много вреда нашему народу. Вы об этом знаете не хуже меня. Я хочу остановиться лишь на одном вопросе, который касается и вас. Мы не можем забыть, что за несколько лет до войны с самым коварным врагом было уничтожено ядро командного состава Красной Армии.
– Пономарев начал приводить цифры.
– По нашим данным, было репрессировано: из пяти маршалов три, из двух комиссаров первого ранга два, из двенадцати командиров второго ранга двенадцать, из шести флагманов флота первого ранга шесть. Можно еще перечислять.
– Пономарев остановился напротив Рокоссовского, ко'торый стоял у окна и, выпуская в форточку дым, курил.
– Общее число репрессированных не поддается учету. Взять только корпусных командиров: перед войной их было двадцать восемь, а осталось в живых только три, в их числе и вы.

Рокоссовский с интересом наблюдал за Пономаревым и прикидывал: что ему от меня надо?

Пономарев сел на стул, отпил несколько глотков чаю, вытер платком усы.

– Есть ли в истории такой пример, чтобы в результате поражения были такие огромные потери высшего командного состава?

– Пожалуй, нет, - ответил Рокоссовский и сел застоя.

– Вот видите, что натворил диктатор в мирное время!
– воскликнул Пономарев.
– И это только одна сторона деятельности тирана.

«Зачем он мне говорит прописные истины», - подумал маршал. Его так и подмывало спросить: чем я могу быть вам полезен?

Вероятно, душевное состояние маршала отражалось у него на лице.

Поэтому Пономарев, уловив это, сказал:

– Зачем я вам все это говорю?

– Хотелось бы знать, - улыбнулся Рокоссовский.

– В нашей пропагандистской разоблачительной работе не хватает ярких выступлений в печати видных военачальников, подвергшихся репрессиям, - продолжал Пономарев.
– Их живое слово, рассказ о том, что они испытали сами в те страшные годы, явились бы весомым подтверждением правоты нынешнего курса. '

– Вы так считаете?
– в глазах Рокоссовского появился озорной огонек.

– Никита Сергеевич Хрущев принадлежит к тем, кто считает вас одним из умных и талантливых полководцев нашей страны.

– Борис Александрович, - сказал Рокоссовский с досадой в голосе.
– Извините, но мне не совсем приятно то, что вы говорите. Мне претит панегирический тон разговора. Я вас понял, но писать ничего не буду.

– Но это же просьба самого Генерального секретаря ЦК КПСС!
– с возмущением в голосе произнес Пономарев. Он достал платок и вытер с лица пот.

– Вы сами культ личности создавали, сами его и расхлебывайте.

– Как это сами?

~ Мне довелось присутствовать на чрезвычайном съезде Советов Российской Федерации в 1937 году, и я был свидетелем, как заискивающе рукоплескал Сталину Никита Сергеевич Хрущев. Он один из всех членов президиума в угаре подхалимажа изволил даже приседать.
– Он вышел из-за стола и остановился посередине кабинета. — Не кажется ли вам, Борис Александрович, что вы удобряете почву для нового культа личности?

– Константин Константинович, о чем вы говорите?

– Вы меня прекрасно понимаете!

Пономарев подошел к открытой форточке, Рокоссовский, заложив руки за спину, прошелся по кабинету.

– Жаль, что вы отказались выступить со статьей в «Правде», - нарушил молчание Пономарев.

– Борис Александрович! Я - солдат!
– произнес Рокоссовский, остановившись.
– Сталин во время войны был Главнокомандующим. Под его руководством мы одержали Великую Победу. Командующие фронтами, я сужу по себе, не боялись перед ним отстаивать свою точку зрения. И надо отдать должное Сталину: когда он убеждался, что не прав, то менял свое мнение в пользу дела. По моему разумению, он был дальновидным стратегом. И если бы я сегодня, после его смерти, выступил против своего Верховного Главнокомандующего, я бы перестал себя уважать.

– Странная позиция, - произнес Пономарев.
– Вот уж никогда не думал, что вы будете против разоблачения культа личности.

– Вы ошибаетесь.
– Рокоссовский поднял взгляд на Пономарева.
– Вы, политики, должны принять такие законы и создать такие социально-политические условия, чтобы страной управ-ляли личности, призванные народом.
– Он подошел к серванту, взял бутылку коньяка, коробку конфет, наполнил рюмки.
– Надеюсь, вы меня поймете.

– Что делать, - проговорил Пономарев, поднимая рюмку. — Пусть этот разговор останется между нами. Хрущеву я сумею объяснить, почему вы отказались принять его предложение.