Роковое совпадение

— А что твой папа говорит сейчас?

Я подтягиваю колени к груди и обхватываю их руками.

— Как по мне, лежа в двух метрах под землей, много не поговоришь.

— Прости.

Адриенна поднимает голову:

— Брось!

Но она уже мыслями где-то далеко, и, к своему удивлению, я ловлю себя на том, что хочу, чтобы она вернулась. Мне в голову приходит игра, в которую мы раньше развлекались с Питером Эберхардом. Я поворачиваюсь к Адриенне.

— Лучшая мыльная опера? — задаю я вопрос.

— Что?

— Просто подыграй мне. Скажи, что думаешь.

— «Молодые и дерзкие», — отвечает она. — Которую, кстати, эти дураки в общем режиме даже не удосуживаются посмотреть по телевизору в час дня.

— Самый плохой цвет карандаша?

— Жженая охра. Что с ним не так? Можно было бы просто назвать его «блевотина». — Адриенна усмехается — вспышка белого на черном лице. — Лучшие джинсы?

— «Левис 501». Самая уродливая надзирательница?

— Та, что заступает после полуночи, которой нужно высветлить усы. Ты видела, какая у нее задница? «Привет, дорогуша, позволь тебе представить мисс Дженни Крейг» ^[8] .

Мы смеемся, лежа на спине на холодной земле, и чувствуем, как в нас пробирается зима. Когда мы наконец переводим дух, у меня сосет под ложечкой, такое щемящее чувство: неужели я еще способна веселиться?

— Самое лучшее место? — через мгновение спрашивает Адриенна.

8

Американский диетолог, автор программы похудения и основательница одноименной компании, которая стала лидером в сфере фитнеса и диетических продуктов.

«По ту сторону этой стены. В своей постели. Дома. Где угодно, только рядом с Натаниэлем».

— Раньше, — отвечаю я, потому что знаю: Адриенна поймет.

В кафе в Биддефорде Квентин сидит на стуле, который мал даже гному. Один глоток из чашки, и горячий шоколад обжигает нёбо.

— Черт! — бормочет он, прижимая салфетку ко рту.

Как раз в эту секунду в дверь входит Таня в форменной одежде — медицинской робе с крошечными мишками.

— Просто заткнись, Квентин, — велит она, усаживаясь на соседний стул. — Я не в настроении выслушивать твои остроты касательно моей формы.

— И не собирался. — Он кивает на чашку и уступает в сражении. — Что предпочитаешь?

Он заказывает Тане моккачино без кофеина.

— Нравится? — спрашивает он.

— Кофе?

— Работать медсестрой.

Он познакомился с Таней в университете штата, когда она еще тоже была студенткой. «Что это?» — спросил он в конце первого свидания, поглаживая пальцами ее ключицу. «Ключица», — ответила она. «А это?» — Он провел по ксилофону ее позвоночника. «Копчик». Он обхватил руками изгиб ее бедра. «Эта часть твоего тела мне нравится больше всего», — признался он. Она запрокинула голову, прикрыла глаза, когда он снял с нее одежду и поцеловал. «Подвздошная кость», — прошептала она. Через девять месяцев у них родился Гидеон. Они поженились — какая ошибка! — за шесть дней до его рождения. И прожили в браке меньше года. С тех пор Квентин оказывал сыну финансовую поддержку, если уж не смог оказать моральную.

— Я должна ее ненавидеть, если так надолго в ней увязла, — говорит Таня, и Квентин не сразу понимает, что она только отвечает на его вопрос. Наверное, его лицо перекосилось, потому что она касается его руки. — Прости за грубость. Ты спросил просто из вежливости.

Принесли ее кофе. Она подула на него и сделала глоток.

— Видела твое имя в газетах, — признается Таня. — Тебя пригласили поддержать обвинение против убийцы священника.

Квентин пожимает плечами:

— Если честно, дело абсолютно ясное.

— Конечно, если посмотришь новости. — Но Таня все равно качает головой.

— И что это должно означать?

— Что мир состоит не только из черно-белых красок, но ты так этого и не понял.

Он удивленно приподнимает брови:

— Я не понял? Кто кого выставил за дверь?

— А кто кого поймал с девушкой, похожей на мышь?

— У меня были смягчающие обстоятельства, — оправдывается Квентин. — Я был пьян. — После паузы он добавляет: — И она скорее была похожа на кролика, если говорить откровенно.

Таня закатывает глаза:

— Квентин, это произошло шестнадцать с половиной лет назад, а ты до сих пор оправдываешься.

— А чего ты ожидаешь?

— Что ты будешь вести себя как мужчина, — просто отвечает Таня. — Что ты признаешь, что даже Великий и Могучий Браун может раз в сто лет совершить ошибку. — Она отодвигает чашку, хотя не выпила и половины. — Я всегда задавалась вопросом: неужели ты добился таких высот в своем деле только потому, что снимаешь ответственность с себя самого? Как будто, если заставляешь других идти прямой дорожкой, это и тебя делает праведником за компанию. — Она лезет в сумочку и швыряет на стол пять долларов. — Подумай об этом, когда будешь обвинять ту бедную женщину.

— Что, черт побери, это значит?

— Ты можешь себе представить, что она чувствует, Квентин? — спрашивает Таня. — Или такая привязанность к ребенку тебе чужда?

Он встает одновременно с ней.

— Гидеон не хочет иметь со мной ничего общего.

Таня застегивает куртку.

— Я всегда говорила, что умом он пошел в тебя, — говорит она и в очередной раз выскальзывает из его рук.

К четвергу Калеб уже завел определенный порядок. Он будит Натаниэля, кормит его завтраком, и они идут выгуливать собаку. Потом едут туда, где утром должен работать Калеб. Пока он возводит стену, Натаниэль сидит в кузове грузовичка и играет конструктором «Лего», которого полная коробка из-под обуви. Они вместе обедают — арахисовое масло, бутерброды с бананом или куриный суп из термоса — и запивают все содовой, бутыль которой он поставил в холодильник. А потом едут к доктору Робишо, где психиатр пытается, но пока безуспешно, заставить Натаниэля заговорить.

Это скорее похоже на балет — на историю без слов, понятную зрителям, которые видят, как медленно проживают день за днем Калеб со своим молчаливым сыном. Калебу нравится тишина, потому что, когда нет слов, нельзя запутаться в неподходящих. И если Натаниэль и не разговаривает, то, по крайней мере, уже и не плачет.

Калеб переходит от одного дела к другому, кормит Натаниэля, одевает, укладывает спать, поэтому у него остается слишком мало времени, чтобы думать. Обычно он предается размышлениям, лежа в кровати, где раньше лежала Нина, а теперь — пустота. И даже когда он пытается не думать ни о чем, горькая, как недозрелый лимон, правда, наполняет его рот: без Нины жизнь намного легче.

В четверг Фишер приносит мне дело, чтобы я ознакомилась. В нем подшиты показания 124 свидетелей, которые описывали, как я убивала отца Шишинского, рапорт Патрика о растлении малолетних, мои собственные бессвязные показания Ивэну Чао и результаты вскрытия.

Сперва я читаю рапорт Патрика, чувствуя себя королевой красоты, которая пристально изучает собственный альбом для фотографий. В этом рапорте объясняется все последующее: подробное описание лежит в стопке рядом со мной. Затем я читаю показания всех свидетелей, которые присутствовали в зале суда в момент убийства. Конечно, напоследок я припасла самое «вкусное» — отчет о результатах вскрытия, который я держу с таким же благоговением, как будто это кумранские рукописи.