Роковые иллюзии

Человек, заменивший Маклейна в министерстве иностранных дел, получил псевдоним «Мольер». В соответствии со своей политикой разведывательная служба открыла лишь псевдоним «шестого человека» из завербованных в кембриджскую группу. Однако, учитывая «прозрачность» первоначальных псевдонимов участников кембриджской группы, можно сделать вывод, что «Мольером» был Джон Александр Керклэнд Кэрнкросс, который писал диссертацию об этом французском драматурге. Он был сыном шотландского торговца скобяными изделиями, получил степень в университете Глазго и учился некоторое время в Сорбонне. В 1934 году получил право на стипендию в Тринити-колледже для подготовки к сдаче экзаменов по современным языкам. Хотя он и не был явным коммунистом, но в результате посещения Германии в 1935 году его подчеркнуто левые убеждения перешли в твердую веру, что Гитлера может остановить только альянс Англии с Советским Союзом. Кэрнкросс признавался, что его отыскал и побеседовал с ним как с потенциальным кандидатом для работы на советскую разведслужбу «четвертый человек» кембриджской сети, Энтони Блант, который был завербован Бёрджессом. В то время Блант выступал в роли «искателя талантов» для советской разведки. Блант был наставником Кэрнкросса по французскому языку и смог добиться успеха при первой беседе, несмотря на то что, по словам Кэрнкросса, они испытывали друг к другу взаимную неприязнь [443] .

443

Письмо Кэрнкросса от ноября 1991 года и интервью Найджела Уэста. «Molehunt», Weidenfeld and Nicolson, 1987, p. 26.

Блант передал своего подопечного Бёрджессу, который, по признанию Кэрнкросса, оказался «обворожительным, очаровательным и совершенно безжалостным человеком». Именно Бёрджесс обрабатывал Кэрнкросса и рекомендовал его Дейчу. К 1936 году после завершения учебы с отличием Кэрнкросс уже порвал все связи с Клугманом и кембриджским коммунистическим кружком. Ему не было необходимости «натаскиваться», подобно Маклейну, перед экзаменами для приема на государственную службу. Он прошел первым в списке, и его блестящая подготовка перевесила не столь блестящие результаты собеседования в отборочной комиссии. Затем Кэрнкросс стал третьим секретарем в Американской секции МИДа осенью 1936 года, то есть через год после Маклейна [444] .

444

Ibid.

Кэрнкросс всегда утверждал, что решение пойти на работу в МИД было принято им самим, а не под влиянием Москвы. Это подтверждается сведениями из досье Маклейна, в котором содержится письмо Малли от 9 апреля 1937 г., в котором сообщалось, что «Мольер» завербован и с ним будет установлен контакт в конце мая. Это было приблизительно через шесть месяцев после того, как он фактически приступил к работе в министерстве [445] . Досье показывает также, что Кэрнкросс не снабжал Дейча документами до 9 сентября 1937 г. Поскольку несколько месяцев спустя он перешел в министерство финансов, Кэрнкросс заявил авторам, что любая информация, которую он в то время передавал русским, была «незначительной и нейтральной». Кэрнкросс признает, что, как на это намекает его псевдоним, он был более пригоден для научной карьеры в области французской литературы XVI века, чем для работы в правительственном учреждении [446] .

445

Интервью, взятое по телефону у Джона Кэрнкросса 29 ноября 1992 г. Авторы также благодарят Джеймса Расбриджера, крупного специалиста в области разведки, автора книг и бывшего оперативного работника МИ-6, за некоторые детали из его переписки и подробных интервью с Кэрнкроссом, взятых в его доме на юге Франции.

Документы НКВД подтверждают рассказанное Кэрнкроссом. Малли в своем письме от 9 апреля 1937 г. информировал Центр о том, что «Мольер» (Кэрнкросс) уже завербован, но что они не будут вступать с ним в контакт до конца мая 1937 года. Это подтверждает заявление Кэрнкросса, что он уже работал в министерстве иностранных дел до того, как фактически стал советским агентом. Дело Маклейна № 83791, т. 1, с. 120, АСВРР.

446

В последнем письме, которое Дейч отправил из Лондона 9 сентября 1937 г., перед отъездом в Москву, он сообщал Центру, что получил первую пачку документов министерства иностранных дел от «Мольера». Дейч — Центру. Дело Маклейна № 83791, т. 1, с. 145, АСВРР.

Не сумев в течение двух лет найти свое место, Кэрнкросс поработал в целом ряде отделов министерства иностранных дел: Американском, Лиги наций, Западном и Центральном. Когда Маклейна направили из Уайтхолла в Париж в сентябре 1938 года, Москва наметила кандидатуру «Мольера» на его место в качестве главного советского «крота» в МИДе. Но там он проработал только до конца года, а затем перешел в министерство финансов — к большому неудовольствию Графпена и Москвы. Кэрнкросс объяснил, однако, что его происхождение не оставляет ему никакого шанса влиться в тесный круг власть имущих из министерства иностранных дел [447] .

447

Переписка и интервью. Кэрнкросса с Расбриджером.

Графпену и его резидентуре в советском посольстве, которым было передано руководство работой Кэрнкросса и расширяющейся кэмбриджской группы, пришлось тем временем заняться организацией деятельности Маклейна в Париже. Сознавая практическую необходимость сохранить взаимоотношения «Ады» и «Стюарта», Центр решил, что «Аду», несмотря на ее промах, следует направить во Францию, чтобы не потерять доступ к разведданным, собираемым Маклейном. Чехословацкий кризис быстро приближался к постыдной развязке в Мюнхене в том памятном октябре, когда британское и французское правительства продали эту страну в обмен на гарантию, которая, как оказалось, точно так же ничего не стоила, как и клочок бумаги за подписью Гитлера.

«„Норма" приехала в Париж, чтобы работать со мной, и продолжала работать до моего отъезда вместе с посольством в июне 1940 года» [448] ,— писал Маклейн в автобиографии для НКВД. В ней он также выражал сожаление, что его возможность снабжать важной развединформацией значительно уменьшилась, когда его направили во Францию. Для серьезного шпионажа существовало мало возможностей в величественных апартаментах парижского особняка на улице Фобур Сент-Оноре, в котором размещались и резиденция посла, и канцелярия. Через «Аду» Маклейн передал, что «делает мало» для Москвы и что это его удручает. Новоиспеченному второму секретарю бесконечные дипломатические обеды и приемы казались надоедливыми и бессмысленными, тем более в то время, когда Англия и Франция находились на грани войны с Германией из-за Чехословакии. Отвращение, возникавшее у него, когда он, читая секретные дипломатические телеграммы, узнавал всю глубину предательства Чемберлена и Даладье в отношении Чехословакии, усугублялось восторженным одобрением, с которым встречали мюнхенские призывы к «миру в наше время» салонные политики из избранных кругов Парижа. К концу года Маклейн все чаще проводил свое нерабочее время, погружаясь в жизнь богемы, во «Флор» и «О-де-Маго» — знаменитых кафе, куда было удобно добираться пешком из его холостяцкой квартиры. Там он проводил многие часы в компании художников, писателей и социалистических интеллектуалов, пытаясь в облаках дыма от алжирского табака утопить свое разочарование в алкоголе, в коктейлях из марксистской диалектики и анисовки.

448

Дело Маклейна № 83791, т. 2, с. 31–33, АСВРР.

«Работа в Париже является во многих отношениях полным изменением для него», — сообщала в Центр в конце 1938 года офицер-куратор Маклейна. В ее сообщении, которое читается скорее как крик души встревоженной любящей женщины, она высказывает опасение, что Маклейн переживает глубокий личный кризис [449] .

«Когда он был в Лондоне, он мог поступать так, как ему хотелось. Он имел своих друзей, имел возможность много читать. Иначе обстоит дело в Париже. Он должен вести совершенно иную общественную жизнь. Он должен посещать обеды и вечера. Вся жизнь сконцентрирована вокруг консульского круга. Он ненавидит эту атмосферу, но в то же время должен работать здесь. Я знаю, что он очень хороший товарищ и новая обстановка не произведет на него впечатления, но думаю, что письмо из дома будет ему очень приятно в этой обстановке. Он питает ко мне очень большое доверие и часто делится со мной своими мыслями. Поэтому я знаю, что письмо для него значит очень многое. Я приносила ему инструкции по работе, а иногда и личные письма. Именно поэтому я знаю, какое впечатление они на него производят» [450] .

449

«Ада» — Центру, недатированное сообщение. Дело Маклейна № 83791, т. 2, с. 31–33, АСВРР.

450

Там же.

То, что «Ада» подразумевала под «письмом из дома», было письмо из Москвы со словами поддержки Маклейна. Написанное Дейчем, оно было своевременно получено Маклейном. В следующем сообщении «Ада» написала, что оно на какое-то время подняло настроение ее подопечного и что он передает благодарность «Отто». Однако результативность работы Маклейна — это видели и он сам, и Москва — неуклонно снижалась в течение 1939 года, когда над Европой сгущались тучи войны. Той весной угроза Гитлера территориальной целостности Польши настолько испугала Англию и Францию, что они поспешили дать безоговорочные гарантии, которые ни Лондон, ни Париж не испытывали охоты выполнять, когда Германия в сентябре оккупировала Польшу. Дьявольский пакт, который Сталин заключил с Гитлером в августе того года, не вызвал у Маклейна достаточно глубокого потрясения, чтобы поколебать его слепую преданность Москве. После начала военных действий в Европе в сентябре 1939 года стрессовое состояние, в котором пребывал Маклейн, еще более усилилось.

В январе 1940 года «странная война» шла уже пятый месяц, когда кризис в отношениях между «Адой» и «Стюартом» достиг драматической кульминации. Воспользовавшись условным сигналом, «Ада» потребовала срочной встречи со своим начальником, офицером НКВД (псевдоним «Форд»), работавшим «под крышей» советского посольства. В результате разговора перед ним раскрылась мелодраматическая ситуация, к которой он был совершенно не готов. Из его доклада в Центр ясно видно, что он сделал все, чтобы попытаться разрядить взрывоопасную ситуацию, возникшую из смеси шпионажа и страсти. Скупые, неуклюжие фразы отражают замешательство этого офицера, вынужденного решать проблему, которая относилась скорее к эмоциональной, чем к оперативной сфере. Бессвязный и нескладный доклад «Форда» является лишь намеком на драму, которая, должно быть, изобиловала бурными объяснениями между Маклейном и «Адой»:

«На свидании „Ада" сообщила следующее: она за последнее время замечала, что „Стюарт" сблизился с какой-то женщиной, хотя сам об этом ничего „Аде" не говорил. Заметив ряд перемен в его поведении и комнатной обстановке, „Ада" решила прямо спросить об этом „Стюарта". Последний был удивлен, что „Ада" знает об этом, и признался, что интимно сблизился и любит одну молодую американку. Эта американка, Мелинда Мар-линг, — либеральных взглядов, дочь состоятельных родителей, живущих в США, без особого интереса к политике.

„Стюарт" признался „Аде" в том, что он сообщил Мелинде о его принадлежности к компартии и связи с нами „по шпионским делам".

При этом „Стюарт" заверяет, что фамилии „Ады" он своей любовнице не выдавал, хотя вообще говорил ей, что осуществляет связь с нами через одну женщину… „Ада" сообщает, что, согласно ее наблюдениям, поступок „Стюарта" объясняется мальчишеской несерьезностью и что он по-прежнему искренен и с воодушевлением работает с нами» [451] .

451

«Форд» — Центру. Дело Маклейна № 83791, т. 2, с. 154–164, АСВРР.