Роль грешницы на бис
Шрифт:
После переезда одиночество стало особенно ощутимым и несносным. Почему-то именно теперь, шесть лет спустя, как никогда остро почувствовалась ранняя смерть матери. Брат, уехавший работать в Англию, там и застрял и с тех пор семьей, а в частности Катей, больше не интересуется…
…У нее больше нет семьи; она никому не нужна; она окружила себя толпой, сделала из своей квартиры молодежный клуб, но это только иллюзия неодиночества; она от всех устала, но не находит в себе достаточно сил, чтобы смириться с одиночеством; она и к Измайловой пошла работать затем, чтобы увидеть вблизи, рассмотреть и понять ее намеренное, лелеемое одиночество…
Она говорила, говорила, говорила, пока глаза ее, под действием вина и нервного стресса, не начали закрываться. Кис слушал молча, лишь изредка кивая, – понимал: его мнение не требовалось, девочке просто нужно было выговориться, а выговариваться легче с посторонними…
– Пойду лягу… Ты просто дверь захлопни, ладно? – пролепетала опьяневшая Катя. – А хочешь, ложись со мной? Я у тебя в долгу…
Кис не ответил, только помог выпутаться ей из дурацких широких штанов, в которых она застряла и свалилась, потеряв равновесие, на кровать.
– Ты на меня не обижайся, я там тебя чем-то обозвала… – влезала под одеяло Катя.
– Неважно, – тихо сказал Кис. – Спи.
– Ты классный мужик, Леха, – пробормотала Катя, ерзая по простыне, устраиваясь. – Спасибо тебе, я так душу отвела сегодня… Давно мечтала… Слышишь, эта Сафо – Ирочка. Она ревнует Аллу. Я видела: ревнует ко мне, ко всем… – Катя уткнулась в подушку лицом вниз и пробормотала: —Ты мне так помог сегодня, такой кайф, я давно мечтала вот так, чтоб все слышали, чтоб ему поплохело… Я для тебя что хочешь теперь сделаю…
Через тридцать секунд она уже спала.
Кис вышел из квартиры и захлопнул, как просила Катя, за собой дверь.
Он был уверен, что на прямой вопрос об отношениях с Ирочкой актриса правды не скажет. Но он в то же время чувствовал, что она не лесбиянка. Кис не знал, как должна выглядеть лесбиянка, но почему-то был уверен, что Алла не… Может, ее желание ему понравиться вызывало это ощущение гетеросексуальной ориентации, может, еще что-то, что он не сумел бы определить. Теоретически, тот факт, что Алла всю жизнь имела связи с мужчинами, ничего не доказывал: Кис знал, что повороты в сексуальной ориентации возможны весьма неожиданно и непредсказуемо. И все же Алла ему не виделась лесбиянкой, и все тут.
А вот Ирочка… Ее ревность к Алле могла объясняться и гомосексуальной ориентацией. Но могла оказаться всего лишь привязанностью одинокого человека, отдавшего немалую часть жизни служению актрисе… Ведь и друзья, бывает, ревнуют. Особенно женщины. Ревнуют подруг – просто потому, что хотят быть единственной подругой. Так уж женщины устроены, что ты будешь делать. Все говорят: мужчины – собственники. О нет, неправда ваша! Женщины – собственницы куда почище! Женская дружба ревнива и завистлива. И теперь ему предстояло разобраться в чувствах Ирочки, хотя задача эта вызывала у него что-то сродни тоске: ее чувства были ему неинтересны. Мир, сузившийся до одной квартиры и одной привязанности, душный мир собственнических чувств, рожденных в безвоздушном пространстве промискуитета. Примешивались ли к чувствам Ирочки гомосексуальные наклонности, нет ли – большого значения не имело: важно было только то, что она ревнует актрису к другим связям и увлечениям, даже если это всего лишь ее воспоминания о прошлых, давних связях и увлечениях. Если именно Ирочка выкрала дневник, то она, скорей всего, его просто уничтожила. Она не искала никакой другой выгоды, кроме одной – ей нужна Измайлова целиком. Без воспоминаний о мужчинах, без мемуаров, а главное, без Кати. Нет дневника – нет и работы для секретарши.
Но если это Ирочка, то тогда концов не найти. Она не признается, а осторожный неофициальный обыск ее комнаты ни к чему не приведет – дневник актрисы
больше просто не существует: ревность уничтожает соперников, даже если они живут только на бумаге воспоминаний…– Цветик! Слышь, а давай ты не будешь жени… замуж выходить! Давай я вырасту и на тебе женюсь!
– На мне нельзя, я твоя сестра. Ты полюбишь другую девушку и женишься.
– А почему я ее полюблю?
– Ну… Все любят кого-нибудь, и ты будешь.
– А когда женятся, то это оттого, что любят один другого?
– Ну да!
– Сильно?
– Сильно.
– Так ты же меня сильно любишь, Цветик, и я тебя сильно люблю! Давай мы с тобой и поженимся!
– Какой же ты еще маленький, господи! Спи лучше.
…Он сидел на скамейке в парке, закрыв глаза, наслаждаясь погожим майским днем. На солнце, хоть и жарком, но еще по-весеннему ласковом, было хорошо и спокойно. Он слышал, как весело покрикивает младший внук, гоняя вокруг лавочки на велосипеде, и уже привычно радовался, что жизнь его так славно, так счастливо изменилась, что больше никуда не надо спешить, ни о чем не надо думать, ничего не опасаться и не принимать трудных решений. Когда-то он был крупным чином в КГБ, когда-то стресс не отпускал его ни днем, ни ночью, подрывая его здоровье, психику и семью. Тогда ему казалось, что это и есть настоящая жизнь, исполненная важности и высокого смысла…
Но оказалось, что настоящая жизнь началась, когда он вышел в отставку. Поначалу он еще не понимал: как это? Никуда не бежать, не быть озабоченным, не раздавать приказы, не получать их сверху, не бояться за карьеру или провал очередной задачи – одним словом, как можно жить без службы? Под перестройку он, как все, дернулся, хотел завести что-то свое – связей еще было много, денег тоже хватало, и он даже успел приумножить капитал на переразделе государственной собственности, и честолюбие еще его подталкивало в спину, чтобы пойти дальше и выше, в политику, к примеру…
Но неожиданно понял, что уже не хочется. Что за время покоя в кругу семьи он привязался к внукам так, как никогда не был привязан к своим детям. Что жена его была всю жизнь прекрасной матерью, а теперь и бабушкой. И только в последнее время он стал понимать, что и супругой она была прекрасной… «Счастье расслабляет», – он эту фразу часто говорил своим подчиненным, когда видел, что кто-то из них не в меру увлекался любовными свиданиями. «Любовь, – говорил он тогда, – все эти шуры-муры недостойны настоящих чекистов. Влюбленный мужчина – слабый мужчина, его можно брать тепленьким. А враг не дремлет, имейте в виду!» – И он многозначительно поднимал указательный палец.
О да, он был прав, счастье расслабляет! Но оказалось, что именно в этом и счастье … И сейчас, при мысли, что он мог прожить всю жизнь, его не изведав, ему становилось плохо и тревожно. Он увлекался женщинами не раз, никогда не позволяя своим чувствам зайти далеко. К жене своей он тоже особой любви – такой вот, романтической, – никогда не испытывал. Наверное, он что-то упустил, потерял безвозвратно в жизни… Но он никогда не жалел ни о том, что было, ни о том, чего не было. И сейчас просто наслаждался тем покоем и радостью, которую ему, уже весьма пожилому человеку, приносила большая семья. Сейчас его точно можно было бы «взять тепленьким», но время «врагов» прошло, и никому он теперь, слава те господи, не нужен…