Роксана. Детство

Быть владелицей поместья — это вам не на курорте отдыхать.

Ведьма, последнее десятилетие озабоченная поиском нового тела, совершенно запустила хозяйство. Управляющий как мог занимался текущими делами, но чужое не своё, и когда работаешь за страх, а не за совесть, то и результат соответствующий.

Это было понятно по запылившимся учётным книгам, которые мы с опекуншей нашли в кладовке, примыкавшей к рабочему кабинету прежней хозяйки и служившей ей архивом.

— М-да… судя по документам, разор и запустение, — поджав губы, подвела итог экспресс-ревизии Глафира. — Роксаночка, по-моему, этот подарок требует слишком больших вложений. Может быть, продадим поместье и купим небольшой домик, если тебе у моря жить хочется?

Но я совершенно влюбилась в эту лощину и даже думать не хотела о том, чтобы расстаться с ней. Кроме того, я считала поместье своим трофеем, полученным в войне с ведьмой. Пусть не грохотали орудийные залпы, не лилась кровь, не искрили световые мечи, но противостояние было. Положим, билась я не за наследство, а за свою жизнь, но в этой трудной борьбе я одержала победу, а поместье — вещественное её доказательство.

Надеясь на практичность Глафиры, я предложила ей прежде чем принимать решение, осмотреть сады и виноградники и на месте оценить их реальное состояние.

Поместье располагалось в уютной широкой лощине. Вилла, дом управляющего, парк и хозяйственные постройки строители расположили поближе к морю, сады частью росли в дальней стороне долины у подножия гор, частью на широких ступенчатых террасах, созданных многолетним трудом местных крестьян. Выше плодовых деревьев по склонам почти до самых вершин тянулись виноградники.

— Это сколько же людей надо нанимать, чтобы обрабатывать посадки и собирать урожай? — спросила Глафира Абяза, из-под руки осматривая окрестности.

— В хорошие годы приглашали людей из соседней деревни. На сбор ягод и фруктов в течение всего лета и осенью на резку винограда приходили ребятишки, девки да бабы. А обрезку делать да от вредителей посадки обработать уже знающих мужиков звали. Только заброшенное давно всё стоит… Одичало, должно быть.

При последних словах глаза управляющего стрельнули в сторону. Врёт?

— Мы можем поближе подойти? — я предприняла демонстративную попытку пролезть через буйные заросли тёрна, опутанного плетями ежевики.

Но управляющий с извинениями схватил меня за руку:

— Куда же вы, маленькая эльти? Говорю же, тут даже ваш пёс не пролезет — без шкуры останется.

— Согласна, тут и собака не пролезет, а где нам можно пройти? — зацепилась я за слова Абяза и посмотрела мужчине в глаза. Смутился, постарался взгляд спрятать. Эх, дяденька… — Господин управляющий, давайте решим: всё незаконное, что было до сегодняшнего дня, не считается. Считается только то, что вы сохранили сады и виноградники. За это вас не ругать надо, а наградить. Вы сами ухаживали или в аренду кому-то отдали?

От моих слов управляющий опешил. Похоже, он, как и большинство мужчин, всех женщин от мала до велика считали если не полными дурами, то не видящими дальше своего носа. Подвёл к кущерям непролазным и подумал, что больше мы ничего не увидим. А за тем ежевичником неплохо просматривался обновлённый участок сада. Деревья явно молодые, хорошо сформированы, тщательно окопаны. Да, таились они между старыми, частично засохшими деревьями, явно оставленными для маскировки. Но когда знаешь, куда смотреть…

Мои родители были сугубо городскими жителями, а вот бабушка — мать отца — до совершеннолетия жила в деревне. Село было большое, богатое — не разорённое войной, имеющее возможность содержать школу-восьмилетку, в которой работали эвакуированные из Ленинграда учителя. Бабушка школу закончила отличницей, за что и была направлена в областной город, учиться в техникуме на бухгалтера.

Неведомо, как сложилась бы судьба моей бабули, если бы однажды зимой она, торопясь к подруге на день рождения, не поскользнулась бы на спуске и, падая, не ухватилась за рукав плечистого курсанта, идущего навстречу. Да так цепко, что содрала все нашивки.

Стоят, смотрят друг на друга, смущённая девушка на раскрытой ладони содранный шеврон держит. Что делать, не знают. Парню дальше в таком виде идти нельзя — нарушение формы, может нагореть, а девчонка, чувствуя вину, уйти не может. Тут вспомнила, что в подарок подруге купила набор швейный, а там и нитки разноцветные, и иглы разновеликие. Распотрошила подарок, дрожащими от волнения руками кое-как вдела нитку в иголку и чуть ли не в первой подворотне по следам оборванных ниток пришила на шинель чёрный квадратик с золотистыми перекрещенными пушками.

— Навсегда пришила, — любил повторять дед, с нежностью глядя на свою боевую подругу.

Поженились хоть и скоропалительно, но на всю жизнь. А вот военным деду стать не случилось. На последних перед выпуском учениях простудился до двустороннего воспаления лёгких, легкомысленно решил недомогание перенести на ногах, в результате чего две недели в реанимации провалялся и ещё месяц на больничной койке. Медкомиссию после такого не прошёл и был списан из армии вчистую.

Но кто бы в те времена оставил без внимания молодого специалиста, получившего командирские знания и навыки? По комсомольской путёвке деда направили сначала на восстановление ДнепроГЭС, потом они с бабушкой переехали в Куйбышев, где и остались. Дед в профсоюзе «сердце рвал», бабушка к тому времени хоть и заочно, но успешно защитившая диплом экономиста, планировала развитие родного предприятия.

А ближе к пенсии потянуло их к земле. Благо к тому времени стали участки садовые выделять. И так дед втянулся, что на своих шести сотках обустроил чудо-сад. Меня каждое лето за уже свершённые и авансом за будущие заслуги отправляли в Куйбышев на воспитание. Дед, получивший в полное пользование свободные уши, с утра до ночи таскал меня за собой по саду в качестве ассистента «подай-принеси» и рассказывал-рассказывал-рассказывал о том, что и как растёт, какое растение какого ухода требует. Кажется, после девяти лет дачных каникул я легко могла сдавать зачёты и практикумы на факультете садоводства в Тимирязевской академии. Дед очень серьёзно и ответственно подходил к вопросам ухода за любимым детищем. Выписывал журналы, переписывался с растениеводческими станциями и селекционерами, вёл дневники наблюдений. Этим он напоминал мне папеньку Роксаны. Правда, не был таким эгоистичным и отстранённым, как Пётр Андреевич.

И теперь, когда уважаемый Абяз пытается лапшу на уши вешать, мне трудно удержаться от смеха. Управляющий недоумённо хлопал длинными густыми ресницами — мне бы такие! — и чувствовал себя крайне неловко. Я же продолжила:

— Вон те деревья осенью обязательно спилить и выкорчевать надо, чтобы из старой древесины вредители на молодые саженцы не перебрались…

— Я их хорошо проморил. Нет там никакой заразы, — наконец-то опомнился хитрец.

— Отлично. Но теперь, когда маскировка больше не нужна, их следует убрать. Согласны? — Дядька кивнул. — Вот и отлично. Это же яблони? Какие здесь сорта посажены?