Роксана. Детство

— Хозяюшка, — подсел ко мне Аким. — А что за слово ты чудное написала о кладе?

— Легализировать?

— Точно!

— Надо же как-то будет объяснить властям, откуда у нас ни с того ни с сего вдруг деньги появились. Думаешь, не спросят?

— Так и скажем, что клад нашли, — оторвалась от вязания Глафира. — Можно и место показать в очаге, где клад хранился. Акимушка, ты же дыру не заделал?

— Нет, хозяйка. Всё как было оставил.

— И что, с нас процент не потребуют? — уточнила я, помня, что по законодательству РФ нашедший клад обязан был сдать его государству, чтобы потом получить пятьдесят процентов стоимости клада в качестве вознаграждения. И заплатить с этого тринадцать процентов налога.

Специально изучала вопрос. Когда сносили заброшенную деревню под строительство элитного посёлка, один из рабочих нашёл чугунок с монетами. Прибежал, руки дрожат, глаза горят, губы трясутся.

— Роксана Петровна, найди людей знающих, чтобы хорошую цену дали.

— За что цену-то? Ты глянь, одна медь позеленевшая. Вряд ли ценность какая-то в этом есть, — говорю. — Сделай по закону, а то потом греха не оберёшься.

— А по закону это как?

Поискали в интернете, нашли пошаговую инструкцию. Так и сделали. Сфотографировали, описали, свидетели подписались, в прокуратуру отвезли. Около тысячи рублей рабочий тогда получил. Как я и говорила, в заключении написали, что клад не имеет ни материальной, ни исторической ценности.

Правда, он потом как-то мне сказал:

— А вдруг знающие люди больше бы дали?

— Для этого таких людей самому знать надо да в кругах тех вращаться. Это первое. Второе, ты же когда клад нашёл да до вагончика конторы добежал, всю округу в известность поставил. Так? Где гарантия, что не приехали бы завтра люди компетентные и не спросили: «Где золото-бриллианты найденные?».

— Какое золото? — у мужика челюсть отвалилась. — Так не было же там ничего такого…

— Которое якобы утаил, — объяснила я. — Вот поэтому и сделали всё так, как сделали. И ты можешь спокойно спать ночами. Понял? Оставил себе монетку на память? Вот и хорошо.

Рассказывать об этом я, конечно же, не стала. Но уточнить, как оно в этом мире, следует.

— Десятину заплатить положено, остальное наше, — отозвалась Глафира. — Мы вчера пересчитали с Акимом. Там пятьсот семьдесят три орлана и сто восемьдесят шесть зубров. Вот и посчитай, сколько нам останется.

Не хило так остаётся на избушку-то А ведь ещё и в подполе что-то своего часа ждёт. Моё зелёное пупырчатое земноводное азартно потирало лапки.

Глава 18

Тепло наступило резко и сразу. Вчера днём ещё туман прятал солнышко и маскировал тепло в сырой хмари, а ночью вдруг что-то оглушительно хлопнуло. Так, будто недалеко взрывные работы проводили.

— Что это?! — подскочила, не в силах со сна сориентироваться, где я и что происходит.

— Ч-ш-ш-ш… — обняла меня тёплыми руками Глафира и стала убаюкивать, приговаривая тихо, — похоже, что река тронулась. Лёд треснул, завтра пойдём ледоход смотреть. Хочешь посмотреть, как лёд по реке плывёт?

— Хочу, — пробормотала я и вновь уснула.

Первая мысль после пробуждения была: «Ледоход!»

Как-то так случилось, что никогда в прежней жизни я этого явления вживую не наблюдала. В кино, даже в мультиках видела, но вот чтобы стоять на берегу и смотреть, как река несёт пласты расколовшегося льда — нет.

Поэтому я торопила домового и бабушку с завтраком, ела нехотя, капризничала. Вела себя как правильный пятилетний ребёнок.

В какой-то момент, поймав себя на такой мысли, даже испугалась: «Неужели тело берёт верх над разумом?». Но, немного подумав об этом, отмахнулась. Есть куда более интересное дело — ледоход.

Выйдя из дому, бабушка, цепко держащая меня за руку, повернула не на улицу, а в огород. Шли по меже, там, где грязи поменьше. По дороге Глафира проводила инструктаж.

— Роксана, от меня ни на шаг. К воде, как бы друзья тебя ни сманивали, не подходи. В толпу не лезь.

— Ба, ну что я, глупая, что ли? Вон и Дружок с нами, он не позволит, чтобы меня кто-то обидел.

Пёс бодро трусил следом. Было видно, что за те дни, пока меня не выпускали из дома, собакен соскучился. Он то и дело подходил поближе и подставлял крутой лоб для поглаживания. Княгиня, глядя на нас, рассмеялась.

— Боюсь, вы с псом сами кого угодно обидите.

Смеяться смеётся, а руку мою не выпускает. Понимаю и не обижаюсь. Сама на её месте так же поступила бы.

— Ба, а староста на берег придёт? — решила я во время прогулки не только развлечься, но и дело сделать.

— Должен быть. Редко кто такое зрелище пропускает.

— Ты его к нам для разговора пригласи. Надо по земле договориться, о доме спросить — можно ли выкупить, узнать о рабочих на поля и стройку, — напомнила я Глафире о планах, что в тетрадку писала. — На берегу о таком говорить не стоит. Разговор серьёзный, а вокруг шум, гам, толкотня.

И меня никто слушать не будет, могла бы дополнить к вышесказанному, но не стала.

— Неугомонная ты у меня, Ксаночка, — бабушка остановилась, поправила волосы, выбившиеся из-под капора, одёрнула пальтишко на мне. — Не устала? Пришли почти.

На высоком берегу реки собралось человек… эээ… много. Мужики кучкой стояли, о чём-то своём переговариваясь. Бабы же держались отдельно, некоторые с младенцами на руках, но больше тех, что головой крутили, наблюдая за неслухами своими — дети стайками носились вокруг. Девицы с парнями рядом, но чуть поодаль от взрослых. Переглядывались, хихикали, шутливо задирали друг друга.

Ещё одной, самой малочисленной группой стояли солидные дядьки. Урядника знаю, остальных нет, но могу предположить, что тусуются там староста и лавочник. С ними ещё какой-то дядька непонятный — вроде, как и в форме, но не военный. На шее у него на толстой цепи не то медальон с мою ладонь, не то знак какой. Рядом, но не с ними, худющий человек в форменной шинельке и фуражке, на самые уши надвинутой. Поглядывает на элиту, ухо в ту сторону как бы невзначай поворачивает, но в разговор не встревает.

— Ба, это кто? — подёргала Глафиру за руку и показала глазами.

— Бомонд местный, — скрывая усмешку, ответила княгиня. — Урядника нашего ты знаешь. Рядом, в полушубке распахнутом, староста Захар Гордеевич, подле него рид — батюшка Апполинарий. Он заезжал, когда ты болела. Молился за твоё здравие. Хороший человек. Умный, начитанный.

— Это который с медальоном? — уточнила я.

— Ксаночка, детка моя золотая, да какой же это медальон? Это знак Триединого, — шёпотом ахнула опекунша. — Подойдём под благословение, не забудь приложиться.