Рокоссовский: терновый венец славы

– Хорошо, хранить военную тайну я умею.

2

Зимой 1957 года Главный инспектор Советской Армии маршал Рокоссовский вернулся с Северного флота с инспекторской проверки. За всю свою жизнь он никогда не был на Крайнем Севере, и этот суровый край произвел на него огромное впечатление.

Уже прошло более десяти дней, а перед его глазами стояли в сиянии северной ночи белые снега, звенящая тишина и какие-то таинственные тени, соединяющие небо с землей. Поэтическая восторженность охватывала его, когда он вспоминал северное сияние, увиденное им в Североморске. Он восхищался моряками, которые несли службу в северных морях, их преданностью своей профессии.

Сегодня он сидел в кабинете Министерства обороны, готовился к докладу министру о результатах проверки флота, корректировал предложения по совершенствованию боевой выучки моряков и улучшению их быта.

На следующий день у него состоялась встреча с министром обороны. Жуков нашел в предложениях по результатам проверки целый ряд принципиальных проблем и обещал рассмотреть их на Военном Совете Министерства обороны.

После доклада Жуков осторожно спросил:

– Мне доложили, что ты выступал на научной конференции в Академии Генерального штаба?

– Да, выступал, - ответил Рокоссовский.

Как раз в это время разоблачение культа личности набрало самые высокие обороты, и десять сталинских ударов в Великой Отечественной войне, о которых так трубила военная наука, понемногу, незаметно стали приписываться маршалу Жукову, затмив тем самым вклад в Победу других полководцев, в том числе и-Сталина.

Рокоссовский пользовался огромным авторитетом в научных кругах, его часто приглашали на разног» рода встречи, конференции, где он откровенно высказывал свою точку зрения на многие вопросы войны.

– Говорят, ты там на Жукова катил бочку, - министр устремил колючие глаза на Рокоссовского.

– Я не на Жукова катил бочку, а на военную прессу, которая часто искажает факты и тем самым переписывает историю войны. К примеру, пишет о том, чего не было в первые дни сражений.

– Ну и чего не было в первые дни сражений?
– загадочно спросил Жуков.

– В «Военно-историческом журнале» черным по белому записано, что начальник Генштаба Жуков в июне - июле 1941 года лично организовал контрудар по флангам войск генерала Клейста в районе Дубно - Ровно, Броды - Луцк. Завязалось первое в истории крупное танковое сражение. В результате были сорваны планы молниеносного захвата Киева.

– Ну и что?

– А то, - произнес с жаром Рокоссовский, - что, когда проводилась эта спонтанно возникшая операция, у вас не было связи не только с Генштабом, но н с Киевом. Это раз.

– А что два?

– Мой механизированный корпус был укомплектован танками старого образца всего лишь на тридцать процентов, и часть их мы потеряли на марше. Танкового сражения, о котором говорит журнал, вовсе не было. Слишком неравны были силы.

– Но ведь удар по Клейсту был?

– Да, был, но в нем в основном принимали участие пехота и артиллерия, которую мы по указанию свыше не отправили на полигон, где потом бы ее утюжили немецкие танки.

Жуков взял в руки карандаш и, грозно насупившись, начал постукивать по столу.

– Ну а еще о чем ты там говорил?

– Далее я коснулся того, что пишет сам Жуков в своих мемуарах.

– Ну, и что же он там пишет?
– министр сжал губы.

– Откровенно говоря, меня огорчает, что Жукову иногда изменяет объективность.

– Так, так.
– Голос Жукова звучал спокойно, но в тоне проскальзывали недовольные нотки.
– И что же тебя огорчает?

– Так, Жуков пишет, что на Центральном фронте разработка операции проводилась начальником штаба Малининым и им же была представлена в Генеральный штаб.
– Рокоссовский отодвинул лежавшую перед ним папку, взглянул на министра обороны.
– На самом же деле план операции разрабатывался командованием фронта с привлечением всего коллектива руководящих работников управления и штаба и был представлен в Стайку Военным Советом фронта.

– Так, так, дальше.

– Малинин - порядочный человек, - сохраняя внешнее спокойствие, продолжал Рокоссовский, - и на подобный поступок, который приписывает ему Жуков, он никогда бы не решился. К тому же добавлю, что для окончательной доработки плана обороны войск Центрального фронта я был вызван в Ставку и лично докладывал свои соображения Верховному Главнокомандующему и, после некоторых уточнений, этот план был утвержден.

– Я этого не помню, - министр зло усмехнулся.

– А я хорошо помню, - твердо заявил Рокоссовский.
– Жуков утверяедает, что более успешные действия Центрального фронта, чем Воронежского, объясняются тем, что против войск Центрального фронта было значительно меньше сил.

– А что, разве не так?

– Нет, не так. Ударная группировка противника, действовавшая против Воронежского фронта, состояла из 14 дивизий, а против Центрального - из 15 дивизий.

– Но там было больше танков.

– Да, на две дивизии. Но против нас было больше артиллерии, - Рокоссовский наблюдал за тем, как Жуков вышагивал по кабинету.

– Предположим, что так.

– Более удачные действия войск Центрального фронта объясняются вовсе не количеством войск противника, а умелым построением обороны, - Рокоссовский пытался поймать взгляд Жукова.
– Хорошо изучив тактику немцев, мы правильно определили, где будет нанесен главный удар, и сосредоточили там основные силы, а Воронежский фронт расположил их равномерно на всем участке.

Они посмотрели друг другу в глаза долгим, пристальным взглядом. Затем Рокоссовский продолжал:

– Теперь о личной работе Жукова на Центральном фронте как представителя Ставки.

– Это уже совсем интересно, - Жуков остановился у окна, не сводя глаз с собеседника.

– В своих воспоминаниях он подробно рассказывает о проведенной у нас работе как в подготовительный период, так и в процессе самой оборонительной и наступательной операции.

– А что не так?
– спросил Жуков грубоватым тоном.

– Я вынужден сообщить министру обороны с полной ответственностью, - Рокоссовский улыбнулся горькой улыбкой, - если нужно, это могут подтвердить живые свидетели, что изложенное Жуковым не соответствует действительности. И он об этом хорошо знает.

Жуков надул щеки и снова начал ходить по кабинету. Ему хотелось закончить этот разговор, но, учитывая, что он его затеял сам, пришлось выслушивать до конца.

– Жуков впервые прибыл к нам на КП в Свободу 4 июля и пробыл у нас до 10 - 11 часов 5 июля. Находясь у нас в штабе в ночь перед началом сражения, когда было получено донесение Пухова о захвате вражеских саперов, сообщивших о начале немецкого наступления, Жуков отказался взять на себя ответственность и отдать приказ о начале артиллерийской контрподготовки, заявив: «Ты командующий, ты и решай». А утром с разрешения Сталина уехал к Соколовскому. Теперь же Жуков рассказывает читателю, как он давал команду на открытие артиллерийского огня и как трудно далось ему это решение, но оно было единственно верным, и перед наступлением немцы понесли большие потери в живой силе и технике.

Рокоссовский поднялся, взял свою папку, надел фуражку.

– Искажать истину и приписывать себе то, чего не было?.. Странно,очень странно.

Жуков продолжал ходить по кабинету и молчал.

Говорить дальше не было смысла - Жуков делал над, что в этом разговоре он не нуждается. Рокоссовский, не глядя на маршала, вышел из кабинета.

Поднимая эти вопросы, Рокоссовский преследовал одну-един-ственную цель - сохранение исторической правды о Великой Отечественной войне, пока еще живы ее активные участники.