Рокоссовский: терновый венец славы

– А что здесь плохого?
– спросил маршал мягким и тихим голосом.

– Это другой вопрос, - ответил Белозеров, покосившись на Павлика, пытавшегося залезть на яблоню.
– Как ты думаешь, я имею право поглядеть на себя со стороны?

– Конечно, имеешь.

– Так вот. Когда увидишь себя в непривычной ситуации, то оторопь берет - дикорастущие мы люди. Посмотрел бы ты, как наши колхозники вели себя за столом. Копошимся в темноте -вроде бы не отличаемся от других, а при свете мы выглядим по-другому.
– Он замолчал и, хрипло откашлявшись, продолжил: - Я убедился в этом, когда закончился прием в ресторане. Несмотря на волевые жесты «официантов», гости в считанные минуты рассовали себе в торбы и Сумки все, что оставалось на столе.

– И правильно сделали, - улыбнулся Рокоссовский.
– Не пропадать же добру.
– Мне было не до смеха, Костя, — возразил Белозеров, подняв на маршала беспокойные глаза.
– Я находился рядом с американцами и не знал, куда девать глаза, Мне казалось, что меня пригвоздили к позорному столбу.

– В чем эти люди провинились, что ты на них нападаешь?

– Я не на них нападаю!
– сказал Белозеров, махнув рукой.
– -Мне претит эта наглая ложь о счастливой жизни!

– Твои доводы, Андрей, с первого взгляда, неоспоримые, но их можно опровергнуть, - сказал Рокоссовский, наливая в рюмки коньяк.
– Я не стану этого делать. Но я уверен в одном— на крутых поворотах истории на наш народ можно положиться. Всеобщая беда прошедшей войны объединила всех -правых, виноватых, униженных и оскорбленных. Ты вспомни себя, как ты правдами и неправдами рвался на фронт.

Белозеров, облокотившись на стол, не спускал глаз со своего друга. Он давно не слышал его спокойного, уверенного голоса и теперь ловил каждое слово.

Рокоссовский умолк, погруженный в раздумья,

– Все это так, дорогой мой маршал, - произнес Белозеров и перевел взгляд на лес, словно там, в его дебрях, находились ответы на мучившие его вопросы.

– Ведь мы, Андрей, не были готовы к войне, - продолжал Рокоссовский утомленным голосом.
– На мой взгляд, руководство страны совершило ряд политических ошибок, связанных с обороной. Генеральный штаб накануне войны проявил непростительную беспечность и бездеятельность.
– Маршал был бледен. Короче говоря, мы отдали политическую и стратегическую инициативу В руки противника й своими неразумными действиями поощряли Германию к нападению.

– Но ведь мы победили.

– Да, победили, - сказал Рокоссовский, поднимая рюмку.
– Армия, обессиленная от потерь и разрушений, потрясенная до основания первыми месяцами боев, выведенная из морального равновесия, была поддержана народом. Он своими неисчислимыми жертвами сумел восполнить то, чего не хватало для победы над фашизмом, и исправить все предвоенные ошибки.
– Рокоссовский встал. — Я хочу поднять тост за величие духа нашего народа* за терпение И доброту.

– Я согласен, наш народ уникален и достоин другой жизни, -Белозеров опорожнил рюмку, взял из вазы конфету и после некоторого раздумья добавил: - Нет, Костя, нет и еще раз нет, не то общество мы построили, к какому первоначально стремились. Не все люди представляют, какой мы построили социализм.

– А ты представляешь?
– полунасмешливо, полусерьезно спросил маршал, вновь прикуривая папиросу.

– Эх, Костя, дорогой мой друг!
– воскликнул Белозеров.
– Непросто ответить на этот вопрос, но я попробую, и очень коротко.

– Давай, философ, давай, - сказал Рокоссовский, окутываясь дымом.

– Знаешь, Костя, мне иногда кажется, что под куполом прекрасных идей равенства, свободы и братства мы построили арену цирка, где дрессируем не зверей, а людей.

Подошла Юлия Петровна и поставила на стол чайник, варенье. Заметив усталое лицо мужа, сказала:

– Вам не надоело говорить о политике?

– Нет, мама, не надоело, - ответил Рокоссовский, поднося ко рту ложечку варенья.
– Нас уже не переделаешь.

– Андрюша, ты не передумал, может, останешься на ночь?
– спросила хозяйка, поправляя короткие черные с проседью волСсы.

– У меня уже билет в кармане.

– Во сколько поезд?
– спросила она.

– В двадцать три сорок я должен быть на Белорусском вокзале.

– Костя, ты машину заказал?

– Разумеется. К десяти часам подойдет.

– В моем распоряжении еще более часа, - глянув на часы, произнес Белозеров.

Подошел Павлик, попрощался с дедушкой и гостем, и Юлия Петровна ушла укладывать его спать.

– Что-то, Костя, ты не очень охотно рассказывал сегодня о себе, - сказал Белозеров, поднимаясь из-за стола вслед за Рокоссовским.
– Ты ведь много видел. Служил в Польше, потом снова вернулся в Россию.

– О чем говорить, Андрей, ирония моей судьбы и так ясна.

– В чем же она?

– В России меня считают поляком, а на родине - русским, - горько улыбнулся маршал.

Еще один летний день уносил частицу жизни в небытие. Me* жду деревьями просвечивалась желто-багровая полоса, оставленная на небе уходящим за горизонт солнцем. Над лесом с пронзительным шумом пролетела стая скворцов; где-то ворковали голуби; со стороны поля доносилась перепелиная песня -«пить-полоть», «пить-полоть*.

Друзья, теперь уже в мирной задушевной беседе, прошлись по лесу, затем присели на бревно, приспособленное под скамейку. Они говорили о прошедшей войне, заглядывали в будущее страны...

Было заметно, что разговор давался Рокоссовскому с трудом, Встреча с другом заставила его повеселеть, разговориться, но под конец обернулась утомлением: лицо вытянулось, глаза смотрели куда-то вдаль, голос стал тихим.

Белозеров понял, что с другом творится что-то неладное. Он положил ему руку на плечо и осторожно спросил:

– Костя, дорогой, скажи честно, ты болен?

– Да, Андрей, - ответил Рокоссовский, испытывая острую неловкость.
– От меня близкие скрывают, но я знаю...
– Он повернулся к Белозерову.
– Я безнадежно болен, Андрей... У меня рак.

На крыльце дачи поблескивал свет фонаря; на темно-синем небе загорались звезды; продолжала петь перепелка—«пить-полоть», «пить-полоть*.

– Андрей, - нарушил молчание Рокоссовский.
– Ты слышишь меня?

– Слышу, слышу, Костя.

– Не надо, друг, не грусти. Случилось то, что должно было случиться, рано или поздно. Тут нет ничего необычного... Давно мы с тобой, Андрей, не пели.

Он затянул тихим голосом, песню подхватил Белозеров:

По диким стелим Забайкалья,

Где золото роют в горах,

Бродяга, судьбу проклиная.

Тащился с сумой на плечах.

Андрей поднялся, прислонился к гладкому стволу березы и, скрестив руки на груди, не сводил глаз с Рокоссовского. Он в последний раз всматривался в красивый профиль, смотрел на теряющуюся на темном фоне леса фигуру.

Он думал о судьбе, которая свела его с этим незаурядным человеком, об угаре революционной борьбы, выпавшей на их долю, об истинной дружбе, которая связывала их многие годы, о совместном хождении до мукам. Вдруг он порывисто подошел к шагнувшему навстречу другу и крепко обнял его аа плечи. И так они стояли молча до тех пор, пока не услышали сигнал машины.